– Но что было у тебя на сердце? – настаивает на ответе бабушка.
Воздух оглашает скорбный крик. Он доносится из стен замка. Женщина плачет. Я поворачиваюсь на звук, мое сердце бьется где-то в горле. Этот зов преследовал меня три долгих года. Только на этот раз это не ветер или какая-то другая сила природы, играющая с моим воображением. На этот раз все по-настоящему. Я знаю этот голос, этот богатый и красивый тембр.
Я хватаю красный колокольчик, вскакиваю на ноги и бегу через каменную арку. Накидка развевается позади меня. Я врываюсь во двор замка.
– Мама!
Глава 35
Как и внешние стены замка, камни внутреннего двора покрыты плющом и колючками. Трудно разобрать, где находятся входы в башни и стены замка. Голос матери отдается эхом, ее плач разносится вокруг меня. Единственное, в чем я уверена, так это в том, что он доносится откуда-то сверху.
Я внимательно осматриваю верхние окна, которые не полностью скрыты зеленью, но не вижу темноволосой женщины, выглядывающей наружу.
– Мама! – кричу я снова.
Волчица Гримм, бабушка, догоняет меня.
– Тебе нужно уходить! Ты не готова увидеть ее.
Как она может такое говорить? Я столько сделала ради этого.
– Тогда зачем ты привела меня сюда?
– Ради красного колокольчика. Только так мы могли бы поговорить. В лесу я должна оставаться в облике волчицы, иначе деревья выкинут меня. У меня нет накидки. Клара, я должна предупредить тебя…
– Слишком поздно. Я уже загадала свое желание.
– Я надеюсь, что твое сердце сделало мудрый выбор. Твою мать уже не спасти, ma chère.
– Нет. – Я не буду это слушать. – Я не брошу ее.
– Она безнадежна. Лес держит ее в своих тисках. Она была первой, кто пропал здесь после проклятия. Твоя мама пострадала больше всех.
– Поэтому я должна помочь ей!
– Ты не понимаешь. – Нетерпеливое рычание вырывается из груди бабушки. – Твоя мама изменилась больше всех.
Я отступаю от волчицы.
– Ты видела ее? – Глубокое чувство предательства поражает меня, как удар кулаком в живот. – Сколько раз ты приходила к ней, когда даже не присутствовала на Дне Преданности вместе со мной? Когда ты запретила надевать накидку?
– Это все неважно, – отрезает она. – Сейчас ты должна услышать меня. Твоя мама больше не Розамунд. Она злая. У красного колокольчика не было возможности защитить ее.
– Тогда почему она не надела накидку?
– Она не совсем понимала назначение красного колокольчика. Она знала только то, что Sortes Fortunae велела сшить накидку для тебя, так же как она сказала Золе прийти к ней, чтобы она покрасила фату в красный. – Она хмурит волчьи брови. – Я уверена, что твоя мать использовала свое желание, чтобы попытаться спасти тебя.
Мои глаза щиплет, любовь к матери становится еще глубже, несмотря на растущее разочарование. Мы не можем спасти друг друга. Лес никогда не допустит этого. Наши переплетенные судьбы слишком могущественные. Одна из нас должна умереть здесь.
– Именно поэтому я не могу отказаться от нее! Я должна спасти ее.
Я отхожу и снова осматриваю башни и крепость в поисках дверей или окон. Бабушка держится рядом со мной, иногда забегая вперед, чтобы преградить мне путь. Я упрямо меняю направление и продолжаю поиски. Непрекращающийся плач матери действует мне на нервы и усиливает мою настойчивость.
Бабушка продолжает спорить, пытаясь убедить меня, как безнадежно изменилась мама, что мы должны уйти отсюда, пока не стало слишком поздно. Поначалу я почти не слушала ее, но вскоре полностью отключаюсь от ее голоса, когда мои глаза натыкаются на одинокую вспышку красного среди зелени – шиповник, растущий из шипов, которые окружают задвижку на почти незаметной двери замка. В нескольких футах от него находится еще одна дверь, люк, сделанный из деревянной решетки, увитой плющом.
Поймай волчицу.
Мой взгляд сужается, когда я натыкаюсь на люк. Я бросаюсь к нему. Отдергиваю плющ. Поднимаю дверь на ржавых петлях.
– Как ты думаешь, куда он ведет? – спрашиваю я бабушку. Я вижу лишь темноту. – Мама может быть внизу? Я наклоняюсь вперед.
– Осторожнее, Клара! – Бабушка подбегает ко мне. – Это темница, секретное подземелье. Здесь нет лестниц. Если ты упадешь, то не сможешь выбраться.
Идеально.
В тот момент, когда она подбегает ко мне, я проворно отступаю в сторону и сильно толкаю ее сзади. Она большая и сильная, но не подготовлена, и ее когти не успевают зацепиться за брусчатку. Она взвизгивает и проваливается в дыру.
Я захлопываю люк.
– Бабушка? – Я должна убедиться, что с ней все в порядке.
С высоты нескольких футов ее лицо, скрытое тенью, поворачивается ко мне. Ее глаза широко раскрыты от шока.
– Что ты наделала?
– То, что сказала мне книга. Прости. Уверена, мама скоро выпустит тебя.
– Ты не можешь пойти к ней! Я заставила тебя съесть красный колокольчик для большей защиты, но ее будет недостаточно. Ничего не будет достаточно!
