Мой взгляд натыкается на обтрепанный край юбки Гретель, где разошлись швы на подоле. Там есть небольшая отметина, которую я не могу разглядеть, но что-то в ней всколыхнуло мою память. Было ли это магией или это просто обычное воспоминание, еще предстоит выяснить.
– Как долго ты живешь в лесу? – спрашиваю я ее.
Светлые брови Гретель вздрагивают. Я не обращалась к ней с тех пор, как впервые попала в эту клетку. Она не отвечает. Я задаюсь вопросом, понимает ли она меня вообще.
– Ты родилась в лесу? – снова пытаюсь я. – Что случилось с твоей мамой?
Ее темные глаза расширяются, когда я говорю «мама». Она узнает это слово.
– Она пропала? – продолжаю я, понимая, что в Лесу Гримм можно потерять кого-то, даже если ты никогда не жил в Лощине Гримм. – Она Потерянная? – Это могло бы объяснить, почему у Гензеля и Гретель такой неразвитый язык и почему они выросли из своей одежды, особенно если их мать пропала много лет назад.
Гретель не отвечает, ее лицо настороженное и задумчивое.
Хенни придвигается ближе, пытаясь помочь мне с разговором.
– Мама ушла? – спрашивает она Гретель. – Мама пока-пока? – Я морщусь от ее детского лепета. – Мама спит? – Хенни с трудом сглатывает, прежде чем добавить: – Мама умерла?
Гретель напрягается, и ее губы презрительно кривятся.
– Ведьма, – шипит она и выбегает на улицу.
– Что ж, все прошло неплохо. – Аксель потирает шею.
– Она только что назвала меня ведьмой? – Хенни оскорбленно отшатывается.
– Возможно. – Я не отрываю взгляд от арки, через которую только что выбежала Гретель. – Или, может, она пыталась сказать, что ведьма убила ее маму. – Я прикусываю губу, думаю об отметине у подола на юбке Гретель. Это была часть вышивки? Я поворачиваюсь к Акселю: – Могу я посмотреть на твой шарф?
– Но он не может его снять, – напоминает Хенни.
– Да, я помню. – Я подползаю к Акселю. – Просто держи один конец, пока я кое-что проверяю.
Он делает, как я говорю, пока я ощупываю край шарфа, который когда-то был нижним краем моей накидки. Мгновение спустя мои пальцы нащупывают то место, которое я ищу, небольшой бугорок. Я распускаю швы и разворачиваю ткань, чтобы показать маленькую вышитую букву: Ф.
– Что это? – Хенни заглядывает мне через плечо.
– Это подпись человека, который соткал эту шерсть, – объясняю я. – На платье Гретель такая же подпись: Ф, значит, Фиора.
Хенни ахает.
– Ты видела воспоминание Фиоры? Она была с Гретель.
– Нет. – Я изо всех сил стараюсь подавить вспышку разочарования. Неужели я действительно думала, что так легко воспользуюсь своим даром? – Нет ничьих воспоминаний, кроме моих собственных.
– Но ты думаешь, что Фиора ведьма, которая убила маму Гензеля и Гретель. – Аксель наклоняет голову, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Она вполне способна на такое.
Аксель хмурится, обдумывая это.
– Или, может, Гензель и Гретель украли вещи Фиоры. Подумай об этом. На Фиоре не было ни платья, ни даже сорочки. На ней было исключительно облегающее нижнее белье. – Я приподнимаю бровь. – Которое было очень некрасивым, – поспешно добавляет он.
– Или Фиора могла сшить одежду для Гензеля и Гретель, – предполагаю я, развивая его мысль.
– Зачем она это сделала? – спрашивает Хенни.
Я поглаживаю маленькую букву Ф на шарфе Акселя.
– Помнишь, она думала, что потеряла тебя? Может быть, она думала то же самое о Гензеле и Гретель. Возможно, она пыталась помочь им какое-то время.
– Или она могла держать их в плену с помощью своих волос. – Хенни трясущимися пальцами потирает горло.
– Или так, в любом случае, я думаю, мы выяснили, чем можно воздействовать на Гретель. – Я возвращаю Акселю его шарф и выпрямляюсь. – Мы продолжим напоминать о ведьме.
Глава 30
Проходят часы. Ни Гензель, ни Гретель так и не вернулись. Мы зовем их по именам, но в ответ встречаем лишь тишину. Я бы испугалась, что они бросили нас, но как они могли это сделать, если так злобно хотели съесть нас после того, как мы умрем?
Я обхватываю руками голодный живот. Я смотрю на арку комнаты затуманенным взглядом. Хенни прислонилась к стенке клетки, ее веки то закрываются, то снова открываются. Аксель сидит, подтянув колени к груди, раскачиваясь на месте, и смотрит на еду, растущую на лианах, до которых мы не можем дотянуться. Он бормочет названия всех фруктов и овощей. Возможно, это его трюк, чтобы не заснуть. А может, он бредит.
Я напеваю песню, которую Фиора пела со своей башни, когда затягивала с помощью красных волос Хенни наверх. Я забыла все слова, кроме двух строчек…
Дорогой, вернись ко мне,
Я прогоню волка-убийцу.
Должно быть, уже далеко за полдень, судя по тому, под каким углом свет проникает в нашу комнату. Яркость света колеблется, темнея быстрее, чем солнце опускается за горизонт. Ослепительная вспышка, за которой следует оглушительный раскат грома. Я подпрыгиваю, не ожидая ее. Через несколько секунд небо разверзается и воздух наполняется шумом дождя.
