– Ты ошибаешься. Я покажу тебе. – Я приседаю и пытаюсь снять левую туфлю, ту, что сделана из янтарного стекла. Мне нужно убедиться, что семь бумажек все еще внутри. Я не пересчитала их, когда они упали туда. – Мне нужно торопиться, – говорю я себе, стягивая туфлю. Почему она не снимается? Я нащупываю пару шнурков, которых не вижу, но чувствую. Их там быть не должно. У моих туфель нет шнурков. – Не могу дождаться, когда меня выберут. Аксель нуждается во мне.
– Ты хочешь сказать, мама нуждается в тебе?
– Я… – Разве я не это сказала? – Да, конечно.
Вторая я подхожу ближе, и ее красная накидка касается моей руки.
– Ты правда думаешь, что Зола позволит Акселю покинуть лощину после свадьбы?
Я перевожу взгляд на танцующую пару. Голова Золы покоится на плече Акселя, как недавно лежала моя, но ее пальцы впиваются в его спину, как когти.
– Она не покинет место, где научилась контролировать свою жизнь, – добавляет вторая я. – Она будет продолжать дурманить его и причинит вред любому, кто попытается его забрать.
– Может, она не поступит так с ним, – парирую я. – Может, он захочет остаться здесь. – Акселя, кажется, не беспокоят отчаянные объятия Золы. Его взгляд прикован к ней, выражение его лица пылкое и серьезное. – Он любит ее.
– Тебе нужен он, – настаивает моя копия. – Он необходимая часть твоего путешествия.
– Только если он с Золой. Посмотри на них. Разве не очевидно, что они Пронзенные Лебеди? – Они кружатся, образуя головокружительную белую дымку вокруг себя.
– Ты видишь то, что хочешь видеть, Клара.
Я пристально смотрю на себя.
– Тогда почему ты здесь?
– Хочешь, чтобы я ушла?
– Да.
– Хорошо. – Отражение меня изменяется. Оно становится выше и старше.
Теперь рядом стоит мама, одетая в платье василькового цвета и красную накидку.
Я резко втягиваю воздух, пораженная ею больше, чем кем-либо еще, кого я только видела. Я думала, что точно помню ее, но ошиблась. Я забыла, что ее зеленые глаза посажены чуть ближе, чем у меня, и что в ее темных волосах проявляется седина.
Я сохранила ее в своем воображении такой, какой видела в детстве, но она больше похожа на дуб Гримм, который она посадила вместе со своим отцом. Его листья осенью становятся хрустящими и золотистыми, когда он созревает в течение многих лет.
– Желудь, который я подарила, все еще у тебя? – спрашивает она.
– Конечно. – Мой голос переходит в благоговейный шепот.
– А ты помнишь, что он значит?
Я не уверена, что понимаю, хотя и помню последние слова, которые мама сказала мне перед тем, как отправиться в лес: «Желудь символизируют твою жизнь, а не мою».
– Дубы растут сотнями лет. Ты сказала, они практически вечные. Желудь напоминает мне, что я могу спасти тебя. – У меня свои причины хранить его.
– Но я дала его тебе не поэтому, Клара. Этот подарок должен был стать напоминанием о необходимости жить. А ты этого не делаешь. Почему ты не расправишь крылья?
Она правда спорит со мной об этом?
– Но ты сшила мне накидку. Ты хотела, чтобы я нашла тебя, если ты не вернешься домой.
– Ты видишь то, что хочешь видеть.
– Я просто хочу увидеть тебя. – Мой голос срывается.
– А что насчет него? – Мама нежно берет меня за подбородок и поворачивает мою голову к Акселю. Он перестает танцевать. Хенни отводит его под кроны деревьев на краю луга, где начинается каменная лестница. Зола стоит в пятидесяти футах от него, как невеста у входа в часовню. Шлейф ее платья с перьями и длинная красная фата развеваются за спиной. – Ты правда думаешь, что он хочет жениться на Золе Данцер? Или он из тех мальчиков, которые готовы пожертвовать своим счастьем, лишь бы благополучно вернуть ее домой?
Вспышки воспоминаний проносятся передо мной, как образы бродячей труппы актеров, за исключением того, что исполнители – это люди, которых я знаю, и Аксель, копия Акселя, неизменен среди этих быстро меняющихся сцен.
Сначала ему двенадцать, столько же, сколько ему было, когда его отец погиб под лавиной. Он вспахивает поле своего дяди, а мужчина кричит на него и размахивает кувшином с элем, как будто собирается его побить.
Теперь Аксель немного старше, может быть, ему тринадцать. Он помогает молодой паре Трагеров, которые раньше жили недалеко от фермы Данцеров.
Они оба больны лихорадкой, и он чинит крышу их маленького дома. Они предлагают заплатить, но он не принимает их денег.
В кадре мелькает сцена, в которой он несет маленького Экхарта на плечах, а его родители идут рядом с ними по деревенской площади. Мать беременна, а отец опирается на костыль, чтобы не напрягать сломанную ногу.
Аксель повсюду в Лощине Гримм, он среди всех. Даже замкнутая Фиора Винтер просит его выполнить поручение, передавая ему запечатанный конверт.
