Польди уходит с пустым подносом.
Якоб. Они все равно не начнут, пока все не соберутся. Нелли, ты привела отца?
Нелли. Нет, он, наверное, придет прямо из… Он у доктора.
Арон. У Людвига все в порядке, Нелли?
Нелли(скупо). Да, да. Он не болен!
Якоб догадывается, со злорадством.
Якоб. Ах, ты имеешь в виду доктора Фрейда. Самый знаменитый доктор в мире, а его до сих пор не сделали профессором! Может быть, это потому, что его пациенты не больны?
Нелли. А ты сам не думал к нему обратиться, Якоб?
Якоб. Ох, это немного ниже пояса, милая кузина! Можем сходить к нему вместе…
Нелли(Курту.) А что тетя Ханна?
Якоб. …рассказать про свои фантазии.
Нелли. Она придет?
Курт. Нет.
Якоб. Я сам с собой разговариваю. Как дядя Людвиг.
Курт. У нее урок фортепьяно.
Нелли. С учеником?
Гермина. Нет.
Курт(одновременно). Да.
Гермина(нетерпеливо). Ну папочка! (Объявляет.) Ей нужно заниматься. (Торжествующе.) У нее концерт на Зальцбургском фестивале.
Нелли. Ого! Это же замечательно, Курт!
Курт. Если быть совсем точным, она аккомпанирует Вайскопфу, но для нее это выход на сцену. Она не хочет делать из этого событие.
Арон(в основном обращаясь к Курту). Зальцбургский фестиваль? Республика, которой никто не хотел, пытается возродить труп католической Австрии Габсбургов. Все будут в орденах. Она будет единственной еврейкой в зале.
Курт. Кроме Шуберта. Ты говоришь ерунду. В Зальцбурге полно евреев, особенно во время фестиваля, только они себя называют социал-демократами. Но все равно, вы же знаете Ханну – она не хочет привлекать к себе внимание.
Арон. Потому что она еврейка?
Якоб. Нет, потому что она замужем за известным марксистом. Празднование победы Христианско-социальной партии в Зальцбурге – не самое лучшее время, чтобы привлекать к себе внимание. Поэтому она не будет выступать под именем Ханны Зеннер.
Курт. Именно. И что в этом предосудительного?
Якоб. Я не говорю, что в этом есть что-то предосудительное. Красавчик Карл уже в могиле, но гений его живет: коалиция мелких торговцев, ремесленников и буржуа во главе с католическим священником в роли канцлера смыкает ряды против евреев и социалистов – и все они ценители музыки!
Роза(Курту). Ты хочешь сказать, что ты коммунист?
Курт. Только если мы согласимся с тем, что большевики таковыми не являются.
Роза. У нас в деревне об этом только и разговоров.
Курт. Это несколько… удивительно.
Гермина. Она имеет в виду Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке.
Курт. Ах да… конечно. В моей деревне я был единственный марксист.
Гермина. До мамы, но только до тех пор, пока она его не заграбастала. Арон, Нелли тебя этим зацепила?
Нелли. Ха. Он год за мной носил мои книги, правда, любимый?
Зак Фишбейн, отец младенца, в смятении заглядывает в комнату.
Зак. Она сюда не заходила?
Гермина. Кто?
Зак. Салли! Ее нигде нет. Она ушла? О Господи, она забрала ребенка.
Зак исчезает.
Роза. Отлично! Зак!
Роза выходит вслед за Заком.
Нелли(Арону). Посмотри на улице.
Арон выходит.
Или наверху! Якоб, пойди проверь.
Якоб. Я?
Он берет газету. Нелли нетерпеливо бросает свою кройку и собирается уходить. Гермина следует за ней.
Гермина. Значит, снова всё отменили.
Посреди всей этой суматохи слышен плач младенца. Нелли и Гермина вздыхают с облегчением и возвращаются в прежнее состояние. Входит Роза.
Роза. Пряталась в комнате Польди.
Роза наливает себе бокал.
Кто-нибудь еще хочет вина?
Якоб. Почему бы и нет!
Гермина. Почему бы и нет!
Нелли. Нет, спасибо. Мы не должны…
Роза наливает. Нелли отделяет вторую красную полосу от белой. Якоб откладывает газету.
Якоб. Что ты делаешь, Нелли?
Нелли. Красный флаг, разве непонятно?
Якоб. Кажется, что ты делаешь белый флаг. Специально для Австрийской Республики. Правда, нам некому больше сдаваться. Кроме Германии, конечно, но этого не будет. Не для того французы выигрывали войну, чтобы Германия стала еще сильнее. Полный триумф Версальского мира: четыре миллиона немецкоговорящих австрийцев проснулись итальянцами, чехами, поляками и югославами. А мы превратились в огрызок Австрии, с парковыми скамейками, пущенными на дрова, полуголодные и клянчащие милостыню, потому что наш уголь теперь в Чехословакии, а наше зерно – в Венгрии. Бог сжалился над Францем Иосифом и забрал его, прежде чем его империю растащили на куски.
