Как демон мой, я зла избранник,
Как демон, с гордою душой,
Я меж людей беспечный странник,
Для мира и небес чужой…
Впрочем, он и в лирических стихах, посвященных конкретной женщине, тоже сравнивает себя с падшим демоном. Можно, конечно, стать светским хроникером и найти не одну документальную историю из жизни Лермонтова о том, как он обольстил женщину, которая была готова к встрече с ангелом, тоже вполне конкретным человеком, соперником поэта. И даже такая история была не одна. Почти все его страсти тех юношеских лет, и Сушкова, и Иванова, и Лопухина, по-своему были обольщены Лермонтовым-демоном и имели при этом своего ангела, позже ставшего законным мужем. Бывало и наоборот: поэт увлекается, любит свою подружку, но вскоре она ему прискучит, но ее былой ангел уже ее покинул. Героиня обречена на гибель. Я не буду сейчас расписывать все эти документальные версии. Ибо за автобиографической правдой факта у Михаила Лермонтова всегда скрывается, даже помимо его желания, глубинный замысел, его постижение страстей человеческих. Его взгляд с небес. Автобиография его души, его глубинных противоречий.
Самым космическим поэтом на Руси был Михаил Юрьевич Лермонтов. Небо было изначально его стихией. Если другие поэты смотрели с земли — в небо, то Михаил Лермонтов, скорее, смотрел с неба на землю. С неба посылал нам свои вирши.
Еще шестнадцатилетним юношей он писал: "Люди друг к другу / Зависть питают;/ Я же, напротив, / Только завидую звездам прекрасным, / Только их место занять бы желал". Впрочем, так и случилось. Всю свою поэтическую жизнь он прожил в звездном мире. Он говорил с Богом, как с равным, ибо "совершенная любовь исключает страх". И Бог принимал его, как равного, ибо стихи его несли небесную благодать людям. "По небу полуночи ангел летел, / И тихую песню он пел; / И месяц, и звезды, и тучи толпой / Внимали той песне святой…"
Разве с таким поэтом Россия не должна была первой повернуться к космосу? Если весь космос внимал святой песне Михаила Лермонтова? Тем и отличается Лермонтов от других замечательных писателей русских, что у них изображен человек природный, смущающийся перед небом. А у Лермонтова человек уже совершенен, он прошел уже свое прошлое, перед ним лишь настоящее и будущее, и он готов увидеть новый мир, готов познать его, полететь ввысь.
Михаил Лермонтов плывет перед нами на своем воздушном корабле по синим волнам океана, куда-то вдаль, в космос, к неведомым вершинам, "лишь звезды блеснут в небесах", и сопровождают поэта в этом полете лишь близкие и равные ему люди, которых он ценил и на грешной земле. И никого более.
Внимательный читатель заметит, поэзия Лермонтова почти вся — на вершинах: "Горные вершины спят во тьме ночной…", "На севере диком стоит одиноко / На голой вершине сосна…", "Ночевала тучка золотая / На груди утеса-великана…", "Терек воет, дик и злобен, / Меж утесистых громад". Но если и спускается он на равнину, то вместе с ним спускается и всё звездное небо. И опять с ним наедине космическое пространство.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
Где, с какой галактики, с каких космических высот глядит сверху на нас поэт и отмечает наши земные судьбы?
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом… [46]
И где он заметил еще до всяких космических полетов голубое сияние земли? Кто подсказал? И впрямь, с Богом на равных. Потому казались ему такими ничтожными все эти мелкие человеческие подробности. Какие-то нелепые ссоры, дуэли… "Да не буду я стрелять в этого дурака", — сказал он в адрес Мартынова. Всё земное, плотское его как бы мало задевало. Он еще при жизни уже пережил свое бессмертие. Потому он и писал: "Россия вся в будущем", что предвидел это будущее. Предвидел и свое величие, и величие России. Если он и спорил с небом, то не о своей личной судьбе, а о судьбе России. Он творил для нас новый небесный миф: "Я, Матерь Божия…", "Ангел", "Выхожу один я на дорогу…": он был апостолом Михаилом. Думаю, такого тонкого, такого космического поэта, как Михаил Лермонтов, нет более ни на Руси, ни в мире. Есть выше его по стилистике, совершеннее по замыслу, изобретательнее по композиции, но такого русского чародея, которого увела некая сила так рано в небесный мир, больше нет. Один его сон во сне, наивный, простой и волшебный по исполнению, стоит многих высоких томов. Казалось бы, опустили его с космических небесных высот на самую нашу грешную землю:
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя…
Вскоре, 15 июля 1841 года поэт и на самом деле оказался с свинцом в груди в долине Дагестана… И уже погибшему герою стихотворения снился вечерний пир в родимой стороне. На пиру одна душа младая, в разговор веселый не вступая, сама погрузилась в грустный сон:
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей [47].
