А он стоял у ширмы — телохранитель посла. Один из. Тёмно-синий кафтан, перехваченный чёрным кушаком, длинный тонкий меч с алыми кистями, синяя повязка на длинных, но не таких ухоженных, как у принца, волосах, тоже чёрных. Смуглая кожа, опущенный долу взгляд. Вот и всё, что я могла рассмотреть.
Но мир вдруг остановился и замолчал. Я выпрямилась в кресле, широко раскрыв глаза, потому что… Это странно, даже невероятно — я ведь ничего тогда про него не знала. Даже лица рассмотреть не могла. Но мне вдруг стало легче — словно после дня в пустыни я набрела на оазис.
Я забыла про императора, посла и их беседу, я забыла, где я, в чьём теле. Забыла, что в комнате не одна. Я смотрела — не могла не смотреть.
Это было ошибкой. Потому что вокруг меня были люди, они всё видели и хотели мне зла, а я раскрылась. Я должна была… Должна быть осторожнее.
Император заметил мой взгляд. Когда они уходили — посол и его свита — я смотрела им вслед и не сразу заметила, что «папа» зовёт меня.
— Он понравился тебе, Ичи? — с улыбкой поинтересовался он, подливая мне чай.
Мне хватило ума удивиться:
— Кто?
Император усмехнулся, потрепал меня по волосам и больше ничего не сказал.
Следующий раз я увидела Ли через два дня, когда вечером прогуливалась по саду. Ждала новую стрелу, да… Зато здесь евнухи и служанки оставляли меня в покое, и я могла бродить по узким дорожкам и горбатым мостикам сколько угодно, не натыкаясь взглядом на чужие затылки. И не боясь выглядеть глупо, если запутаюсь в десятке своих одежд.
Жаль только, что захоти я сбежать, телохранители остановили бы меня первыми. Уж на это они были способны.
Как сейчас помню, я стояла на широком балконе — сад разбит на террасе, и отсюда открывается потрясающий вид на дворцовый комплекс, аж дух захватывает. Садилось солнце, внизу загорались фонари, небо казалось мягко-фиолетовым, как мой новый наряд, и звёзды на нём блестели алмазами…
— Ичи, — позвал император.
Я слышала, как он шёл по дорожке — песок под сапогами хрустел. Поняла, что он не один, но смотреть, кого «папа» с собой привёл, не хотела совершенно. Какая разница? Очередной враг.
Император улыбался. Я удивилась: почему о его приходе не объявили евнухи, как всегда делали. Они за километр имели привычку противно выть: «Император приближается!»
— У меня для тебя подарок, Ичи, — сказал «папа». Я вежливо улыбнулась, по-прежнему глядя лишь на него, и собралась уже сказать привычную формулу благодарности. Но император меня опередил. Он кивнул вниз, и я впервые обратила внимание на лежащего ниц, лицом в песок дорожки человека. — Это Ли. Твой новый телохранитель.
Я оперлась спиной о золотые перила балкона. Мне вдруг захотелось взлететь над этой роскошной золотой клеткой. И неважно, куда.
Даже так, имея возможность рассмотреть только спину и затылок, я его узнала.
Мне ясно вспомнились слова о контроле. Я посмотрела на императора — он довольно улыбался. Всё это время он выжидал — и наконец, нашёл. Я представила, что Ли повесят на ту крестовину, как пленника, а меня заставят смотреть. Уже тогда я не могла этого допустить.
Поэтому я улыбнулась как можно безмятежнее и легкомысленно спросила:
— Зачем мне ещё один телохранитель? У меня уже есть с десяток.
Император кивнул, будто признал этот жалкий аргумент. Потом улыбнулся шире, а у меня снова кольнуло сердце — как всегда в последние дни.
— Допустим. Но этот будет с тобой и днём, и ночью. Везде. Я волнуюсь за тебя, Ичи. Твоей драгоценной жизни слишком часто угрожает опасность. Прошу, позволь тебя защитить.
Это было так фальшиво, что я чуть не воскликнула: «Если хотите меня защитить, прекратите поощрять канцлера!»
Как я хотела домой тогда — в настоящий дом, в настоящее тело. Как я вообще здесь оказалась, это же огромная ошибка!
— От императорских подарков не отказываются, — напомнил «папа». — Ты забыл, Ичи?
Я закрыла глаза и тихо сказала:
— Благодарю, государь, ваша милость безгранична.
Стандартная формула благородности.
Император в ответ благосклонно кивнул, потом взглянул на Ли. Холодно приказал:
— Ты. Повинуйся моему сыну.
— Повинуюсь, государь, — отозвался Ли, не поднимаясь. Его голос заставил меня вздрогнуть.
Император хмыкнул, перевёл взгляд на меня.
— Ичи, он твой.
Я поклонилась. А когда выпрямилась, «папа» уже ушёл. Спектакль закончился.
Но шоу продолжалось.
Мой новый телохранитель по-прежнему лежал лицом в песок, и с ним нужно было что-то делать. У меня болела голова и шалило сердце. Я снова стиснула золотые перила, чуть не вывернув запястья.
Сладко пел соловей. Внезапный порыв ветра вскружил слои шёлка на мне, дёрнул чёрную повязку в волосах Ли, спутал пряди.
Я должна была приказать ему подняться. Так отстранённо, как можно. Сдать его на руки евнухам, пусть делают, что нужно — оформляют в дворцовой канцелярии, переодевают, кормят… Я принц, мне не нужно задумываться о таких вещах.
