Ужасный грохот разбудил Лесеву жену. Полусонная, она вылетела в прихожую: муж сидел на полу в обломках вырванной из стены тумбы, засыпанный штукатуркой, придавленный оторванной вешалкой и нежно обнимал здоровенную кувалду-камнедробилку.
Рассудительная, спокойная, уравновешенная Касенька на сей раз упала в обморок.
Лесь явился на работу без опоздания. С шести утра у него было довольно времени, чтобы привести в чувство жену, убрать побоище в прихожей и дать исчерпывающие объяснения по этому поводу. Он успел даже взять такси и на мосту Понятовского сбросить убийственное орудие в Вислу, возбудив немалое удивление водителя.
Сенсацию вызвало его пунктуальное прибытие на службу и несколько странное поведение. Едва переступив служебные пороги, Лесь возбужденно и беспокойно начал спрашивать о главном инженере. Главного еще не было, и никто не мог сказать, когда будет.
Беспокойство Леся усиливалось. Воспоминание о ночном кошмаре, зловещие предчувствия насчет судьбы несостоявшейся жертвы доводили его почти до потери сознания. Ужасное нервное напряжение парализовало его рабочую активность, он совсем утратил ощущение действительности и заразил волнением всех сослуживцев.
Зав мастерской после долгих и пытливых раздумий, поддержанных советами кое-кого из сотрудников, как раз накануне пришел к выводам, весьма лестным для Леся. Зав признал: у него в мастерской талант, и его, зава, обязанностью является культивировать оный талант и помочь ему расцвести. Зав оценил великий творческий Лесев порыв, понял оригинальность этой артистической души и решил испробовать новый метод воздействия.
Пани Матильду деликатно проинструктировали насчет поблажек в рабочей дисциплине, а Лесю присудили премию по поводу государственного праздника, который, правда, уже состоялся сколько-то времени назад, но в финансовом выражении отмечался только теперь.
Решившись на таковые начинания, созвали собрание с целью информировать сослуживцев насчет присужденных премий. Зав сделал приятное выражение лица, произнес краткую речь по случаю, после чего, полный симпатии и доброжелательства, обратился к Лесю, которому на этом собрании отводилась главная роль.
— Я очень рад, пан Лесь… — сердечно заговорил он и осекся.
Дикий, перепуганный Лесь, чей встревоженный взгляд то и дело рыскал среди присутствующих, мрачная, бледная физиономия забеспокоили зава, и он сбился.
— Я очень рад, — повторил он вяло и неуверенно. — Я рад…
Паника, охватившая Леся, достигла зенита. Он ни слова не понимал из того, что говорилось. Только по направлению взгляда уразумел, что обращаются к нему, а молчание, когда зав сбился, вынудило его ответить. Хоть что-нибудь сказать. Он открыл было рот еще раз и все безрезультатно, наконец ему-таки удалось подать голос.
— Где Збышек?! — хрипло простонал он в непередаваемом отчаянии.
Зав почувствовал, как его бросает в страшный жар. Паническое состояние Леся передалось и ему. Он вперился в Леся остолбенело и с ужасом.
— Я рад… — повторил он, смутно представляя бессмысленность высказанного, но не в силах овладеть собой. — Я рад… Как это где Збышек… Что?.. Да здесь Збышек! — поспешил он сообщить, с огромным облегчением увидев входившего главного инженера.
Главный вошел, не опасаясь никакой напасти, и удивился — все присутствующие молча уставились на него. От растерянности он остановился в дверях, и в этот момент все физические и умственные способности вернулись к Лесю.
— Дорогой мой!!! — рявкнул он душераздирающе и пал в объятия несостоявшейся жертвы, тыкаясь в лицо и плечи оной жертвы безумными поцелуями.
Главный в первый момент совсем ошалел. Он пытался увернуться от такой бури чувств, но не тут-то было: Лесь держал его крепко и изо всех сил прижимал к груди.
— Любимый мой!!! — орал он, почти рыдая от счастья. — Дорогой!!!
Главного мороз продрал по коже, зародилось ужасное подозрение, что Лесь, помешавшись, заодно утратил способность различать половые признаки и объектом своих чувств, по странному совпадению, выбрал именно его. Поскольку решительные протесты, отчаянные и бесполезные усилия ни к чему не привели, он воззвал к онемелым и застывшим сослуживцам.
— Да встанет ли кто-нибудь, черт вас возьми! — рявкнул он яростно. — Уймите этого извращенца!!! Пан Лесь, вы что, с ума сошли! Убирайтесь к дьяволу!!
Суматоха, возникшая в результате совместного, всем коллективом, отрывания возгоревшегося пылкой любовью Леся от его жертвы, улеглась лишь через четверть часа. Зав мастерской, несколько придя в себя от впечатлений, заново приступил к незаконченной теме премий и поощрений. Объяснение Леся, дескать, видел страшный сон с инженером в главной роли, пусть и хаотичное, всех убедило. Только он сам все еще не мог обрести равновесие. Не мог и удержаться от влюбленных взглядов на главного инженера.
Зав мастерской снова подошел к нему и протянул руку.
