– Уверена, так и есть. – Как только я соглашаюсь, у меня внутри все сжимается, и я жалею о своих словах. Если логика Акселя верна, то моя мать должна быть могущественнее любого из пропавших жителей деревни, а чем дольше человек живет здесь, тем более сильным и более безумным он становится.
– Я не понимаю, как это поможет нам, – ворчит Хенни. – Мы не обладаем магией.
Что, если я обладаю? Что, если Олли сказал правду и я могу видеть прошлое, как моя бабушка видит будущее? Но даже если это так, как бы это помогло нам?
– А знаешь, что может принести нам пользу? – резко бросает Аксель. – Твоя помощь. Чтобы мы наконец смогли выбраться отсюда. Потому что сейчас ты только дуешься и жалеешь себя.
Хенни вздрагивает. Ее глаза наполняются слезами, и она поджимает губы. Она подползает к тому месту, где я сижу, и начинает копать туннель вместе со мной, опустив взгляд.
Мы втроем замолкаем. Челюсть Акселя по-прежнему напряжена, но шея покраснела. Он никогда так не злился на Хенни. До сих пор они безобидно препирались, словно брат и сестра. Уверена, он сожалеет о своих словах, но я не виню его. Если бы я так сильно не старалась помириться с ней, я бы тоже сорвалась.
Хенни первая нарушает тишину, ее голос тихий и дрожащий.
– Я не жалею себя, Аксель. Я жалею Золу. – Слеза скатывает по ее переносице. – Это моя вина, что она стала Потерянной.
Он отпускает корень, который пытается сдвинуть.
– Что ты имеешь в виду?
Она покусывает губу и ковыряет грязь под ногтями.
– Прошлым летом, накануне вашей свадьбы, родители попросили меня отнести некоторые свадебные подарки в домик, где ты и Зола должны были жить. Ты только переехал туда, но, когда я постучалась, ты не ответил. Поэтому я вошла, и…
Она замолкает, у нее трясутся пальцы. Я перестаю копать и беру ее за руки, чтобы помочь ей успокоиться.
Она делает глубокий вдох.
– Я нашла письмо, которое ты написал Золе.
– Я сжег то письмо, – хмурится Аксель.
– Ты попытался. Оно лежало на краю твоего камина, но сгорело только наполовину. Я увидела имя Золы на конверте, и я… – Она зажмуривается. – Я прочитала его.
Аксель замирает, как будто корни окружили нас.
– И ты показала ей его.
Она кивает, слезы текут ручьем по ее лицу.
– Я никогда ни о чем не сожалела.
Аксель все еще не двигается, пытаясь осознать то, что она ему сказала.
Я перевожу взгляд с одного друга на другого.
– Что было в том письме?
Хенни вытирает рукавом нос.
– Аксель признался, что не любил Золу. Он писал, что не хочет жениться на ней.
Я в замешательстве поворачиваюсь к Акселю.
– Но той ночью ты сам сказал об этом Золе.
– Он тогда еще не рассказал ей, – отвечает Хенни.
– В письме было еще кое-что. – Аксель потирает затылок. – Я написал это, чтобы набраться смелости и сказать ей то, в чем, как я думал, не смогу признаться лично. Но потом я передумал и бросил письмо в огонь. Это причинило бы ей еще больше боли. Поэтому я никогда не упоминал ей об этой части… хотя, если она прочла мое письмо, я не понимаю, почему она промолчала об этом.
– Она не хотела верить, что это правда, – тихо бормочет Хенни, вытирая слезы. – Так она сказала мне. Перед тем как отдать ей письмо, я помогала ей примерять фату. Она выглядела такой счастливой и красивой, и… – Хенни опускает голову. – Может быть, я обижалась на нее за это. Золе всегда все давалось так легко. Ей не нужно было стараться, чтобы ее заметили. Ее любили все, особенно мои родители, а я была просто тихой девочкой, которую легко забыть. А когда Зола стала Потерянной, я стала еще более незаметной.
– О, Хенни. – Я обнимаю ее. – Ты моя лучшая подруга. Ты никогда не была для меня незаметной.
Она грустно улыбается и снова вытирает глаза. Грязь с ее рук размазывается по щекам.
– Вот почему я никогда не рассказывала тебе о письме.
Я поворачиваюсь к Акселю. О чем они мне не рассказали?
– Что было в письме?
Его голубые глаза смотрят на меня с теплотой, но в то же время с болью.
– Я написал Золе, что не любил ее… потому что был влюблен в другую.
Его слова звучат тихо, как шепот, но они пронзают мою грудь и ранят сердце. Я отчасти виновата в том, что случилось с Золой? Как бы тяжело ни было потерять маму, по крайней мере, я не виновата в том, что она покинула Лощину Гримм.
Кажется, что клетка начинает вращаться. Я изо всех сил пытаюсь прийти в себя.
– Но ты не мог полюбить… – заикаюсь я, не в силах произнести «меня». – Не тогда. – Не тогда, когда Зола была идеальной, от нее захватывало дух, и в ней не было ни капли безумия. Не тогда, когда мне было шестнадцать, а не семнадцать, и я была в десять раз более неуклюжей и некрасивой.
– Это не твоя вина, Клара, – говорит Хенни. – Если бы я не показала Золе письмо, она бы боролась за Акселя. Она бы убедила его пожениться.
Я все еще не могу осознать всего, что они говорят. Как Зола решила, что я могу соперничать с ней?
