— За что? — усмехнулась Химари, увлеченно перебирая иглы.
— За все, — промямлила Ева, нахмурившись. Не этого ответа она ждала.
— Нет, не злюсь, — кошка пожала плечами. — Я благодарна ей.
Ева непонимающе наклонила голову, ожидая пояснений. Химари подняла на нее пурпурные довольные глаза.
— Я всегда верила, что мир нельзя трогать, — грустно отозвалась она и поджала губы. — Терпела, когда убивали отца и мать, моих слуг и друзей. Терпела, когда сменялась власть. Терпела бои с женщиной, которую ненавидела. Терпела брак по расчету. Старалась, — она пошкрябала кончиком чистой иглы по подбородку. — Знаешь, словно слон в посудной лавке — старалась ничего не задеть. Но это невозможно. И я мечтала, училась, влюблялась, заботилась о детях. А потом, как неуклюжий слон, обрушилась на всю свою жизнь — война, тюрьма.
Химари пожала плечами, тепло щурясь на лучи солнца, пробиравшиеся сквозь черные ветки. Мурлыкнула себе под нос.
— Моя идея недеяния рухнула, как колосс на глиняных ногах. И поняла я это только с приходом Люции, — задумчиво протянула кошка, глядя на серо-синее небо, объятое ветрами. — Нужно жить в движении, а не созерцании — вот, что я поняла. Если бы не Люция, я бы предпочла умереть среди волков, но я боролась, я выжила. Если бы не она, я не смогла бы простить себе, что начала колоссальную войну. Я не смогла бы быть счастливой. Если не радоваться миру, то зачем вообще жить?
Ева улыбнулась. Пожалуй, зря она тревожилась об их отношениях, они даже лучше, чем хотелось бы.
— Когда Люция забрала меня из дворца, — смущенно начала Ева. Запнулась, поняв, что ее переживания и прошлое — пустое, ненужное, лишнее для кошкиных ушей. Но кошка смотрела на небо, а белые пушистые ушки были повернуты к паучонку. Вся во внимании. И Ева осмелилась продолжить. — Когда она забрала меня, я боялась ее. Она была такой странной. У нее были странные требования, и она никогда ничего не объясняла и ничему не учила. Она даже не пыталась быть доброй. Командовала, когда ее лечить, когда молчать, когда спать, когда собирать дрова. Она выдрессировала меня под себя, и больше ничего, — Ева пожала плечами. — Если я уставала и ныла, то она шла позади меня и пинками гнала вперед. А если я уставала идти, но терпела, то она несла меня на спине, — паучонок тепло улыбнулась, невольно поерзав. — Она отучила меня жаловаться. Я захотела быть хоть немного, но похожей на нее.
Кошка мурлыкнула и пряднула ушами.
— Люцифера вдохновляет самого генерала, — протянула она. — Уж он-то крепкий орешек. Только я тебе ничего не говорила, — подмигнула кошка Еве.
— Вот только, — замялась Ева, вертя в руках пустой пузыречек.
— «Вот только» что? — Химари обернулась к ней.
— Я не смогла понять, почему она убила всех этих людей. И не понимаю, почему мы идем убивать императрицу, — пробурчала Ева, нахмурившись. — Неужели нельзя решить миром? Зачем мстить?
Химари пожевала губами, пытаясь как можно проще сформулировать мысль. Она сама не знала ответа на этот вопрос, но догадывалась. Сколько таких кошек она повидала, сколько воинов были так похожи на бескрылую. Не так талантливы, но очень похожи.
— Нет ничего проще войны, — нашлась она, задумчиво провернув иглы на пальцах. — Война, борьба, месть — это легко. И поэтому твоя фурия не остановится.
— Я не понимаю, — промямлила Ева, поднимая на кошку глаза. Воевать — так сложно, нервно, опасно, страшно. Как это может быть чем-то легким?!
— Когда ты на войне — все просто, — усмехнулась кошка. — Есть друг, есть враг. Есть три цели на день: выжить самому, найти еду и кров, убить врага. Тебе чудовищно физически — голодно, холодно, больно, трудно убивать, сражаться. Но морально тебе легче всех — тебя беспокоят простые вещи, разум не мечется, обдумывая все те же три цели на день. Весь мир — пара сотен метров вокруг, — кошка глубоко вздохнула, прислушиваясь к своим воспоминаниям. Война и мир в ее жизни сменялись слишком уж часто. — Но вот война кончается, ты остаешься наедине с собой. Враг повержен. Ты вдруг понимаешь, что ты — лишь капля в море. И это невыносимо. Физически легко — сыто, тепло, сухо, мягко. Ты переживешь этот день, неделю, месяц, год. Тебе есть, чем прокормиться. Тебе не нужно убивать. Но вот морально тебе тяжелее, чем на войне. Разуму не нужно решать три цели, и он начинает войну в голове — кто я, где я, зачем я здесь, почему, а что завтра? И это никогда не заканчивается.
— И Люция выбрала то, что легче морально? — кажется, Ева понимала. Очень старалась понять.
— Да, ты права. С ее талантами война — не проблема. На войне она может быть самой собой. А ей нравится быть самой собой.
Ева не могла перестать сравнивать. И Люцифера, и Химари были воинами всю свою жизнь. Но они были настолько разными, что сложно было понять, что делает их такими.
— Но ведь ты тоже воин, — осторожно начала Ева, кусая губы. Химари кивнула. — У тебя была семья. И ты воевала. Как ты справилась с этим? Совместила? — должен был быть способ сделать Люцию счастливой. Хотя после разговора с фурией Ева уже сомневалась, так ли та несчастна.
