Он пошел открывать.
– Я кое-что забыла, – сказала она.
– Что? – спросил он.
Она подняла руку и провела ладонью по его лбу.
– Как ты выглядишь.
Он притянул ее к себе. Ее кожа. Запах. Он падал, и это было чудесное, головокружительное падение.
– Я хочу тебя, – прошептала она. – Хочу заняться с тобой любовью.
– А я с тобой.
Они отпустили друг друга. Посмотрели друг другу в глаза. Внезапно все стало таким торжественным, и на мгновение ему показалось, что она раскаивается. И он сам раскаивается. Потому что это было чересчур, да и чересчур быстро. И чересчур много было всего другого, слишком много лишнего, слишком много прошлого, слишком много разных веских доводов. Но она все равно взяла его за руку, почти боязливо, прошептала «пойдем» и стала подниматься по лестнице. Он шел за ней.
В спальне было холодно и пахло родителями. Он включил свет.
Большая двуспальная кровать была убрана, на ней лежало два одеяла и две подушки.
Харри помог ей поменять постельное белье.
– На какой стороне он спал? – спросила она.
– Вот на этой, – показал Харри.
– И он продолжал спать тут, когда ее не стало, – сказала она словно себе самой. – На всякий случай.
Они разделись, не глядя друг на друга. Забрались под одеяло и там встретились.
Сначала они просто лежали, прижавшись друг к другу, целовались, пробуя друг друга на вкус, осторожно, словно боялись что-то разрушить раньше времени. Слушали дыхание друг друга и шорох автомобильных шин под окнами. Потом поцелуи стали жадными, прикосновения смелыми, и он услышал у самого уха ее хриплое, возбужденное дыхание.
– Ты боишься? – спросил он.
– Нет, – простонала она, ухватила его твердый член, приподняла бедра и хотела направить его в себя, но он убрал ее руку и вошел в нее сам.
Она не издала ни звука, лишь судорожный вздох. Он закрыл глаза, лежал неподвижно и только чувствовал себя в ней. Потом начал осторожно двигаться. Открыл глаза, встретил ее взгляд. Казалось, она вот-вот заплачет.
– Поцелуй меня, – прошептала она.
Она обхватила его язык своим, с внутренней стороны он был гладким, а снаружи шероховатым. Быстрее и глубже, медленнее и глубже. Не выпуская его язык, она перевернула Харри на спину и села на него верхом. Она сильно прижималась к его животу всякий раз, когда опускалась на него. Потом выпустила его язык, откинула назад голову и хрипло застонала. Два раза – глубокий, звериный звук, который становился все громче, а потом ей не хватило воздуха, и она снова замолчала. Горло раздулось от крика, который не находил выхода. Он поднял руку, положил два пальца на голубую артерию, бившуюся у нее на шее.
И она закричала – словно от боли, словно от ярости, словно вырвавшись на свободу. Харри почувствовал, что вот-вот кончит, и не стал сдерживаться. Это было совершенно, настолько совершенно, что он поднял руку и ударил кулаком в стену у себя за спиной. И Кайя рухнула на него, как будто он сделал ей смертельную инъекцию.
Так они и лежали, раскинувшись, будто павшие на поле боя. Харри почувствовал, как в ушах у него шумит кровь, как по всему телу растекается блаженство. Он бы поклялся, что это и называется счастьем.
Он заснул и проснулся оттого, что пришла она, легла в кровать и тесно прижалась к нему. На ней была одна из отцовских маек. Она поцеловала его, пробормотала что-то и заснула, дыхание ее было легким и спокойным. Харри смотрел в потолок. И не отгонял нахлынувшие мысли, знал, что сопротивляться им бесполезно.
Так хорошо. Ему не бывало так хорошо с тех пор как… как…
Шторы были не задернуты, и в половине шестого по потолку поползли тени от фар, Осло просыпался и медленно собирался на работу. Он взглянул на Кайю еще раз. А потом тоже заснул.
Глава 53Зацеп
Когда Харри проснулся, на часах было уже девять, комната купалась в дневном свете, но рядом с ним никого не оказалось. На телефоне он обнаружил четыре голосовых сообщения.
Первое – от Кайи, которая сказала, что она в машине, едет домой, чтобы переодеться перед работой. И благодарит его за… за что, он не расслышал, только тихий смех, прежде чем она положила трубку.
Второе – от Гуннара Хагена, он интересовался, почему Харри не ответил ни на один из его звонков, и сообщал, что пресса охотится за ним из-за необоснованного задержания Тони Лейке.
Третье – от Гюнтера, который в очередной раз назвал Харри Клейном и сообщил, что полиция Лейпцига не нашла паспорт Юлианы Верни и потому не может проверить, есть ли там штамп Кигали.
Четвертое сообщение оказалось от Микаэля Бельмана, который просто попросил Харри в два часа явиться в Крипос: он исходит из того, что Сульнес ему все объяснила.
Харри встал. Чувствовал он себя хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Возможно, он чувствовал себя потрясающе. Он прислушался к себе. О’кей. Сказать «фантастически» все-таки, наверное, было бы преувеличением.
Он спустился, съел пару хрустящих хлебцев и сначала сделал важный звонок.
– Вы говорите с Сес Холе. – Голос ее звучал так торжественно, что он невольно улыбнулся.
