Он хмурится и напрягается, но не может отвести от нее глаз, пока она продолжает изучать его. Я не виню его. Ее красота притягательна.
Ее рука скользит вверх по его груди к лицу, и она дважды проводит большим пальцем по его губам.
– Ты поешь мое рагу?
– Твое… рагу? – Аксель приподнимает брови.
– Клара Турн уже поела. Ей очень понравилось.
Аксель бросает на меня взгляд. Я пожимаю плечами и кладу руку на живот, который не перестает урчать.
– Возможно, я даже переела. Это было так вкусно.
– Что ж, хорошо, – обращается Аксель к Золе. – Раз уж Клара попробовала его.
Она тут же убирает руку с его лица и устремляется на свою импровизированную кухню. Хенни бросается за ней, наконец-то обретя самообладание.
– Я помогу.
Зола не удостаивает сестру взглядом, но позволяет Хенни помочь собрать керамическую посуду. Ошеломленный Аксель забирает мой рюкзак и присоединяется ко мне на мехах.
На мгновение мы оба замолкаем, и единственные звуки, которые нас окружают, – это пение птиц в воздухе, журчание воды, стекающей по каменистому выступу лощины, и звяканье, когда Зола разливает по тарелкам рагу.
Я замечаю, что танкетка на моем левом ботинке съехала с места. Я развязываю шнурки и поправляю ее, все время пытаясь придумать, что бы такое сказать. Мое сердце колотится слишком быстро. Единственный разговор, в который Аксель хотел бы вступить, несомненно, был бы о Золе, Золушке, но я не могу заставить себя произнести ее имя.
Аксель первый нарушает тишину.
– Волчица правда не навредила тебе?
– Волчица? – Я снова завязываю шнурки. Я совсем забыла о волчице. – Если не считать моей паники, то да, я невредима. Зола метнула копья и отпугнула ее.
– Зола метнула копья? – Аксель усмехается и кивает, пытаясь принять это, как и все остальное, с чем он уже свыкся. Его взгляд блуждает по лощине, разглядывая странных животных. – Как ты оцениваешь ее по шкале безумия, где ноль – это «немного сбита с толку из-за того, что целый год выживала в одиночку», а десять – «готова начать отращивать длинные волосы вместе с Фиорой и душить людей»?
– У нее уверенная пятерка.
Он прикусывает губу.
– А пятерка, по-твоему, обратима?
– По шкале от одного до десяти я выберу пять.
Он выдавливает улыбку.
– Я правда рад, что с тобой все хорошо, Клара.
По моим плечам разливается тепло.
– А я рада, что ты нашел меня… и Золу, – выдыхаю я. – Ты заслуживаешь счастья.
Его улыбка гаснет. Он наклоняет голову ближе ко мне.
– Послушай, то, что произошло между нами… – Я живо представляю, как его губы прижимаются к моим губам. – Мне жаль, что я…
– Ты взял мою накидку? – выпаливаю я.
– Эмм… да. – Он потирает затылок, а затем тянется к рюкзаку. Он как раз ослабляет застежки, когда возвращаются Зола и Хенни, каждая из которых держит в руках по дымящейся миске.
Зола протягивает ее Акселю.
– Поешь. Генриетта сказала, что вы были в дороге несколько дней и даже вместе спали. – Аксель откашливается, проглатывая первую ложку рагу. – Хотя Генриетта уверяет, что она спала с Кларой.
– Я также не раздевалась, – добавляет Хенни, – если не считать ночь, когда Клара завязала Акселю глаза. – Я многозначительно смотрю на подругу, на что она качает головой и губами спрашивает меня: «Что?»
Взгляд Золы пронзает меня насквозь, ее улыбка слаще меда.
– А что насчет тебя, Клара? Ты тоже спишь одетой, когда связана с Акселем?
Мои щеки пылают жарче, чем в кузнице.
– Конечно! Я… он… – Еще одно воспоминание мелькает передо мной, даже более яркое, чем первое. Моя голова прижимается к обнаженной груди Акселя, его пьянящий запах проникает в мои чувства. Я моргаю и слегка отклоняюсь назад. – Нет ничего неприличного в том, что Аксель и я, мы… – Мой голос эхом отдается у меня в ушах, но медленнее, чем я говорила.
Аксель откашливается.
– Что в рагу, Зола… эмм Золушка? Оно потрясающее.
Умно. Прямо сейчас нам нужно было сменить тему.
Зола открывает рот, но Хенни ее опережает.
– Ты имеешь в виду, чего в нем нет. Ты бы видел ее коллекцию трав, пряностей и порошков. Там практически целая аптека. Да у нее даже мышьяк есть!
– Зола, только не говори мне, что ты отравила нас, – нервно усмехается Аксель.
Она хитро улыбается.
– Мышьяк только для моего зверинца.
– Конечно. – Он снова смеется, но на этот раз искренне. – Что ж, ты правда сделала эту лощину домом.
Хенни улыбается Золе.
– Моя сестра умеет создавать красоту. – У меня возникает отчетливое ощущение, что она пытается произвести впечатление на Золу, но та остается равнодушной и вообще не обращает внимания на сестру, когда та говорит. Зола, должно быть, не помнит Хенни. Ее внимание по-прежнему приковано к Акселю. Каждый раз, когда он зачерпывает очередную ложку рагу, ее взгляд опускается и поднимается от его губ к глазам.
