Харри выпрямился в полный рост, огляделся. Гладкий цементный пол, вдоль трех стен – шкафы и полки. На полках лежали товары повседневного спроса: бывшие в употреблении пистолеты «глок», такой же, как у Харри, «смит-вессон», ящики с патронами, «калашников». Харри еще никогда не держал в руках знаменитый русский автомат. Он провел кончиками пальцев по гладкому деревянному прикладу.
– Оригинал сорок седьмого, первого года выпуска, – заметил ван Боорст.
– Похоже, он тут есть у всех, – сказал Харри. – Насколько я слышал, самая распространенная причина смерти.
Ван Боорст кивнул:
– Тут два фактора. Во-первых, когда коммунистические страны стали после холодной войны, в мирное время, поставлять сюда автоматы, те стоили не дороже жирной курицы. А во время войны – не больше ста долларов. Во-вторых, что ты с ним ни делай, он действует безотказно, а в Африке это важно. В Мозамбике они так ценят свои «калаши», что даже на флаге изобразили.
Взгляд Харри упал на неброские буквы, выдавленные на черном чемоданчике.
– Здесь то, что я думаю? – спросил Харри.
– «Мерклин», – ответил ван Боорст. – Редкая винтовка. Произведено совсем немного, модель оказалась неудачной. Тяжеловата, да и слишком крупный калибр. Использовалась для охоты на слонов.
– И на людей, – тихо сказал Харри.
– Знакомое оружие?
– Прицел с лучшей в мире оптикой. Самое оно, чтобы попасть в слона со ста метров. Такая винтовка идеальна для покушений. – Харри погладил чемодан пальцами, нахлынули воспоминания. – Да, оно мне знакомо.
– Вам отдам задешево. Тридцать тысяч евро.
– На этот раз я не за винтовкой.
Харри повернулся к открытому стеллажу, который стоял посреди комнаты. С полок скалились выкрашенные в белое причудливые деревянные маски.
– Маски духов народа май-май, – сказал ван Боорст. – Эти ребята верят, что, сбрызнув себя священной водой, станут неуязвимыми для вражеских пуль. Потому что пули тоже превратятся в воду. Повстанцы май-май шли воевать против правительственных войск с луками и стрелами, в шапочках для душа и с затычками для ванны в качестве амулетов. I’m not kidding you, Monsieur[77]. Ясное дело, их скосили. Но воду они любят, эти май-май. И еще белые маски. А также сердца и почки своих врагов. Слегка обжаренные и с кукурузным пюре.
– Ммм, – сказал Харри. – Я и не ожидал, что в таком невзрачном доме полный подвал диковинок.
Ван Боорст хохотнул:
– Cellar? This is the ground floor. Or was[78]. До извержения три года назад.
И тут до Харри дошло. Черные блоки, черная глазурь. Пол там, наверху, лежащий ниже уровня земли.
– Лава, – сказал Харри.
Ван Боорст кивнул.
– Она текла через весь центр и уничтожила мой дом у озера Киву. Все деревянные дома вокруг сгорели, этот бетонный – единственное, что осталось, но и он оказался погребен под лавой. – Он ткнул рукой в стену. – Вот здесь была дверь, ведущая туда, где три года назад проходила улица. Я купил дом и просто сделал новую дверь – вы вошли через нее.
Харри кивнул:
– Повезло вам, что лава не хлынула в дверь и не залила этот этаж.
– Как видите, окна и дверь обращены в сторону, противоположную Ньирагонго. Такое ведь случается не впервые. Раз в десять-пятнадцать лет чертова гора заплевывает город лавой.
Харри приподнял бровь:
– И люди все равно возвращаются?
Ван Боорст пожал плечами:
– Добро пожаловать в Африку. Но вулкан этот bloody useful[79]. Если надо избавиться от ненужного трупа – а в Гоме это дело обычное, – ты можешь утопить его в озере Киву. Но все равно там, на дне, труп останется. А вот в Ньирагонго… Считают, что у всех вулканов на дне есть пузырящиеся раскаленные озера лавы, но это не так. Нигде их нет. Кроме Ньирагонго. Тысяча градусов по Цельсию. Просто бросить туда, и с концами. Только облачко газа поднимется. В Гоме у них это единственный шанс попасть на небо. – Он засмеялся и закашлялся. – Однажды я видел, как один рьяный охотник за колтаном спускал в кратер на толстой цепи дочку местного вождя племени. Вождь ни за что не хотел подписывать бумаги, которые дали бы охотнику право добывать колтан в этих краях. Волосы у нее вспыхнули в двадцати метрах над лавой. А еще через десять метров она горела, как сальная свечка. Чуть ниже с нее все потекло. Я не преувеличиваю. Кожа и мясо стекали со скелета… Так вас интересует это?
Ван Боорст открыл шкаф и вытащил металлический шарик. Блестящий, перфорированный мелкими дырочками и чуть меньше теннисного мяча. Из дырочки побольше свисал тонкий шнур с кольцом на конце. Такой же инструмент Харри видел у Хермана Клюйта.
– Работает? – поинтересовался Харри.
Ван Боорст вздохнул. Он просунул мизинец в металлическое кольцо и потянул. Раздался громкий щелчок, и металлический шарик подпрыгнул у бельгийца в руке. Харри застыл: из дырочек выскочили шипы.
