чий Кавказ, но и скромная, простая деревенская Русь, и он любит ее "странною любовью", любит "ее полей холодное молчанье, лесов дремучих колыханье, дрожащие огни печальных деревень, дымок спаленной жнивы и на холме средь желтой нивы чету белеющих берез" ("Отчизна"). Лучи этой новой любви отбрасываются как бы и назад и ярко отражаются в его прекрасной "Песне про царя Ивана Васильевича Грозного" (1837). Далекое прошлое России рисуется ему уже не в фантастических очертаниях, как раньше в "Сыне вольности", а во всей прелести народной былинной простоты, и он узор за узором выводит картины тогдашнего быта. Ему открылся дух того времени, он постиг несложную, но цельную психологию тех людей. Еще сильнее сказывается новая тенденция в отношении Лермонтова к современности. Теперь он заинтересован в вопросах земли; он выстрадал право предъявлять к человеческой личности свои высокие требования. От того так мощно звучат те укоры которые он посылает своему поколению, и прежде всего людям определенного круга. Главным сатириком является он уже в стихотворении: "На смерть Пушкина", в обращении "надменным потомкам известной подлостью прославленных отцов", "свободы, гения и славы палачам". Он хорошо знает этот "свет завистливый и душный", он изучал его, скрывая свои думы под непроницаемой маской. Тонким и чутким наблюдателем жизни сказывается он и в "Думе", и в стихотворении "Первое января": резко и выпукло набросаны им черты общества той эпохи, расслабленного и обезволенного -- те самые черты, которые одновременно рисуются в широких рамках бытового романа: в "Герое нашего времени". Печорин и Грушницкий -типические образы, ставшие определением того ряда явлений, который Лермонтов наметил в свой "Думе": ("и ненавидим мы, и любим мы случайно, ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, и царствует в душе какой-то холод тайный, когда огонь кипит в крови"). Грушницкий типичнее Печорина и больше годится в "герои нашего времени"; в Печорине еще слишком много автопортретности. Лермонтов сделал его одиноким, наделил его своей сильной волей, неустанной тревогой духа, анализирующим разумом, беспощадной искренностью в отношении к себе, знанием людей, способностью нежно любить, глубоко чувствовать природу, делать его одиноким -- словом, подчеркивает, как можно ярче, все индивидуальное, чтобы скрыть под ним типическое: эгоизм, мелочную страсть к позировке, душевный холод. Тем сильнее проявляются эти черты в Грушницком. Его, и за одно с ним все "водяное" общество, Лермонтов не пощадил, и получилась широкая и правдивая картина жизни определенного круга. Картина выходит особенно яркой благодаря архитектонике романа: Максим Максимович нарисован раньше, и когда потом проходят действующие лица из "дневника Печорина", то им все время противостоит его великолепная фигура во всей своей чистоте, несознанном героизме и смиренномудрии -- с теми чертами, которые нашли свое дальнейшее углубление у Толстого в Платоне Каратаеве, у Достоевского в смиренных образах из "Идиота", "Подростка" и "Братьев Карамазовых". На фоне глубокой внутренней борьбы между двумя противоположными стихиями -- небом и землею, переход от безусловного признания примата первого над вторым через признание их равноправности к радостному ощущению возможности их примирения, их слияния, синтеза между ними, -- таков был тяжелый путь жизни и творчества Лермонтова. Этот путь далеко еще не был закончен: его оборвала преждевременная гибель и то, что ему открылось в лучшие мгновения, к чему он так упорно шел, лишь манило его своим счастьем, но еще не переродило его душу до последних оснований. Оттого и возможны были частые перебои, отзвучия прежних тяжелых переживаний. В таких стихотворениях, как: "Гляжу на будущность с боязнью", "И скучно и грустно", "Благодарность", "Дубовый листок оторвался от ветки родимой", тоска опять обостряется до прежней нестерпимой боли, и снова рыдает в них безнадежность крайнего абсолютного отрицания всякого смысла жизни. "И жизнь, как посмотришь с холодным вниманием вокруг -- такая пустая и глупая шутка": вот основной мотив всех этих элегий. Старая болезнь духа сказывается также в том, что он вновь возвращается к "Демону", пишет свой последний, пятый очерк, в котором опять ставит с прежней остротой прежнюю проблему о назначении жизни, об отношении человека к Богу, земли к небу. Здесь Лермонтов уже окончательно сливается со своим демоном, сделав его похожим "на вечер ясный: ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет". Следы тяжелых настроений имеются и в "Сказке для детей", и в "Беглеце", и в прекрасном по своей безыскусственности "Валерике", рисующем картины военной походной жизни, и в пророческом "Сне", в котором он предугадал свой преждевременный конец. И все-таки это не более, как отзвучия, еще резче подчеркивающие основную тенденцию его творчества второго периода. Его время не могло дать ему ту арену для действия, в которой так нуждался его активный волевой характер. В этом смысле Лермонтов безусловно наполовину "герой безвременья". Он умер, не успев окончательно примириться с жизнью, и следовавшие за ним поколения его всегда воспринимали как бунтаря