Я должна не замечать его, забыть — чтобы император решил: я передумала. Извращённая блажь принца прошла. Так было бы правильно.
Но я погибала от одиночества. Мне до крика хотелось, чтобы рядом был кто-то если не верный и родной, то хотя бы не противный. Кто-то, кто разговаривал бы со мной. Кто-то, кто не склонял передо мной головы.
Глупо было ждать это от человека, сейчас лежащего передо мной ниц. Но моё сердце уже тогда неровно билось из-за него (впрочем, у принца оно неровно бьётся всегда, чёртов задохлик).
Короче, я сделала ещё одну глупость — не отпустила его. И ничуть с тех пор не раскаиваюсь.
Я встала рядом с ним на колени, наклонилась и попросила:
— Посмотри на меня.
Медленно — он поднял голову. Глаза его расширились: наследный принц стоял перед ним на коленях.
А я радовалась, что спрятала руки за спиной — они дрожали. Потому что Ли был красив — не слащавой, девичей красотой принца и не высокомерной, экстравагантной — императора, рокового мужчины (наложницы, наверное, повизгивая, в постель к нему прыгают). Красота Ли была мужественной, правильной — с такого, как он, обязательно вырезали бы статую. Например, Давида (будь Давид азиатом). Но статуи здесь не вырезали — по крайней мере я ни одной ещё не видела. И взгляд Ли из удивлённого превратился в изумлённый, а потом остекленел — как у всех слуг, с которыми я ненароком встречалась глазами.
Закатное солнце облило нас сочной алой краской, словно на картине высветило. Ветер унялся, наступила мёртвая вечерняя тишина. Даже соловей замолчал.
— Император назначил тебя моим телохранителем, — сказала я в этой тишине. — Его решение трудно оспорить, но всё же… Ты хочешь мне служить? — Дурацкий вопрос, но я должна была узнать, как это было: император ему приказал, и это не обсуждалось, или Ли хотя бы денег пообещали. — Если у посла тебе было лучше… Я никогда не интересовался, сколько платят моим телохранителям… Что?
Его взгляд стал до крайности изумлённым, когда я заговорила об оплате. Словно я такую несусветную чушь несла, что лепет младенца разумнее.
— Господин, — голос его звучал ровно, а я снова вздрогнула, услышав его. — Ваши телохранители рабы. Рабам не платят. Их покупают.
Я откинулась на пятки. Ого… Я почему-то думала, что рабство — это в Риме, Греции, а это всё и близко не Рим с Грецией.
— Ты тоже раб?
— Да, господин.
— И император тебя купил?
— Да, господин.
— То есть, у тебя не было выбора?
Он изумлённо смотрел на меня, и под его взглядом я вспомнила выразительный русский мат. Но произносить, конечно, не стала.
Что ж, нужно делать хорошую мину даже при плохой игре.
— Ли, у меня беда. Меня действительно хотят убить. Недавно это почти удалось — я потерял память. Император говорил тебе?
— Нет, господин.
— Что ж, это так. Я не помню очевидных вещей. Я не помню, что есть рабы. Что такое империя. Я даже имени своего не помню. Кстати, ты знаешь, как меня зовут? Думается, не Ичи, как говорит государь. Наверное, как-то длиннее…
— Рьюичи, господин.
— А?
— Ваше имя. Рьюичи, господин.
— Рьюичи, — повторила я. И пять раз мысленно, чтобы запомнить. — Спасибо. Кроме защиты я хочу, чтобы ты рассказывал мне эти очевидные вещи. Мне почему-то кажется, что ты сможешь. Это так?
— Как прикажет господин.
Я со вздохом кивнула. Потом добавила, вспомнив Йуя:
— Мы с тобой раньше не встречались? До того как я потерял память.
— Нет, господин. — Лицо Ли ничего не выражало, как и голос.
— Хорошо. — Я поднялась. — Вставай, идём.
Сдать его на руки евнухам всё-таки пришлось — во дворце была строгая канцелярия, а у моих телохранителей униформа. Меня вдруг заинтересовало, а они-то случаем не евнухи?
Впрочем, какая разница? Я в теле мужчины. Мне с Ли точно ничего не светит.
Кстати, я ошибалась. В том смысле, что принц-то раньше любил как раз мальчиков. По слухам, сильно любил. Прямо ни одного красивого евнуха не пропускал. Про телохранителей сплетен не слышала, но не удивлюсь. И да, они не евнухи, но это я потом выяснила.
Короче, жаркий секс был у принца вместо антидепрессанта, в чём я лично той же ночью убедилась.
Фу! Не с Ли, конечно. Что вы себе такое думаете, извращенцы?
Не-е-ет, всё вышло куда забавнее…
Не знаю, как принц, а я имею привычку ночью крепко спать. В прошлой жизни я точно была совой, потому что засыпаю поздно и с большим трудом, зато на рассвете меня пушкой не разбудишь, в чём евнухи уже не раз убедились.
Но в этот раз пушка не понадобилась. Была первая ночь службы Ли, сразу после разговора с ним император позвал меня на торжественный семейный ужин — с десяток перемен блюд и повисший в воздухе вопрос: «Сына, ну как там мой подарок?»
Короче, после этого ужина обратно я еле приползла. Луна была уже высоко, время позднее даже для меня, вдобавок императору удалось меня напоить — какая-то водка, что ли? Гадость. Сам император хлестал это прямо из чайничка (они тут подают водку в чайнике!) и хоть бы опьянел…