Мина, ты помнишь, как мы жили в старой империи, до войны?
Мина. Мы были богаты – это я помню.
Нелли. Вы и теперь богаты, по сравнению с большинством.
Мина. Я не говорю о большинстве. Я сама разберусь, когда разбогатею, если не возражаешь. Я собираюсь выйти замуж за банкира.
Роза. Осторожно! Мне казалось, что все банки вокруг рушатся.
Мина. Это не те банки, другие.
Нелли начинает сшивать два красных полотна вместе.
Якоб(его это забавляет). Ах да, другие. Когда отец крестился, он перевел счета своей фирмы в банк гоев, а потом узнал, что все его новые знакомые держат деньги в банках у евреев – и правильно делают. Если бы у евреев, как у всех нормальных людей, была своя страна, они бы построили такое же общество, как и другие страны, – с крестьянами, средним классом, помещиками и аристократией… и жили бы нормальной жизнью, но им, как вечно чужим, не нашлось места за общим столом – только в качестве банкиров. Когда кто-то сказал это в парламенте, сионисты зааплодировали. Свое государство превратило бы евреев в нормальных людей. (Обращаясь к Нелли.) Вместо того чтобы присоединяться к революциям других, лучше бы ты боролась с собственным правящим классом! Сейчас самое время действовать. Благодаря русским погромам и Ротшильдам… это я неудачно сказал… но все равно, благодаря им у целого поколения евреев появилась возможность закрепиться на Святой земле. Теперь, когда Палестина находится под британским мандатом, а Бальфур обещает евреям собственное национальное государство… ну не совсем обещает, но говорит, что правительство его величества благожелательно это рассмотрит, если только палестинцы – поскольку речь идет о земле без народа для народа без земли, – если местное население не будет возражать.
Роза. Якоб, перестань. Ты такой же еврей по крови, как и я, а рассуждаешь как антисемит.
Якоб. Я?
Роза. О, знакомая песня, она даже в Америке меня преследовала.
Гермина. Ты возьмешь меня с собой в Америку, Роза?
Роза. Да, конечно. Если только у тебя есть медицинский диплом и работа, которая тебя там ждет. Иначе не получится.
Якоб. Я социал-демократ.
Роза. Евреев они тоже не очень жалуют, кроме тех, кто сам еврей.
Нелли. Мы с Ароном выступаем за бастующих железнодорожных рабочих, а не потому, что мы евреи.
Якоб. Все равно виноватыми окажутся евреи – забастовки, инфляция, банковский кризис, большевизм, черный рынок, современное искусство. Евреи были во всем виноваты и до войны, а когда война была проиграна, они оказались виноваты и в этом. Война должна была сделать евреев австрийцами раз и навсегда – не только ассимилированных, крещеных и полукровок, но даже беженцев из Галиции и с Восточного фронта. Дух войны сделал всех нас патриотами. Мы были готовы отдать императору свою жизнь. Мы не думали, что он воспримет это буквально, мы имели в виду – до Рождества, когда мы победим. Никто, кажется, так не радовался объявлению войны, как Паули. Наконец-то у еврея будет возможность получить повышение! Вот он и отправился на войну в сверкающем белом мундире с позолоченными пуговицами и эполетами, с пером в кивере, с кисточками на поясе – отличная мишень.
Нелли сжимается.
Гермина(рассерженно). Якоб!
Салли, сестра-близнец Розы, с младенцем на руках врывается в комнату. Зак пытается ее успокоить.
Салли. Я больше не могу. Я ничего не понимаю. Зак не был в синагоге с момента своей бар-мицвы! А теперь он мне цитирует Тору.
Зак. Она сошла с ума – у нас была еврейская свадьба!
Роза приходит на помощь.
Роза. Салли, не волнуйся, моэль придет с минуты на минуту.
Салли. Я не хочу, чтобы он приходил.
Роза. Дай я его возьму, он расстраивается.
Роза забирает ребенка у Салли и утешает его.
Салли. Мама нас даже в еврейскую школу не отдала, а теперь она говорит, что Натану надо обрезать его маленький пенис – бедный малыш! – только для того, чтобы она помирилась со своей матерью, которая уже на том свете!
Звонок в дверь.
Роза(Якобу). Если это он, не отпускай его.
Салли. Я не хочу его видеть!
Зак. Конечно, хочешь…
Роза. Пойдем, пойдем… все будет хорошо…
Роза, Салли и Зак уходят вместе с младенцем. Якоб идет открывать дверь. Нелли не принимает во всем этом участия, она полностью ушла в себя. Гермина чувствует это, подходит и обнимает ее.
Мина. Я все понимаю, дорогая. Не сердись на Якоба. Он не думает, что говорит.
Нелли кивает, пытаясь справиться с горем.
Мы всегда будем помнить Паули в парадной форме, как он был счастлив, как счастливы были мы, что можем гордиться им! Я была влюблена в него с тех пор, как была маленькой девочкой, а он показывал нам своих игрушечных солдатиков, которых он выстраивал перед боем, ты помнишь?