Прометея, восставшего на самого Бога, как трагическую жертву внутренних противоречий, как воплощение вечно печального духа отрицания и сомнения. Полны поэтому глубокого смысла те слова, в которых Белинский, сопоставляя Лермонтова с Пушкиным, резко подчеркивает их полярность: "Нет двух поэтов, -- говорит он, -- столь существенно различных, как Пушкин и Лермонтов. Пафос Пушкина заключается в сфере самого искусства, как искусства, пафос поэзии Лермонтова заключается в нравственных вопросах о судьбе и правах человеческой личности. Пушкин лелеял всякое чувство, и ему любо было в теплой стороне предания; встречи с демоном нарушали гармонию духа его, и он содрогался этих встреч; поэзия Лермонтова растет на почве беспощадного разума и гордо отрицает предание. Демон не пугал Лермонтова: он был его певцом". "Гордая вражда с небом, презрение рока и предчувствие его неизбежности" -- вот что характерно для его поэзии. Это -самые верные слова из всех, которые когда-либо были сказаны про историческое значение Лермонтова; они указывают на ту внутреннюю интимную связь, которая существует между творчеством Лермонтова и всей последующей русской художественной мыслью, главным образом в лице Достоевского, Толстого и их школ. Эта связь -- не столько в сюжетах, в отдельных частных идеях, сколько в основных тонах настроений, в мироощущении. Пушкинская ясность гармонии, светлая уравновешенность оставалась лишь в идеале; к ней стремились, но никогда ее не испытывали; преобладала именно лермонтовская тревога духа, его мучительная борьба с самим собою, его трагическое ощущение неодолимости внутренних противоречий, и на почве всего этого -- отстаиванье прав человеческой личности, доходящее до гордой вражды с небом, до богоотступничества. Литература. I. Издания: "Герой Нашего Времени", части I -- II, изд. И. Глазунова (СПб., 1840); тогда же вышли "Стихотворения М. Лермонтова"; "Полное собрание сочинений русских авторов. Сочинения Лермонтова", тома I -- II, изд. А. Смирдина (СПб., 1847); несколько более полное издание (Глазунова) -- "Сочинения Лермонтова" (СПб., 1856). "Сочинения Лермонтова, приведенные в порядок и дополненные С.С. Дудышкиным", тома I -II, изд. А.И. Глазунова (СПб., 1860); при II томе -- "Материалы для биографии и литерат. оценки Лермонтова". Существенные дополнения и поправки к этому изданию П. Ефремова, в "Библиографических Записках" 1861 г.; No 3, 16, 18 и 20. "Сочинения Лермонтова", под ред П.А. Ефремова, изд. "Новое Времени" (СПб, 1880). Первое полное издание В.Ф. Рихтера, под ред. П.А. Висковатова, в 6 томах; в III томе библиография составлена Н.Н. Буковским, в VI томе "Жизнь и творчества Лермонтова", П.А. Висковатова (М., 1889 -- 1891). "Сочинения М.Ю. Лермонтова", под редакцией и с примечаниями И.М. Болдакова, тома I -- V, первые 3 тома редактированы очень тщательно, изд. Елиз. Гербек (М., 1891). "Полное собрание сочинений Лермонтова" под ред. Арс. И. Введенского, тома I -- IV, по полноте и исправности текста одно из лучших (СПб., 1903). "Полное собрание сочинений М.Ю. Лермонтова", под ред. Д.И. Абрамовича, "Академическая библиотека русских писателей", издание Академии Наук -- самое полное, там же см. даты написания всех произведений Лермонтова (т. V, стр. 5 -- 21) (СПб., 1910 -- 1912). II. Биографические сведения. а) Ранние годы. "Воспоминания А.П. Шан-Гирея" ("Русское Обозрение", 1890, кн. VIII); "Заметки и воспоминания художника-живописца -- М.Е. Меликова" ("Русская Старина", 1896, кн. VI); "Воспоминания" А.М. Миклашевского ("Русская Старина", 1884, кн. XII); П.Ф. Вистенгофа ("Исторический Вестник", 1884, кн. V); "Записки" Я.А. Хвостовой (рожд. Сушковой), изд. М.И. Семевским (СПб., 1871; критический отзыв о них сестры автора Е.А. Ладыженской, "Русский Вестник", 1872, кн. II). b) Годы юнкерства и военная служба. "Воспоминания Миклашевского"; А. Меринский ("Русский Мир", 1872, No 205); Н.С. Мартынов "Русский Архив", 1893, II [8]; "Исторический очерк Николаевского Кавалерийского училища" (СПб., 1873); В. Потто "История 44-го драгунского Нижегородского полка" (т. IV); Д.В. Ракович "Тенгинский полк на Кавказе" (Тифлис, 1900). с) Литературно-общественные отношения. "Записки" А.О. Смирновой (ч. II, СПб., 1897); "Воспоминания" Н.М. Сатина ("Почин". Сборник Общества любителей российской словесности на 1895 г.); М.Н. Лонгинова ("Русская Старина", 1873, кн. III и IV); графини Е.П. Ростопчиной ("Русская Старина", 1882, кн. IX); Фр. Боденшедта ("Современник", 1861, кн. II, стр. 326); И.И. Панаева ("Современник", 1861, кн. II, стр. 656 -- 663); графа В.А. Соллогуба ("Исторический Вестник", 1886, кн. IV -- VI); князя А.В. Мещерского ("Русский Архив", 1900, No 9, стр. 80 -- 81); А.Я. Головачевой-Панаевой ("Исторический Вестник", 1889, кн. II, стр. 313). d) Последние дни жизни Лермонтова: "Воспоминания" Э.А. Шан-Гирей ("Русский Архив", 1889, No 6, стр. 315 -- 320); "Новое Время", 1881, No 1983; "Нива", 1885, No 20; "Русский Архив", 1887, No 11; "Север", 1891, No 12; "Русское Обозрение", 1891, кн. IV, стр. 707 -- 712); князя А.И. Васильчикова ("Русский Архив", 1872, No 1); Н.П. Раевского ("Нива", 1885, No 7, 8); "Дело следственной комиссии о поедин