– Ты красив, как принц, – признает она, как будто размышляет о нем про себя. – Но мне интересно, действительно ли ты мой принц. Мне бы хотелось получить знак.
Аксель снова разражается нервным смехом. Я чуть не упоминаю карту Пронзенные Лебеди, но сомневаюсь, что Зола смогла бы осознать важность бабушкиного предсказания, не в ее душевном состоянии. Она, вероятно, даже не помнит бабушку. Похоже, она ничего не помнит о Лощине Гримм.
Или же помнит?
– Ты когда-нибудь пыталась найти Sortes Fortunae в лесу? – спрашиваю я.
– Конечно, – тут же отвечает она. Аксель замирает с приоткрытым ртом, его ложка застывает на пути ко рту. Зола берет его за руку и мягко заставляет проглотить рагу. – Почему, ты думаешь, я выбрала именно эту лощину? – добавляет она, затем читает последнюю часть загадки со страницы, которую Книга Судеб оставила в деревне:
Где вода упадет,
Слова вы найдете,
И проклятье исчезнет,
Когда другого желанием спасете.
– В этом месте таятся все знаки. Падающая вода, ощутимая магия, даже грибы в красную крапинку, точно такие же, как те, что окружали шатер, где хранится Sortes Fortunae… Где она раньше хранилась, – поправляется она, опуская забытое название Лощины Гримм.
Я поднимаю бровь, впечатленная тем, как много она помнит. Я искоса бросаю взгляд на Акселя и поднимаю четыре пальца, уменьшая Золу на одно деление в нашей шкале безумия.
– Но ты так и не нашла книгу? – уточняю я и осматриваю лощину, чтобы проверить, не пропустила ли чего-нибудь.
Она печально качает головой.
– Даже если бы я нашла, то не смогла бы загадать желание.
Хенни отставляет свою миску, когда доедает рагу.
– Ты никогда не рассказывала мне о своем желании.
– Разве? – Зола наконец встречается взглядом со своей младшей сестрой. – Что ж, это было до проклятия. Ты была совсем маленькой.
Хенни на мгновение теряет дар речи. Как и мы с Акселем. Зола только что признала, что помнит кого-то из своего прошлого.
– Что ты пожелала? – спрашивает Хенни, затаив дыхание, стараясь не разрушить чары ясности, окутавшие Золу.
Кроткие глаза Золы устремляются на Акселя, и она застенчиво опускает голову.
– Я не могу поделиться этим.
– Я имею в виду, что книга сказала тебе сделать? – спрашивает Хенни, указывая на единственную лазейку в правиле, запрещающем делиться желаниями. Если кто-то не раскрывает свое желание напрямую, он может рассказать другим людям, какие инструкции были в книге, чтобы осуществить его. Хотя, по моему опыту, это знание никогда не могло помочь разгадать чужое желание. Отец говорил, что Sortes Fortunae велела ему сбривать бороду в полнолуние и закапывать бритву в огороде соседа. Я никогда не могла понять, как это помогло ему обрести то, чего он больше всего желал.
Взгляд Золы становится рассеянным. Она проводит рукой по своим волосам.
– Мне было велено сшить свадебную фату и отдать ее Розамунд Турн, чтобы та покрасила его красным колокольчиком.
Мое сердце замирает. Перед глазами темнеет. Слова Золы звучат нестройно, не в такт и не по порядку. Розамунд – Турн – Колокольчик – Красный – Розамунд – Красный. Я завороженно смотрю на Золу, пока ее губы произносят слова, а затем быстро поворачиваются назад, чтобы повторить их снова.
– Мама? – говорю я. Я чувствую запах розовой воды, которой она смазывала запястья и шею, ланолина, который она получала из овечьей шерсти для приготовления мазей, травянистый аромат ее передника, напоминающий о том, что она много времени проводила на свежем воздухе.
– Что с твоей мамой? – спрашивает Зола.
– Она… Турн – Колокольчик – Красный – Красный… Розамунд Турн.
– Розамунд кто?
– Женщина, которая покрасила твою фату в красный, – говорит Хенни, подталкивая сестру к воспоминаниям. – Но почему ты приготовила свадебную фату задолго до того, как была помолвлена?
Моя затуманенная голова на мгновение проясняется, чтобы обдумать вопрос Хенни. Фата Золы стала красной еще до того, как она вошла в лес. Она хотела, чтобы фата была такого цвета в день ее свадьбы, а это значит, что мама, должно быть, покрасила ее до того, как она и Зола заблудились. Самое позднее, это произошло три года назад, до того как мама пропала… но это также за полтора года до того, как Зола и Аксель обручились.
Неужели Зола просто сделала то, что велела ей Книга Судеб, сразу же после того, как загадала свое единственное желание, не зная, за кого выйдет замуж? Или же она положила глаз на Акселя еще три года назад, когда им обоим было по шестнадцать?
Спрашивала ли она Sortes Fortunae о том, что могло бы помочь ей навсегда завоевать его сердце?
На меня внезапно накатывает волна усталости. Я пытаюсь понять, почему книга велела Золе покрасить фату красным колокольчиком. Я не понимаю всей силы колокольчика, но могут ли его защитные свойства быть достаточно сильными, чтобы сохранить отношения после того, как они начались… или, в случае Золы и Акселя, после того, как они поженились?