В конце третьего дня мы подумываем о том, чтобы повернуть назад и поискать реку, которую мы потеряли, но она уже почти на пять дней позади, и, если мы пойдем в этом направлении, это не поможет нам найти еду, поэтому мы продолжаем двигаться вперед, не сводя глаз с ручья в поисках хоть какого-нибудь места, где может скрываться Sortes Fortunae.
Хенни отчаянно желает найти книгу. Всякий раз, когда вода перехлестывает через крошечную дамбу или скопление камней, что угодно, что может быть падающей водой в загадке, она ахает и указывает на это Акселю. Но Книга Судеб по-прежнему ускользает от нас. Ее нет поблизости, она не прячется в дикой траве у ручья и не скрывается под водой в затонувшем сундуке, как пиратское сокровище.
Я сомневаюсь, что ручей является его укрытием, он слишком темный и маленький, но я не делюсь этими мыслями с Хенни. Она все еще сердится на меня. Когда я пытаюсь заговорить с ней, она отвечает лишь короткими фразами или кивками, а когда я роюсь в своем рюкзаке или поправляю лямку на плече, вижу, как сужаются ее глаза и сжимаются кулаки. Она не простила меня за то, что я взяла фату Золы.
Она не простила меня за то, что я сделала с ее сестрой.
Боюсь, единственный способ восстановить нашу дружбу – это увидеть, как Зола благополучно вернется домой, в Лощину Гримм. Но без книги и без того, чтобы с ее помощью снять проклятие, это будет невозможно.
– Мне кажется, мы идем по неверному пути, – говорю я своим друзьям, когда, судя по положению солнца, уже полдень. – Что, если мы будем обращать внимание на знаки удачи, вместо того чтобы искать книгу? Эти знаки смогут привести нас к Sortes Fortunae. Думаю, Зола руководствовалась этим. Она сказала, что выбрала именно ту лощину, потому что там была вода и грибы в красную крапинку.
Аксель стонет.
– Больше никаких грибов.
– Я не говорю, что нам нужно съесть их, но в книгах они всегда сулили удачу. К тому же они росли рядом с шатром, где когда-то хранилась Книга Судеб. Это должно что-то значить. – Я делаю паузу, чтобы потереть ноющее бедро и поясницу. – И может, это необязательно должны быть грибы в красную крапинку. Любой знак удачи может привести нас к книге. Четырехлистный клевер, падающая звезда, божья коровка…
– Свиньи, – добавляет Хенни.
– Свиньи? – усмехается Аксель.
Я щипаю его. Впервые за несколько дней Хенни разговаривает со мной без напряжения в голосе, и я не хочу, чтобы он испортил момент, поддразнивая ее.
– Да, свиньи, – говорю я. – Они символизируют богатство и процветание.
– Но как мы найдем ее в Лесу Гримм? – спрашивает Аксель. – Здесь нет даже диких кабанов.
– Никогда не знаешь наверняка. Многие фермеры потеряли скот в этих лесах из-за проклятия.
Аксель хмыкает.
– Ладно, если нам так повезет, что мы встретим свинью, мы съедим ее.
– Нет, пока она не приведет нас к книге. – Хенни вздергивает подбородок.
Аксель взмахивает руками.
– Хорошо.
Дни идут, а наши животы становятся все тоньше. Аксель и Хенни не ссорятся по-настоящему. Они даже не повышают голоса. Они больше похожи на брата и сестру, которые тычут друг в друга палками, потому что им скучно… или они голодны.
Хенни отдаляется от нас, но остается в пределах видимости, поскольку теперь она осматривает землю, а не ручей.
Я ухмыляюсь Акселю, когда мы продолжаем идти.
– Ты ужасно привязан к этой воображаемой свинье.
– Тшш. – Он на мгновение закрывает глаза. – Ты разрушишь иллюзию. Я как раз нарезал себе толстую свиную отбивную. Я почти чувствую ее запах, Клара.
– Только оставь мне кусочек, – смеюсь я.
– Я отдам тебе самые лучшие куски, даже бекон.
Я снова смеюсь, но моя улыбка тает, когда я замечаю заострившиеся черты лица Акселя, впадины под его скулами и висками и то, как резко выступает его подбородок на фоне шеи. Он чахнет у меня на глазах, и я уверена, что выгляжу такой же костлявой и истощенной. Нам отчаянно нужна удача. Я не знаю, сколько еще мы сможем так идти, час за часом, день за днем.
Аксель замечает мое расстроенное выражение лица. Он берет меня за руку и сжимает ее.
– Я слышал, что белки даже вкуснее свиньи. А что касается удачи, так кто вообще решает, что считать удачей? Я уверен, что мы.
Я ловлю себя на том, что слабо улыбаюсь ему. Мне стоит отдернуть руку. Обычно я так и поступаю, когда он находит повод прикоснуться своими пальцами к моим. Но в этот раз я не могу отпустить его. У него дар находить положительные стороны, и эта неустанная надежда поддерживает меня.
– Ты хочешь сказать, что придумал, как сделать ловушку для белок?
– Нет. Но сегодня я придумаю способ.
Он остается верен своему слову. За час до захода солнца мы разбиваем лагерь, чтобы он мог приступить к своей работе. Я помогаю ему обламывать тонкие веточки с деревьев, поскольку на лесной подстилке нет сухих сучьев, и он мастерит из них маленькую клетку, связав ее нитками. Хенни бродит неподалеку от нас, все еще пытаясь уловить хоть какие-то признаки удачи. День ничего ей не принес, и наши с Акселем попытки были такими же тщетными.