А потом Аксель со мной. Он запускает мне в волосы клочки шерсти, чтобы рассмешить меня, пока я учусь стричь овец. Затем он бежит со мной наперегонки, у каждого из нас в руках ведра с овечьим молоком. Мы играем в игру, чтобы узнать, кто быстрее всех пробежит, не пролив ни капли. Затем он начинает дразнить меня. Я впервые танцую с мальчиком на празднике урожая. Аксель подкрадывается к нам сзади и дергает за ленты, заплетенные в мои косички.
А вот тот вечер, который запомнился мне больше всего, когда мы помогли овце рожать ягнят. Аксель поддерживает меня своей силой и подбадривает словами. Тогда он не поддразнивал меня, не подшучивал надо мной. Когда мы заканчиваем спасать второго ягненка, я начинаю плакать, а Аксель обнимает меня теплыми руками и гладит мои волосы.
– Думаю, он мальчик, который заслуживает девушку, которая смогла выжить в этом лесу, – говорю я маме.
– Что, если ты нравишься ему, а он не знает, чего заслуживает? – Она понимающе наклоняет голову в мою сторону. – Что, если он тоже забыл, как жить?
Младший Аксель исчезает, а Аксель под сводами деревьев остается. Зола теперь всего в пяти футах от него, в нескольких шагах от завершения своего продвижения по лугу.
– Ты можешь закрывать глаза, Клара, – продолжает мама, – но разве справедливо позволить Акселю совершить ту же ошибку?
Я сжимаю челюсть.
– Мне не стоит слушать тебя. – Мне больно это говорить, но это правда. – Ты не моя мама. Ты мой разум, отравленный грибами.
Я ожидаю, что она обидится, но она только приподнимает темную бровь и слегка улыбается, как тогда, когда я была маленькой и пыталась спрятать разбитый глиняный горшочек.
– Я все еще в твоей голове, Клара. Я то, что ты действительно хочешь услышать в глубине души, иначе ты бы не выбрала меня, чтобы сказать это. – Она начинает бледнеть, становясь прозрачной.
– Подожди! – Мое сердце учащенно бьется. – Не уходи!
– Проснись, дорогая, – говорит она, ее голос строгий, но нежный. – Борись. Живи.
Она исчезает.
Из меня вырывается сдавленный всхлип. Но я сдерживаю следующий. Я лихорадочно ищу карман, которого не вижу. Где-то под этой иллюзией бального наряда скрывается мое старое платье. Наконец мои пальцы проникают внутрь и обхватывают закупоренную бутылочку с черным порошком. Я вытаскиваю ее. Отправляю в рот изрядную порцию и запиваю водой из пруда.
– Аксель! – Я вытираю лицо и бросаюсь через луг. – Стой!
Глава 22
Пока я бегу, тиканье невидимых часов отдается эхом все громче.
Или, возможно, это мое сердце. Лекарство еще не попало в кровь. Зола завертелась перед глазами, то отступая назад, то устремляясь вперед, отходя от Акселя, а затем приближаясь к нему. Но к тому времени, как я добираюсь до них обоих, движение прекращается. Они уже держатся за руки под сводами деревьев.
– Не женись на ней, Аксель! – Я задыхаюсь. – Только если ты делаешь это из-за правильных побуждений.
Хенни, стоящая в нескольких футах слева от меня, хмурится.
– Клара, что ты…
– Правильных побуждений? – перебивает ее Зола, глядя на меня так, словно я сошла с ума, что иронично, ведь это она скормила мне свой яд. – Мой принц создан только из правильных побуждений. Ты совсем не знаешь его.
Аксель хмурится, пытаясь не отводить взгляда от нее и не смотреть в мою сторону.
– Побуждения правильны только в том случае, если они не являются ложью, – парирую я.
– Что ты хочешь этим сказать? – Голос Золы остается чрезмерно женственным, благодаря своей возвышенности, воздушности и преувеличенной нежности. В ее глазах это заставляет меня чувствовать себя еще более по-детски. – Мой принц никогда не лжет.
– Он сделает это, чтобы спасти тебя и снова сделать твою семью счастливой.
– Клара, прекрати, – шипит Хенни. – Ты все испортишь! – Ее темно-фиолетовое платье становится более насыщенного оттенка.
Но я продолжаю.
– Аксель, ты будешь счастлив, если женишься на Золе?
Зола слегка усмехается.
– Мой принц счастлив, когда счастливы те, кому он служит.
– Я не спрашивала тебя, – отрезаю я. Зола отшатывается, как будто я ударила ее. Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Она не может быть такой сверхчувствительной, какой кажется. Она умнее. Она бросает копья в волков, делает чучела из животных и умеет готовить яд. Мы все были бы уже мертвы, если бы она накормила нас слишком большим количеством еды. – Аксель заслуживает большего, чем служить другим людям.
– Но в этом и заключается любовь, – говорит Хенни.
– Нет, не совсем. Любовь – это быть равными. – Я подхожу к Акселю. – Это доверять и довериться, быть тем, кто ты есть рядом с любимыми, и не скрывать своих истинных чувств.
– Как жестоко с твоей стороны оскорблять его, – говорит Зола. – Мой принц…
– Он не принц! – Мне надоело, что она выставляет его в идеальном свете. – Это мальчик, который потерял отца, когда ему было двенадцать, и его воспитывал дядя, который никогда не мог стать ему настоящей семьей. С тех пор он хотел только одного – быть частью счастливой семьи.
– И он станет, как только ты оставишь нас в покое! – выпаливает Хенни.