– Поверь в меня. Помнишь карты, которые ты вытащила для Хенни? Это были не ее карты, это я положила свои руки на твои. Ты вытащила те же карты, что и всегда, но потом ты достала еще две карты: Вершитель Судеб и Пронзенные Лебеди. Неужели ты не понимаешь? Красная Карта меняет все. Не для меня, а для мамы.
– Нет, Клара. Стой! Ты не можешь…
Я не остаюсь, чтобы дослушать. Я бегу к шиповнику и задвижке. Распахиваю дверь и взбегаю по винтовой каменной лестнице.
Мама не может быть злой. Я должна выполнить свою роль в разрушении проклятия. Я отказалась от Акселя и поймала волчицу. Теперь я всего лишь хочу попрощаться.
– Мама, я иду!
Глава 36
Ступеньки на винтовой лестнице изношенные и неровные. Я зацепляюсь левой ногой за одну из них, и острая боль пронзает поясницу. Я шиплю и прислоняюсь к лестничному пролету, чтобы не упасть. Боль в моем искривленном позвоночнике не утихала с тех пор, как я потеряла ботинок на балу, но теперь она стала еще сильнее, как будто все это время сдерживала свой гнев.
Я стискиваю зубы и продвигаюсь вперед, заставляя себя подниматься шаг за шагом на забинтованных ногах. Теперь я не могу остановиться. Я так близка к маме. Я могу почувствовать ее присутствие, хотя ее плач стих. Не слышно ни звука с того момента, когда я вошла в дверь с шиповником над щеколдой.
Наконец я добираюсь до верхней площадки лестницы и, прихрамывая, спускаюсь по выложенному камнем коридору. В замок пробились шипы и плющ, обрамляя арку в конце коридора. Среди них вплетен красный шиповник. Самый крупный распустившийся цветок свисает с заостренного центра арки.
Когда я прохожу под ним и вхожу в комнату, на меня падают три алых лепестка. Я едва ощущаю их бархатистое прикосновение; я слишком ошеломлена ослепительно-красным цветом, который открывается передо мной.
Шиповник цветет повсюду. Он вьется по стенам, обрамляет окна и свисает с потолка, удерживаемый решеткой из вьющегося плюща и колючих лоз. Его лепестки устилают даже камни.
В центре комнаты стоит большая старинная кровать с потертыми стойками и побитым молью балдахином из тонкой выцветшей ткани. Несмотря на свое обветшалое состояние, кровать выглядит завораживающе романтично с большим количеством шиповника, шипов и плюща в виде спиралей, обвивающих столбики и поднимающихся вверх, образуя пышный балдахин.
Сердце колотится, я шаркаю к кровати. Я иду на цыпочках, прихрамывая, у меня перехватывает дыхание. Здесь я найду маму. Я чувствую это так же, как всегда чувствовала, что она выжила в лесу.
Я огибаю один из столбиков кровати до того места, где раздвигается балдахин, и заглядываю внутрь, где находится настоящее ложе из шиповника. Если под ним и есть матрас, то он полностью скрыт пышными алыми цветами.
На нем с закрытыми глазами лежит потрясающе красивая женщина. Ее черные как смоль волосы и белоснежный цвет лица являются идеальным дополнением к обилию красного цвета, окружающего ее.
– Мама. – Это слово срывается с моих губ священным шепотом. Я не хотела произносить его вслух. Она спит, и я не хочу ее беспокоить. Ее грудь мягко поднимается и опускается. Она выглядит такой умиротворенной. Душераздирающий звук ее рыданий стих, и слезы на ее щеках начали высыхать.
Не в силах сдержаться, я придвигаюсь чуть ближе. Как будто она чувствует мое присутствие, как спящий младенец чувствует, что его мать рядом, ее изумрудно-зеленые глаза медленно открываются и ловят мой взгляд. Ее ресницы все еще немного влажные, когда она пристально смотрит на меня.
Я жду, затаив дыхание, что она скажет хоть что-нибудь, однако больше всего мне хочется, чтобы она произнесла мое имя. Это означало бы, что она помнит меня. Она молчит. Напряжение нарастает у меня в груди, и я выпаливаю:
– Я не хотела тебя будить.
Тень улыбки приподнимает уголки ее губ, скорбный изгиб, в котором нет ни капли веселья.
– Я никогда не сплю. Я просто лежу здесь, тщетно надеясь, что смогу снова погрузиться в сон. – Она говорит, не узнавая меня. Больше похоже на то, что она разговаривает сама с собой, а не с дочерью.
Мое сердце сжимается от разочарования, но я быстро подавляю это чувство. Не имеет значения, что она не узнает меня. Скоро это изменится. Я сделала все, что потребовала от меня Sortes Fortunae. Проклятие спадет. Возможно, это уже произошло, но разрушение будет постепенным, а не мгновенным.
– Я принесла тебе кое-что. – Я протягиваю ей букет из красных колокольчиков.
Она нежно берет мое подношение. Я вздрагиваю, когда наши пальцы соприкасаются. Несмотря на летнее тепло, витающее в воздухе, ее кожа холодна как лед.
– Не шиповник? – Она хмурится. – Мне нравится шиповник. Поэтому меня называют Шиповничек.
Рана в моем сердце снова открывается, становясь на дюйм шире. Мне следовало бы ожидать, что у мамы будет другое имя, как Рапунцель вместо Фиоры и Золушка вместо Золы, но все равно больно слышать, что она забыла, что она Розамунд.