– А вы разговариваете с Харри Холе, – сказал он.
– Харри! – Она произнесла его имя еще два раза.
– Привет, Сестрёныш.
– Папа сказал, ты дома. Ты почему раньше не звонил?
– Я был не готов, Сестрёныш. Сейчас готов. А ты?
– Я всегда готова, Харри. Ты же знаешь.
– Да, правда. Давай пообедаем в городе, а потом съездим к папе. Я тебя приглашаю.
– Да! У тебя такой радостный голос, Харри. Это из-за Ракели? Ты с ней говорил? Я разговаривала с ней вчера. А что это у тебя за звук?
– Это у меня хлебцы посыпались на пол из упаковки. А что она хотела?
– Она спрашивала про папу. Она узнала, что он болен.
– И все?
– Да. Нет. У Олега все хорошо.
Харри сглотнул слюну:
– Здорово. Ну, скоро увидимся.
– Только не забудь. Я так рада, что ты дома, Харри! Мне столько надо тебе рассказать!
Харри положил трубку на кухонный стол и наклонился, чтобы поднять с пола рассыпавшиеся хлебцы, и тут телефон зазвонил снова. С Сестрёнышем такое случалось: стоило ей положить трубку, как она тут же вспоминала, что забыла сказать что-то важное. Он выпрямился.
– Что такое?
Глубокий кашель. Потом голос, мужчина представился Абелем. Имя показалось знакомым, и Харри автоматически принялся копаться в памяти. Там в строгом хронологическом порядке хранились папки с прошлыми делами. Он помнил все: имена, лица, номера домов, даты, звук голоса, цвет и модель автомобиля. Хотя мог вдруг забыть, как зовут соседей, с которыми три года живет в одном подъезде, или когда день рождения у Олега. Это называется профессиональной памятью следователя.
Харри слушал не перебивая.
– Я понимаю, – сказал он наконец. – Спасибо, что позвонили.
Он отсоединился и набрал новый номер.
– Крипос, – ответил усталый голос на коммутаторе. – Вы звоните Микаэлю Бельману.
– Да. Холе из убойного отдела. А где Бельман?
Голос сообщил, где находится комиссар.
– Логично, – сказал Харри.
– Что? – зевнула девица на коммутаторе.
– Ведь он этим и занимается, правда?
«Шёйенский скалодром» – вот что гласила надпись на стеклянной двери, выходившей прямо на парковку. Он открыл дверь и вошел внутрь. Спускаясь по лестнице, остановился, чтобы пропустить стайку радостных школьников, направлявшихся к выходу. Сбросил ботинки, оставил их внизу у лестницы. В просторном зале полдюжины человек находились на разных уровнях десятиметровых скальных стендов. И хотя это были просто стены, они напоминали горные склоны из папье-маше в фильмах про Тарзана, которые Харри с Эйстейном в детстве смотрели в кинотеатре «Симра». С той разницей, что из этих торчали красочные зацепы и крюки с узлами и карабинами. От синих матов, по которым шел Харри, тянуло мылом и потными ногами. Он остановился рядом с кривоногим коренастым мужиком, сосредоточенно следившим за выступом у себя над головой. От его альпинистской обвязки тянулась веревка к человеку, висевшему на руке в восьми метрах над ними. Человек раскачался, поднял ногу, завел пятку за розовый грушевидный зацеп, другой ногой встал на маленький выступ и, подтянув веревку, элегантным, плавным движением намотал ее на якорь.
– Got you![116] – крикнул он и, качнувшись на веревке, уперся ногами в стену.
– Хват пяткой, – прокомментировал Харри. – Любит твой шеф выделываться, а?
Юсси Колкка не ответил и даже не удостоил Харри взглядом, только потянул за рычаг спускового устройства.
– В офисе сказали, что ты здесь, – сообщил Харри скалолазу, скользнувшему по веревке вниз.
– Я тут занимаюсь каждую неделю по графику, – пояснил Бельман. – Возможность тренироваться в рабочее время – одно из преимуществ полицейской службы. А ты, Харри? Выглядишь накаченным. Приличная мышечная масса. То, что надо для скалолазания.
– Амбиций только маловато, – посетовал Харри.
Широко расставив ноги, Бельман приземлился и слегка потянул за веревку, чтобы ослабить узел-восьмерку.
– Не понял.
– Не вижу смысла в том, чтобы карабкаться так высоко. Предпочитаю боулдеринг где-нибудь на горках. Иногда хожу по холмам.
– Боулдеринг, – фыркнул Бельман, расстегнул обвязку и снял ее. – А ты знаешь, что гораздо больнее падать без веревки с двухметровой высоты, чем с веревкой с тридцати?
– Да, – криво улыбнулся Харри. – Это я знаю.
Бельман сел на скамейку, скинул скальные туфли, похожие на балетные, и стал растирать ноги, пока Колкка подтягивал и сматывал веревку.
– Получил мое сообщение?
– Да.
– Тогда к чему такая спешка, мы ведь в два все равно увидимся?
– Я хотел кое-что прояснить, Бельман.
– Прояснить?
– До того, как мы встретимся со всеми остальными. Нам надо договориться, на каких условиях я войду в команду.
– В команду? – Бельман рассмеялся. – О чем это ты, Харри?