Я потираю свой обгоревший на солнце лоб и оглядываю окружающий лес. Не то чтобы я думала, что Sortes Fortunae будет удобно расположена поблизости, но я продолжаю надеяться, что лес бросит нам кость, подаст знак, который, по крайней мере, укажет нам правильное направление. Но мы запятнаны проклятием. Эти леса не терпят тех, кто пришел из Лощины Гримм. Я уже чувствую, что их терпение к нам иссякает, несмотря на нашу одежду, выкрашенную в красный цвет колокольчика. Такое ощущение, что лес намеренно отпугивает рыбу и делает ручей узким. Он хочет, чтобы мы оголодали и потеряли надежду.
Лес смягчается только тогда, когда его гости впадают в безумие. Тогда он заключает с ними странный мир, как это произошло с Фиорой и Золой. После того как эти двое стали Рапунцель и Золушкой, лес позволил им спокойно жить здесь. Я полагаю, они и так причинили себе достаточно вреда.
– Вот. – Аксель отклоняется, чтобы оценить свою работу. – Это самая уродливая клетка, которую я когда-либо видел, но, думаю, в нее вполне может попасть белка.
Я сдерживаю улыбку, оценивая его клетку. Он не солгал, сказав, что она уродливая. Это жуткое сооружение из беспорядочно расположенных прутьев, чем-то напоминающее коробку, с небольшим отверстием, через которое может протиснуться белка. В ней не хватает дверцы, мы не смогли придумать, как ее сделать, но Аксель предложил накинуть на клетку носовой платок, как только в нее попадет белка. У меня есть один такой в рюкзаке, и я вшила по краям маленькие камешки, чтобы держать его на весу над клеткой.
У нас нет еды для приманки, поэтому я неохотно кладу в клетку желудь, который дала мне мама, с твердым намерением забрать его обратно после того, как мы поймаем белку.
Ночь холодная, поэтому мы разводим костер и наслаждаемся его теплом, пока у нас еще есть силы подбрасывать в огонь сосновые шишки. Аксель зорко следит за ловушкой для белок, Хенни жарит траву, чтобы узнать, будет ли она вкуснее (это не так), а я снимаю с ног льняные полоски, промываю их в ручье и вешаю сушиться на ветку на ночь.
У меня болят ноги, они покрыты волдырями, а спина не перестает ныть. Ивовая кора, которую я положила в аптечку на случай непредвиденных обстоятельств, только немного снимает боль. Я тешу себя фантазиями о том, как наткнусь в этом лесу на сапожника, который сможет сшить мне пару новых ботинок с внутренней танкеткой, которая будет держаться под левой пяткой.
Прождав три часа и не сумев поймать ни одной белки, мы втроем испускаем унылые вздохи и отправляемся спать. В ходе приглушенного разговора, слегка возбужденного со стороны Хенни, Аксель уговаривает ее позволить мне сегодня поспать в центре нашего трио. Он думает, что услышит белку, если она пробежит рядом с клеткой, и хочет спать с внешней стороны от нас, чтобы быть готовым поймать ее.
Мы лежим под орешником, и мне кажется, что я смотрю на него полночи, еще долго после того, как Хенни заснула, повернувшись ко мне спиной, а Аксель тихо похрапывает, несмотря на свою решимость оставаться начеку, как наш самопровозглашенный охотник на белок.
Орешник напоминает мне о том дереве в Лощине Гримм, Дереве Потерянных, на которое жители деревни вешают символы в память о своих близких. Я представляю полоску розово-красной шерсти, которую я привязала к дереву для мамы, и шепчу свое никогда не забываемое обещание.
– Я приду за тобой.
Налетает ветерок, поднимая в воздух вихрь сухой травы. Мои веки трепещут, когда я, словно загипнотизированная, слежу за движением. Еще один ветерок проносится мимо меня, и мое зрение теряет четкость. Я погружаюсь в сон.
– Ты правда придешь за мной? – спрашивает женский голос. Он приятный, но усталый и язвительный. Я резко открываю глаза и смотрю вверх. Я вздрагиваю, увидев лицо, которого несколько мгновений назад там не было, выглядывающее из-за ствола орешника. – Я больше не верю тебе, Клара.
Я таращусь на маму, потеряв дар речи. Должно быть, я сплю, я не могу винить в этом видении грибы с красными пятнами, только свой разум, предоставленный самому себе.
Прекрасное лицо матери превратилось в кору, древесную крошку и деформированные сучки. Помимо того что они движутся и живые, они похожи на застывшие лица мертвых людей в лесу.
– Я опоздала? – Моя грудь сжимается от бешеного стука сердца. – Ты все еще…
– Жива? – На том месте, где должна была быть ее бровь, образовалась складка коры. – Пока что. Но ты забыла меня.
– Нет, клянусь.
– Ты больше занята поиском Sortes Fortunae, чем собственной матери.
– Я должна разрушить проклятие. Это спасет тебя.
– Но ты правда разрушишь его, когда найдешь книгу, или пожелаешь ботинки или поросенка?
– Как ты можешь такое говорить? Ты знаешь, что я готова пожертвовать собой ради тебя.
Мамины древесные глаза сужаются, и она скептически поднимает голову.