Мое сердце учащенно бьется. Если Гензель и Гретель где-то поблизости и не обращают на нас внимания, как я подозреваю, им скоро придется искать убежище.
Я напеваю песню Фиоры громче, заменяя некоторые слова на другие:
«Ведьма приближается.
Паук красный».
Аксель и Хенни тоже чувствуют приближение близнецов. Мы собираемся в центре клетки и оставляем незакрытой небольшую яму, которую мы выкопали. Если близнецы увидят ее, они разозлятся. Именно этого мы и добиваемся.
Торопливые шлепки босых ног приближаются. Они почти здесь. Я пою громче. Мой хриплый голос выделяет слова песни, которые могут спровоцировать их больше всего.
– Ведьма. Паук. Волк.
Гензель и Гретель врываются через арку. С них капает вода, глаза мертвенно-бледные, кулаки сжаты.
Моя песня превращается в напев, повторяющий одни и те же три слова снова и снова.
– Ведьма. Паук. Волк.
– Ведьма. Паук. Волк, – присоединяются ко мне Аксель и Хенни.
Гензель рычит.
Гретель трясет корни клетки.
– Стоп!
– Ведьма! – Я ударяю ладонями по земле.
– Паук! – Хенни приседает, как паукообразный.
– Волк! – Аксель завывает, откинув голову назад.
Наше пение становится все быстрее и громче.
Гензель расхаживает вокруг клетки.
– Нет! – вскрикивает Гретель. Она зажимает уши.
Я натягиваю капюшон своей накидки. Провожу рукой по ткани, как по красным волосам.
– Ведьма! Ведьма! Ведьма! – Теперь я повторяю только одно слово. Целюсь им в Гретель.
Аксель смотрит на Гензеля. Он бросается к нему. Рычит, прижимаясь лицом к клетке. Сверкает белыми зубами.
– Волк! Волк!
Хенни мучает обоих близнецов. Она бегает по клетке на четвереньках, как будто у нее восемь ног.
– Паук! Паук! Паук!
Гретель топает и хнычет.
Гензель выхватывает из-за пояса нож Акселя.
Мы с друзьями выкрикиваем нашу песнь, голоса срываются, они полны отчаяния. Неистовая энергия подпитывает меня, разгоняет адреналин по венам. Надеюсь, это сработает. Если Гензель и Гретель не откроют клетку, мы только приблизим свою смерть. Мы тратим все до последней капли, чтобы побудить их к действию.
Мы шипим, рычим и щелкаем челюстями. Аксель натягивает удавку. Мы с ним обмениваемся мимолетным взглядом. Я слегка качаю головой, он кивает в ответ. Удавка будет его последним средством. Он сделает все возможное, чтобы не убить близнецов.
Гензель и Гретель, возможно, не из Лощины Гримм, но, возможно, они тоже были подвержены проклятию. И если это правда, то они могут быть спасены, как и вся деревня, когда проклятие будет снято.
Вместе мы бьемся и кричим, делая все, что в наших силах, чтобы побудить близнецов открыть клетку. Но близнецы продолжают сдерживаться. Лицо Гензеля багровеет от гнева. Он стоит рядом с Акселем, но так, чтобы до него нельзя было дотянуться, за корнями деревьев. Его взгляд останавливается на сестре, спрашивая разрешения. Ее тело дрожит. По щекам текут яростные слезы. Но она остается непреклонной. Она не уступает Гензелю.
Мы должны подтолкнуть ее к тому, чтобы она вышла из себя.
Я пробираюсь по клетке к корням, отделяющим ее от меня. Я хватаюсь за них, как за тюремные прутья, и прижимаюсь лицом к ним.
– Ты ведьма! – рычу я. – Ты умрешь! Ты мясо!
Гретель открывает рот. Ее бескровная кожа приобретает болезненно-серый оттенок.
Снаружи вспыхивает молния, освещая ее сзади.
На ее челюсти подергивается мускул, и она вытягивается в струну. От нее исходит чистая ненависть, когда она проницательно смотрит на брата. На одном спокойном и страшном выдохе она произносит слово, которого он так долго ждал:
– Убить.
Вся клетка распадается. Стены падают. Потолок поднимается. Корни втягиваются и присоединяются к остальным корням.
Гензель прыгает на Акселя с поднятым ножом. Аксель опережает его. Он откатывается в сторону и снова вскакивает, прежде чем Гензель успевает обернуться. Аксель делает выпад с удавкой. Гензель поворачивается, когда Аксель пытается его задушить. Гензель роняет нож и хватает Акселя за руки, изо всех сил пытаясь оторвать их от своей шеи.
Мы с Гретель одновременно тянемся к ножу. Я ее опережаю. Мои пальцы почти сжимаются на рукояти, когда она хватает меня за капюшон накидки. Она дергает меня. Меня отбрасывает назад, и я лишаюсь воздуха.
Хенни хватает нож. Аксель и Гензель борются за удавку.
– Отпусти ее! – Хенни кричит Гретель, которая не перестает душить меня.
Я не вижу лица Гретель, но представляю, как она ухмыляется, хотя Хенни угрожает ей меньше всего.
– Сейчас же! – требует Хенни. Перед глазами темнеет. Гретель не остановится. Она убьет меня. Она сильнее меня, учитывая, что я близка к смерти от голода.
Гензель одолевает Акселя, который тоже слаб. Он пинком ставит его на колени, наступает ему на руку и вырывает удавку из его ослабевшей хватки. Гензель пытается обернуть ее вокруг шеи Акселя, когда Хенни кричит.