— Никак, — кошка как отрезала. — Я находила утешение в сражениях. До войны я была наемной убийцей, и очень дорого стоила. Каждое задание — вызов смерти. И я умирала. Не дома, не в храме, не на теплых подушках в окружении родных, — усмехнулась Химари. — Я умирала в грязи, в снегу, в болотах, помоях. Пойми, паучонок, из этого проклятого круга нет выхода. Хайме пытался вытащить меня, и я покорно завела детей, согласившись с его мнением. Но не перестала убивать, я просто не смогла отказаться от этой звериной простоты. Я пыталась сотни раз, сотни лет, но все бестолку.
— Я верю, что Люция справится, — дрогнувшим голосом перебила кошку Ева. — Я буду надеяться.
— Паучоныш, не мучай себя. Это бесполезно. Я хотя бы знаю, какой мир без войны, у меня есть муж, дети, есть, с чем сравнить. Но вся жизнь твоей фурии — одна сплошная война, понимаешь? Она всю жизнь сражается. Она воин до мозга костей, — Химари было жаль Еву, тяжело понимать, что ее надеждам не суждено сбыться.
Ева с силой сжала кулаки и закусила губу, заставляя себя не плакать.
— Но она верит, что мир хороший. Я все еще не понимаю, почему. Но Люция действительно в это верит, — проскулила она, вытирая нос тыльной стороной ладони и громко шмыгая.
— Все будет хорошо. Ты веришь старой кошке, а, паучонок? — кошка тяжело вздохнула, пригладила выбившуюся из косички прядь жестких паучьих волос.
Ева закивала, успокаиваясь. С каждым разом ей все легче было унять слезы.
— Ты сильно занята? — спросила Химари, склонившись над плечом бескрылой. Люцифера скрупулезно отделяла мясо от костей и складывала в мешок с перетертой клюквой и солью.
— Говорить могу, руки заняты, — пробурчала Люция, дернув плечом.
— Я пришла за своей платой. Инпу мертв, а взамен я получила лишь катаны и броню. Ты обещала дать ответ мой вопрос, помнишь? — Химари отряхнула бревно напротив бескрылой и примостилась на краюшке.
— Если вы про то, что значит окружающий мир для меня, то — помню.
Люция была немногословна после последнего разговора, но кошка действительно хотела узнать ответ. Ей было глубоко плевать на мнение бескрылой, но в глубине души она чувствовала, что должна увидеть мир ее глазами.
— Я все пытаюсь понять, почему ты считаешь мир совершенством, — осторожно начала Химари. Ева ведь об этом и говорила. Люция только хмыкнула, и пришлось продолжить, надеясь, что хоть какие-то слова заденут ее. — Я понимаю, почему ты считаешь себя совершенной — ты не чувствуешь боли, как Самсавеил, ты сильная, крепкая, выиграла войну совсем девчонкой, вела за собой мужчин, пережила целый ад, — принялась перечислять она. — Но мир? Мир-то — почему? Почему ты считаешь этот проклятый лепрозорий совершенным?
Люция покачала головой, наотмашь швырнув мясо в мешок.
— Ничего вы не поняли, госпожа Химари, — презрительно усмехнулась она.
Кошка удивленно изогнула бровь.
— Мир сам по себе совершенен, — продолжила бескрылая, пальцами и коротким ножом выковыривая тазобедренный сустав оленихи. — Не потому, что в нем нет страданий, боли, болезней — они есть, еще какие. Не потому, что в нем безопасно и легко — еще как опасно! И совсем не легко. И даже не потому, что-де и в таком аду найдется место счастью — много вы таких видели? Мир — совершенство, потому что он — единственное, что у меня есть. Я пыталась это и Еве объяснить, но она не понимает меня, — хмыкнула Люция. — Я другого мира не знаю и никогда не узнаю. Он — самый лучший из всех, что мне доведется увидеть, и именно поэтому он — совершенство. А я — всего лишь часть его. Я тоже совершенство, потому что я такая же, как этот мир. Несовершенна в совершенстве. Совершенна в несовершенстве. И вы — такая же. И Ева. Все мы — совершенства этого мира, потому что других таких нет, — Люция задумчиво повертела в руках сустав и, сжав кулак, разломала его.
Химари пожевала губами, осмысливая ее слова. Хмыкнула, улыбнувшись про себя. Сколько людей она знала, сколько мнений, но таким мир видела одна только Люцифера. Мир — через призму себя. Себя — через призму мира.
— Совершенные чудовища, — задумчиво прошептала кошка. — Уроды-совершенства. Презренные циркачи в этом лепрозории бога.
Люция пожала плечами.
— Пусть так.
— Спасибо за такое откровение, — кошка была уже занята, пытаясь хотя бы мысленно ощутить мир таким же, как и Люцифера.
— Это не откровение и не тайна. Просто никто меня об этом не спрашивает, — усмехнулась Люция, исподлобья глядя Химари в глаза.
Кошка кивнула. Пожалуй, долг был выплачен Люцией с процентами. Ради этого стоило выползать из своей норы и бороться.
#38. Хозяин Райского сада
Ева трепетала, находясь в каком-то незнакомом состоянии, сродни эйфории и животному страху. Все вокруг было совсем чужеродным, странным, пугающим. Скользкие камни, омываемые пурпурными ручьями, переливающиеся бока огромных тварей, копошащихся в расщелине. Треск и шепот кумо, пробирающий до костей.