– Я никогда не хотела… – Я отступаю назад и прижимаю руки к глазам.
– Ты не сделала ничего плохого. – Интонация Акселя колеблется между уверенностью и беззащитностью. – Я несу ответственность за то, что всегда чувствовал к тебе. – Всегда? – Даже если мне потребовалось слишком много времени, чтобы осознать это, – тихо добавляет он.
Он, должно быть, преувеличивает. Как он мог любить меня так долго, если я заперла в себе самую сокровенную часть себя? Если я с детства устанавливала ограничения в своей жизни, с того самого момента, когда мама впервые дала мне желудь с дуба Гримм?
Только в последние несколько недель я уловила душераздирающие проблески того, какой могла бы быть моя жизнь, если бы я позволила себе жить в тепле любви Акселя.
Но такой жизни у меня не будет.
– Нет!
Голос Гретель заставляет меня вздрогнуть, когда девушка появляется из-за арки, ведущей в комнату с клеткой. Хенни отодвигается, чтобы загородить яму, которую мы выкопали, и я быстро прикрываю ее своей накидкой.
Гензель заходит внутрь вслед за своей сестрой и прокладывает прямой путь к нашим рюкзакам. Он оставляет их у арки, вне досягаемости от нашей клетки. Он роется в рюкзаке Хенни и достает нож Акселя. Он положил его туда прошлой ночью.
– Что он делает? – пищит Хенни.
Без предупреждения Гензель поворачивается и направляет нож на нас. Корни нашей ловушки раздвигаются, освобождая ему место для проникновения.
– Даже не думай об этом! – Аксель бросается через всю клетку, чтобы защитить нас с Хенни.
– Нет, Гензель! – Гретель топает ногой. Корни снова сжимаются и не дают ее брату добраться до нас. – Они спать. – Она указывает на нас. – Они умирать. Мы есть.
Он рычит, но она не сдается. Вздернув подбородок, она вырывает нож у него из рук.
Кипя от злости, он бросает на нас мрачный взгляд и выбегает наружу. Гретель бросает на нас такой же испепеляющий взгляд.
– Спать, – приказывает она и выходит из комнаты вслед за Гензелем.
Глава 29
Мы отказываемся от сна, даже когда проходит еще два дня, а мы остаемся в заточении. Очевидно, нам суждено умереть до того, как Гензель и Гретель съедят нас, что вряд ли может служить утешением, и мы не знаем, убьет ли нас именно сон. Возможно, пища, которую мы ели, все-таки была ядовитой и мы должны забыться во сне, прежде чем токсин начнет действовать. Или, может быть, нам суждено медленно умереть от голода, от «сна», от которого мы не проснемся.
В животе урчит, пока мы с друзьями продолжаем копать туннель. Малина и огурцы, которые я съела два дня назад, не утолили мой голод, а без воды боли в животе с каждым часом становятся все сильнее.
Сейчас середина ночи. Я едва вижу Акселя или Хенни, но чувствую, как их руки двигаются в тандеме с моими, когда мы работаем вместе.
Самая большая проблема с туннелем, который мы копаем, заключается в том, что под землей мы постоянно натыкаемся на корни, из-за чего нам уже дважды приходилось начинать все сначала.
Кроме того, возникает проблема, как скрыть землю. До сих пор мы равномерно распределяли ее, и Гензель и Гретель все еще не заметили, что основание нашей клетки постепенно поднимается. Время от времени они заглядывают к нам, хватая фрукты и овощи, чтобы перекусить. При этом они морщатся, как будто им больно глотать пищу.
Они никогда не остаются надолго. Возможно, они слишком сильно хотят нас съесть. Когда Гретель не сжимает челюсти, она облизывает губы. А Гензель, который привык носить нож Акселя за поясом брюк, продолжает массировать рукоять вспотевшей рукой.
Пальцы Хенни задевают мои, когда она зачерпывает очередную пригоршню земли.
– Мы умрем здесь до того, как прокопаем туннель. Я буквально чувствую, как угасаю.
– Мы не умрем, – уверяю ее я. Я не позволю Гензелю и Гретель стать моим Клыкастым Существом. Я приняла свою смерть, но не дам двум незнакомым каннибалам съесть мою плоть после того, как сердце перестанет биться. – Нам просто нужно продолжать копать и не уснуть.
Последнее самое сложное.
Когда мы ослабеваем от голода и усталости, каждый из нас начинает клевать носом. Моя голова склоняется на плечо Акселя, и он будит меня толчком, только чтобы через мгновение столкнуться со мной, когда задремлет сам. Затем, когда Хенни перестает копать, я шарю в темноте и нахожу ее лежащей лицом вниз на земле и тихо похрапывающей.
В течение следующего часа или около того, в полубессознательном состоянии, я осознаю, что мы трое прижались друг к другу, наши тела обмякли, но время от времени мы вздрагиваем, тщетно пытаясь побороть сон. Я накрываю дыру, рука и нога Акселя лежат на мне, а Хенни устраивается на нем.
Кто знает, как долго мы спим, но, когда я снова открываю глаза, за окном уже светает, ознаменовав наш третий день в клетке.
Аксель ерзает, слегка подергиваясь во сне.
– Прекрати, – ворчит он. – Мне это не нравится.
На мгновение я начинаю беспокоиться, что он, возможно, реагирует на какой-то яд, но затем он просыпается и восклицает.