Такой ужасающий сон во сне притягивает своей фантасмагорией. Лермонтов, как бы пролетая в небесах над Россией, сбрасывает нам свои моменты истины, изумительные мгновения.
…Но, увы, как всё в России, так и творения Михаила Лермонтова не были завершены. Впрочем, он это предвидел еще в своей "Русской мелодии" 1829 года: "И слышится начало песни! — но напрасно! / — Никто конца ее не допоет!.."
Его любят изображать многие исследователи падшим ангелом, но даже сама история написания поэмы "Демон" очень ясно показывает любому внимательному читателю, как демоническое начало в его поэзии постепенно смирялось перед душой его ангела-хранителя.
"Ее душа была из тех, / Которых жизнь — одно мгновенье / Невыносимого мученья, / Недосягаемых утех…" — это же ангел не только Демону говорит, и не только о душе героини поэмы Тамары. Думаю, так же унесена была на небо и душа самого поэта, как бы ни боролись за нее демоны: "И рай открылся для любви…"
Начинает свою великую поэму Михаил Лермонтов с рассказа о судьбе Демона, о тех временах, когда "блистал он, чистый херувим", когда на небе он "верил и любил".
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил;
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!
Он был чистым ангелом и не знал ни злобы, ни сомнения. Но всё прошло… он стал Демоном, падшим ангелом.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
И зло наскучило ему.
История написания "Демона" — это история взросления, мужания и озарения самого поэта. Отношение к Демону менялось у Лермонтова, спор шел в нем самом. Разные редакции поэмы, разные посвящения и финалы как бы оспаривают друг друга. Не надо привязывать поэму ни к возлюбленной поэта Варваре Лопухиной, хотя существует посвящение ко второму варианту поэмы 1831 года "Прими мой дар, моя мадонна!..", ни к членам императорской семьи, в том числе и к загадочной великой княжне Марии Николаевне, дочери императора Николая I, со всем ее сложным отношением к творчеству поэта.
Да, был условно называемый, а ныне многими отвергаемый лопухинский вариант поэмы "Демон", был и так называемый придворный, последний вариант 1839 года. Но я вообще немного скептически отношусь к влиянию женщин на творчество Михаила Лермонтова.
Ни "Валерик", ни "Я, Матерь Божия…", ни "Нищий" я бы не отнес к любовным творениям поэта. Кому бы он ни посвящал свои стихи, стоило ему чуть углубиться в саму поэзию, и от его милых граций ничего не остается, любовная тема уходит на второе или третье место. Даже в простых альбомных стишатах. А уж тем более в поэме "Демон". Кстати, и начинал он ее в 1829 году еще задолго до всех своих пылких романов. Нередки у него были и перепосвящения тех же самых стихов из альбома в альбом, но об этом позже. Конечно, и во всех первых редакциях поэмы можно найти бытовую основу. Лермонтов встречается с возлюбленной, увлекается ею, но при ней кто-то другой или она выходит замуж. И он с гневом обрекает былую возлюбленную на мистическую гибель, посмеиваясь над тем или иным ангелом. О романтических увлечениях поэта я расскажу в другом месте, но сверх всех земных историй, без которых и нет самой литературы, царят уже грандиозные мистические символы и космические образы. После возвращения с Кавказа он не то что вписывает в поэму "Демон" какие-то этнографические наблюдения и пейзажные зарисовки, а избавляется от автобиографических следов и личных историй. Чем достовернее становится историческая основа поэмы, реальнее грузинская природа, тем более мощным и властным, обаятельным и легендарным видится образ Демона. Впрочем, укрупняется и образ Тамары. Если уж сравнивать этих героев, то разве что с шекспировскими.
Я с большим интересом прочитал книгу Д. А. Алексеева "Тайна кода Лермонтова". Допускаю, что в разных поздних вариантах поэмы он отталкивался от реальной помолвки великой княжны Марии Николаевны и герцога Лейхтенбергского, состоявшейся как раз 4 декабря 1838 года, и не случайно этим днем помечен так называемый "придворный вариант поэмы". Могут пригодиться и все подробности их великосветской жизни. Но, честно говоря, для понимания с