– Вы позволите? – спросил он и протянул руку.
Ван Боорст отдал ему шарик и внимательно следил, как Харри пересчитывает шипы.
Харри кивнул.
– Двадцать четыре, – произнес он.
– Столько же, сколько было сделано яблок, – заметил ван Боорст. – Для инженера, который сконструировал и изготовил его, это число имело символический смысл. Столько лет было его сестре, когда она покончила с собой.
– И сколько их у вас в этом шкафу?
– Всего восемь. Включая вот этот великолепный экземпляр из золота. – Он вынул другой шарик, матово блеснувший в свете лампочки, и снова убрал его в шкаф. – Но он не продается. Чтобы его заполучить, вам придется убить меня.
– Значит, после того как Клюйт купил одно яблоко, вы продали еще тринадцать?
– И каждый следующий дороже. Это надежное вложение денег, господин Холе. У старых пыточных инструментов есть верный и платежеспособный круг ценителей, уж поверьте.
– Я вам верю, – сказал Харри и попытался вдавить назад один из шипов.
– Там пружина, – пояснил ван Боорст. – Если потянуть за шнурок один раз, тот, кого допрашивают, не сможет вытащить яблоко изо рта. Да, честно говоря, и никто другой не сможет. И поневоле приходится перейти ко второму шагу, чтобы шипы ушли внутрь. Но только, ради бога, не тяните за шнурок.
– Ко второму шагу?
– Дайте-ка мне его.
Харри протянул шарик ван Боорсту. Бельгиец осторожно вставил в железное кольцо шариковую ручку, подержал ее горизонтально на одной высоте с шариком, потом отпустил его. Едва шнур натянулся, раздался новый хлопок. Леопольдово яблоко крутилось в пятнадцати сантиметрах ниже ручки, сверкая острыми иглами, торчащими из кончика каждого шипа.
– Черт, – выругался Харри по-норвежски.
Бельгиец улыбнулся.
– Май-май называли это приспособление «солнцем крови». У любимого дитяти много имен. – Он положил яблоко на стол, вставил ручку в кольцо на шнуре, сильно потянул, и после нового щелчка исчезли и иголки, и шипы, а королевское яблоко вновь стало округлым и гладким.
– Здорово, – сказал Харри. – И сколько?
– Шесть тысяч долларов, – сказал ван Боорст. – Обычно я каждый раз чуть набавляю цену, но вам отдам за столько же, что и прошлому покупателю.
– Почему это? – поинтересовался Харри и погладил указательным пальцем гладкий металл.
– Потому что вы приехали издалека, – сказал ван Боорст и выдохнул сигаретный дым. – И еще мне нравится ваш акцент.
– Ммм. И кому же вы его продали за шесть тысяч?
Ван Боорст рассмеялся:
– Точно так же, как никто не узнает, что вы были здесь, я не расскажу вам о других моих клиентах. Разве это вас не успокаивает, господин?.. Смотрите, я уже забыл ваше имя.
Харри кивнул.
– Шестьсот, – сказал он.
– Простите?
– Шесть сотен долларов.
Ван Боорст снова издал короткий смешок.
– Смешно. Сумму, которую вы назвали, платят за экскурсию с гидом на водохранилище, чтобы три часа наблюдать за горными гориллами. Может, вы это предпочтете, господин Холе?
– Королевское яблоко можете оставить себе, – сказал Харри и вытащил из заднего кармана тощую пачку двадцатидолларовых купюр. – Я предлагаю вам шесть сотен за сведения о тех, кто покупал у вас яблоки.
Он положил пачку купюр на стол перед ван Боорстом. Сверху лежало его удостоверение.
– Полиция Норвегии, – сказал Харри. – Минимум две женщины в Норвегии были убиты с помощью этого изделия, а вы – его единственный поставщик.
Ван Боорст склонился над пачкой и принялся изучать удостоверение, не прикасаясь ни к тому ни к другому.
– Если так, то я действительно сожалею, – сказал он хрипло, словно его горло было забито крупным гравием. – Поверьте. Но моя личная безопасность стоит больше шести сотен долларов. И если я начну трепаться о моих покупателях, то ожидаемая продолжительность моей жизни…
– Лучше бы вам озаботиться ожидаемой продолжительностью вашей жизни в конголезской тюрьме, – сказал Харри.
Ван Боорст снова засмеялся:
– Nice try, Hole[80]. Но совершенно случайно я знаком с шефом полиции в Гоме, а кроме того… – он развел руками, – а что я такого сделал?
– Меня не волнует, что вы сделали, – заметил Харри и вынул из нагрудного кармана фотографию. – Между прочим, норвежское государство оказывает Конго весьма ощутимую денежную помощь. Если норвежские власти позвонят в Киншасу и скажут, что вы продали орудие, при помощи которого было совершенно двойное убийство на территории Норвегии, а теперь отказываетесь сотрудничать со следствием, что, по вашему мнению, может произойти?
Ван Боорст больше не улыбался.
– Да нет, я вас умоляю, вас не осудят безвинно, – сказал Харри. – Речь идет только о предварительном заключении, не надо его путать с наказанием. Например, ради защиты самого подследственного на время расследования и ради защиты доказательств по делу. Но все-таки это тюрьма. А расследование может занять много времени. Вы когда-нибудь видели конголезскую тюрьму изнутри, ван Боо