Впрочем, Тереза фон Бахерахт и за границей продолжала свою бурную любвеобильную жизнь. Меняла мужей, любовников, писала романы на немецком языке в духе Жорж Санд. Была эксцентрична и в любви, и в ненависти. Закончила свою жизнь на острове Ява.
Когда 16 февраля 1840 года Эрнест де Барант на балу у графини Лаваль заявил Михаилу Лермонтову, что тот якобы говорил о нем обидные слова у известной особы, Лермонтов ответил, что никогда и нигде он Баранта не оскорблял. Как пишет П. А. Висковатый, молодой Барант не удовлетворился оправданием Лермонтова и указал ему, что "…если всё переданное мне справедливо, то вы поступили дурно". Лермонтов резко ответил: "Ни советов, ни выговоров не принимаю и нахожу ваше поведение смешным и дерзким". На это де Барант вызывающе заявил: "Если б я был в своем отечестве, то знал бы как кончить дело". Конечно, Лермонтов не мог не ответить и сказал следующее: "Поверьте, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы, русские, не меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно"…
Эрнест де Барант прекрасно знал, что в России дуэли запрещены. Николай I ненавидел дуэли и строжайше наказывал за них. (И правильно делал, столько замечательных людей в России было убито.) К тому же в России принято было стреляться на пистолетах, в отличие от всей Европы, где предпочитали шпаги и до первого ранения. И потому там смертных случаев было крайне немного. Совсем другое дело — пистолеты. Русские, как всегда, доходили до крайних мер в любых увлечениях. Барант был уверен, что Лермонтов откажется от дуэли. Он сделал вызов, поэт его принял. И более ужесточил, после предложенной первой схватки на шпагах он решил продолжить дуэль на пистолетах, по-русскому. Барант не посмел отказаться.
Почему я так презрительно пишу об Эрнесте де Баранте, да потому что все последуэльные события доказали его трусость. Мало того что он отказался от повторной дуэли, сочтя себя вполне удовлетворенным, но и в будущем он уже из Европы боялся приехать в Россию, ибо предполагал, что Лермонтов вновь пожелает встретиться с ним. Мать Эрнеста всё время давила на мужа, а посол — на Нессельроде и Бенкендорфа, добиваясь того, чтобы Михаил Лермонтов никогда не возвращался в Петербург. Боялись за своего сыночка. Будто это не он вызвал 16 февраля 1840 года на дуэль нашего поэта. Позже в разговоре с Белинским поэт назовет Баранта "салонным Хлестаковым", так оно и было.
Дуэль состоялась днем 18 февраля всё на той же самой Черной речке, где и был убит Пушкин. Сначала по-французски помахались на шпагах. Поражаюсь отчаянности Лермонтова. Поначалу его секундант Алексей Столыпин (Монго) объяснил секунданту Баранта, недавно приехавшему в Россию виконту Раулю де Англе, что в России на шпагах не дерутся, в России у офицеров на вооружении сабли, и предложил сражаться на саблях, француз заупрямился, а Лермонтов, малознакомый с таким оружием, спокойно согласился. Шпаги, так шпаги.
При взаимных ударах Барант, к счастью, поскользнулся и шпага лишь процарапала грудь Лермонтова, а шпага Лермонтова ударилась о рукоять барантовской шпаги и острие сломалось.
Взялись за пистолеты. Лермонтов всё медлил, Барант выстрелил и промахнулся. После этого Лермонтов выстрелил в сторону. Противники пожали друг другу руки и разъехались. Что мешало Лермонтову, прекрасному стрелку, пристрелить обнаглевшего француза? И его же до сих пор многие литераторы обвиняют в излишней жестокости и равнодушии к людям.
Алексей Столыпин, который был секундантом на стороне М. Ю. Лермонтова, показал на суде: "Дуэль состоялась 18 февраля 1840 года. Она сначала должна была происходить на шпагах до первой крови, а потом на пистолетах; на шпагах кончилась небольшой раной, полученной поручиком Лермонтовым в правый бок, и тем, что конец шпаги был сломан; после чего продолжалась она на пистолетах; поставили их на 20 шагов, стрелять они должны были вместе, по счету раз — приготовиться, два — целить, три — выстрелить. По счету два Лермонтов остался с поднятым пистолетом и спустил его по счету три. Барон де Барант целил по счету два… Направление пистолета поручика Лермонтова при выстреле не могу определить, но могу только сказать, что он не целил в барона де Баранта, а выстрелил с руки. Барон де Барант, как я уже сказал, целил по слову два и выстрелил по слову три".
Этой дуэли уже в наши дни еще один замечательный русский поэт Николай Рубцов посвятил стихотворение "Дуэль" (1964):
Напрасно
дуло пистолета
Враждебно целилось в него:
Лицо великого поэта
Не выражало ничего!
Уже давно,
как в Божью милость,
Он молча верил
В смертный рок.
И сердце Лермонтова билось,
Как в дни обидчивых тревог.