— Я рад, пан Лесь, искренне рад, что мы смогли, наконец, выразить признательность за вашу работу. — Он сердечно пожал Лесю руку. — Надеюсь, это не в последний раз. Я уверен, мы неоднократно будем иметь подобный повод…
Ошеломленный Лесь с трудом оторвал взгляд от главного инженера, взглянул на зава в благоговейном умилении.
— Больше никогда, — возвестил он торжественно и с силою. — Ни за какие сокровища! Больше никогда!..
Зав мастерской, едва пришедший к выводу, что Лесь уже больше ничем и никогда не сможет его удивить, услышав эти клятвенные слова, усомнился в своих умственных способностях.
ЧАСТЬ ВТОРАЯНАЛЕТ СТОЛЕТИЙ
С некоторого времени над архитектурной мастерской навис несомненный финансовый крах.
Началом и непосредственной причиной этого печального положения вещей стал великолепный монументальный конкурс, в котором зав мастерской решил принять участие вместе с родным коллективом.
Искушение было велико: предлагалось разработать большой курортно-туристический комплекс для разбивки в самых живописных уголках отечества — от комфортных зданий до эстетичных радующих глаз мусорных контейнеров. Весьма подбадривал и дополнительный стимул: комплекс назначался скорее на экспорт, нежели на отечественную реализацию. Призеров ждали слава, почет, да и немалые денежки!
Зав мастерской загорелся с первого момента: очами души созерцал он толпы восторженных иностранцев, заполнивших прекрасные гостиничные им спроектированные строения; заморские гости плескались в живописных бассейнах, скользили в танце на паркетах ресторана и кафе, орали от восхищения и визжали от восторга на каждом шагу. Пожелтелые от зависти лица и вытаращенные глаза иностранных архитекторов маячили в его сновидениях. Заголовки хвалебных статей в отечественной и зарубежной прессе мелькали повсюду — на стенах и потолках, причем на мыслимых и немыслимых языках, а однажды попалась лестная надпись арабскими закорючками; правда, расшифровать ее он не смог, но сердце подсказывало, что она самая хвалебная из всех.
Он уже видел себя в окружении государственных мужей, наперебой поздравлявших его, а пиджак оттягивали всевозможные медали и ордена. Под конец приснился сам премьер, затормозивший около него черный мерседес: первый сановник страны вышел из машины и публично, на весьма людной улице, выразил ему глубочайшее уважение.
Это видение из высших сфер воодушевило зава до крайности, и он без особого труда заразил своим энтузиазмом весь коллектив.
Три с лишним месяца шла адова работа. На три с лишним месяца двенадцать подвижников забросили текучку, изощряясь в точнейшем черчении, лепке, рисунке, обрамлении и пересчетах, выкладывая на священную цель последние гроши, вкалывая по ночам до потери пульса. Настал звездный час зава: окрыленный великим порывом, он хотел как можно искусней воплотить блистательное Провидение и до последней минуты изменял, улучшал, дополнял, не обращая внимания на приближение неумолимого срока. И вот время выкинуло обычный свой фортель — остались последние сутки.
Последние сутки — конец света, землетрясение и Дантов ад, вместе взятые.
В семь вечера на импозантный макет туристического комплекса наводили последний глянец. Януш и Каролек сбивали из досок ящик, в коем шедевр уезжал во Вроцлав, волевая Барбара, с трудом сдерживая лихорадочное нетерпение, тщательно и тонко засыпала последние газоны порошковой зеленой краской, Влодек-электрик феном для волос просушивал фотокопии, а зав топал ногами и бушевал в переплетной мастерской, где обрамляли цветные чертежи.
В девять вечера выяснилось, что на одном из интерьеров отклеилась целая стена, выложенная клинкером. В половине одиннадцатого кто-то сигаретой прожег последние страницы технического описания, старательно выпестованного пани Матильдой. В одиннадцать при упаковке макета оторвалась труба котельной. В одиннадцать тридцать весь коллектив зашелся в истерике — в машине Влодека-электрика не включалось зажигание, а именно этому средству передвижения выпала почетная обязанность доставить ценный груз в экспедицию на Центральном вокзале. Машина зава не годилась, ящик с макетом можно было впихнуть только в «вартбург-комби», принадлежавший Влодеку. Поиски грузового такси поздним вечером — дело гиблое, равно как поиски шофера-филантропа. Надо заметить, что истощились все капиталы коллектива, самоотверженно вложенные в конкурс.
Ровно в полночь кончался срок сдачи конкурсных работ.
Зав призывал бороться до конца. К тому же стоящая рядом с ним, локоть к локтю, пани Матильда — олицетворение административного усердия — выкрикивала нечто маловразумительное, но безусловно ободряющее:
— Дата… Сегодняшнее число! Через мой труп!.. Число!..
В час ночи на улице перед зданием мастерской слышался согласный рев:
— Эх… взяли! Эх… взяли! Да пихай же, черт подери, чего стоишь, корова! Эх… взяли! Третью включай, баран, третью!!! До вокзала тебя толкать?!
Доведенный до отчаяния коллектив победил капризы зажигания.
Экспедиция на Центральном вокзале была последним бревном на пути к славе. Бревно это взвалила на свои плечи пани Матильда.