Когда же выстрел
грянул мимо,
(Наверно, враг
Не спал всю ночь!),
Поэт зевнул невозмутимо
И пистолет отбросил прочь…
Один из видных царедворцев М. А. Корф писал в своем дневнике 21 марта 1840 года: "На днях был здесь дуэль довольно примечательный по участникам. Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Штеричева, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за молодого офицера кн. Щербатова, но он спустя менее года умер, и молодая вдова осталась одна с сыном, родившимся уже через несколько дней после смерти отца. По прошествии траурного срока она, натурально, стала являться в свете, и столь же натурально, что нашлись тотчас и претенденты на ее руку, и просто молодые люди, за нею ухаживавшие. В числе первых был гусарский офицер Лермонтов — едва ли не лучший из теперешних наших поэтов; в числе последних, — сын французского посла Баранта, недавно сюда приехавший для определения в секретари здешней миссии. Но этот ветреный француз вместе с тем приволачивался за живущей здесь уже более года женою консула нашего в Гамбурге Бахерахт — известною кокеткою и даже, по общим слухам, — femme galante. В припадке ревности она как-то успела поссорить Баранта с Лермонтовым, и дело кончилось вызовом… все это было ведено в такой тайне, что несколько недель оставалось скрытым и от публики и от правительства, пока сам Лермонтов как-то не проговорился, и дело дошло до государя. Теперь он под военным судом, а Баранту-сыну, вероятно, придется возвращаться восвояси. Щербатова уехала в Москву, а между тем ее ребенок, остававшийся здесь у бабушки, — умер, что, вероятно, охладит многих из претендентов на ее руку: ибо у нее ничего нет и все состояние было мужнино, перешедшее к сыну, со смертию которого возвращается опять в род отца…"
Менее всего княгине Марии Алексеевне хотелось приобретать незаслуженную репутацию коварной женщины, устраивающей дуэли между поклонниками. Понимая, что любимый ею Михаил Лермонтов не рвется к прочному союзу, она предпочла уйти в московское затворничество. В марте 1840 года она писала А. Д. Блудовой: "Вы знаете, моя дорогая, нет большего позора для женщины, чем низкие домыслы о ней со стороны тех, кто ее знает. Но если женщина слишком горда, она часто предпочитает склонить свою голову перед гнусной клеветой, нежели оказать честь этим клевещущим на нее людям, представляя им доказательства своей чистоты…"
Верно же писал про нее Лермонтов:
…И следуя строго
Печальной отчизны примеру,
В надежду на Бога
Хранит она детскую веру;
Как племя родное,
У чуждых опоры не просит
И в гордом покое
Насмешку и зло переносит.
И как бы прощальное признание:
От дерзкого взора
В ней страсти не вспыхнут пожаром,
Полюбит не скоро,
Зато не разлюбит уж даром.
Всё понимал Михаил Юрьевич, но… заехал по пути на Кавказ к Марии попрощаться, написал чудесные стихи и умчался подальше, боясь связывать себя женитьбой…
Но вернемся к самой дуэли с Барантом. После дуэли Михаил Лермонтов поехал к своему издателю Краевскому, где и обмыл рану. Он был энергичен, в веселом настроении, много шутил. Что уж там таилось в душе его — неизвестно. Слухи о такой громкой дуэли быстро разнеслись по всему городу. Полковой командир Лермонтова генерал-майор Плаутин вынужден был потребовать у своего офицера, к которому относился всегда одобрительно, ясных и подробных объяснений. Михаил Юрьевич подробно отчитался своему командиру:
"Ваше превосходительство, милостивый государь! Получив от вашего превосходительства приказание объяснить вам обстоятельства поединка моего с господином Барантом, честь имею донести вашему превосходительству, что 16 февраля, на бале у графини Лаваль, господин Барант стал требовать у меня объяснения насчет будто мною сказанного. Я отвечал, что все ему переданное несправедливо; но так как он был этим недоволен, то я прибавил, что дальнейшего объяснения давать ему не намерен. На колкий его ответ я возразил такою же колкостью, на что он сказал, что если б находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело. Тогда я отвечал, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно. Он меня вызвал, условились и расстались. 18 числа в воскресенье, в 12 часов утра, съехались мы за Черною речкою на Парголовской дороге. Его секундантом был француз, которого имени я не помню и которого никогда до сего не видел. Так как господин Барант почитал себя обиженным, то я предоставил ему выбор оружия. Он избрал шпаги, но с нами были также и пистолеты. Едва успели мы скрестить шпаги, как у моей конец переломился, а он слегка оцарапал (мне) грудь. Тогда взяли мы пистолеты. Мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разошлись. Вот, ваше превосходительство, подробный отчет всего случившегося между нами. С истинной преданностью честь имею пребыть вашего превосходительства покорнейший слуга
Михаил Лермонтов".
Плаутин был удовлетворен объяснением. Казалось, дуэль не будет иметь последствий.