Бет стояла перед ним на коленях, опираясь локтями. Юбки валялись за ней на полу. Желтое пламя бросало мигающий свет на ее расплывшееся бледное тело, и Томас в отчаянии едва не закрыл глаза. Он сумел задушить в себе вопль страдания, но не мог не смотреть.
И, несмотря на боль, он не издал ни звука, когда Терн опустился на ждущую женщину.
Когда он подбежал к церкви, сторож уже стоял, держа в руке тяжелую палку. Томас Уайет сшиб его на землю и выхватил горящую головню из жаровни. Закинув мешок с инструментами на плечо, он вошел в церковь и поднял головню повыше. Лестница стояла у балкона. Бледное лицо поглядело на него, сверху вниз, и лестница задвигалась. Но Саймон, сын мельника, не успел. Отбросив горящее дерево, Томас прыгнул на приставную лестницу и стал подниматься.
— Томас, я просто глядел, — крикнул Саймон, а потом попытался отпихнуть лестницу. Но Томас уже вцепился в балкон, подтянулся и вытянул себя на галерею. Он не сказал ни слова Саймону, который отступил к стене, в которой лежал камень.
— Томас, ты не должен касаться его!
В темноте глаза Саймона казались сияющими сферами, наполненными страхом.
Том взял его за плечи и отшвырнул к балкону, а потом еще и ударил камнем.
— Нет! Томас, нет!
Более молодой человек перевалился за край балкона. Он сражался за жизнь, вися на кончиках пальцев.
— Обманут! — прокричал Томас. — Все обман! Околпачен! Рогач! И вы все знали! Вы все знали!
— Нет, Томас. Клянусь богом, все не так!
Томас схватил свой тяжелый молоток и взмахнул им. Левая ладонь Саймона исчезла с края, он оглушающе заорал от боли.
— У ней не было другого способа! — истерически завопил он. — Нет! Томас, нет! Она сама выбрала этот! Сама! Это подарок Терна вам обоим!
Томас опять взмахнул молотком. На краю балкона остались только кровавые пятна от перебитых пальцев, Саймон рухнул на пол и затих.
— Вы все знали! — крикнул Томас Уайет. Он вынул камень и и положил лицом вверх. Терн наблюдал за ним из темноты через полуоткрытые глаза. Томас видел каждую черту лица, каждую линию. Рот изогнут в насмешливой ухмылке, глаза прищурены, ноздри раздуты.
— Глупец. Глупец! — прошептал каменный человек. — Но ты не сможешь остановить меня.
Томас ударил ладонью по лицу. Удар отозвался болью во всем теле. Он взял зубило и поставил его перед одним из прищуренных глаз.
— НЕТ! — закричал Терн, его лицо искривилось и изогнулось. Камень вздрогнул и застонал. Томас заколебался. Из лица божества полилось зеленое сияние. Глаза расширились от страха, губы под маской поджались. Томас поднял молоток.
— НЕТ! — опять закричала голова. Из стены вытянулись руки, вспыхнул призрачный свет. Томас отступил назад, напуганный появившимся призраком, ужасным зеленым подобием самого Терна. Существо — наполовину камень, наполовину призрак — было привязано к стене церкви, но пыталось выйти из холодного камня, добраться до Томаса Уайета, убить его.
Томас поднял упавшие зубило и молоток, подбежал к лицу Терна и одним яростным ударом проделал глубокую борозду через правый глаз.
Церковь затряслась. С высокой стены упал каменный блок, ударив Томаса по плечу. Вся галерея заходила ходуном от боли и гнева Терна.
Он опять ударил. Левый глаз треснул, в камне появилась длинная трещина. Из раны начала сочиться жидкость. Крик из стены стал оглушительным. Под балконом вспыхнул желтый свет. Сторож уставился на Томаса, мстящего своему созданию.
А потом треснула вся боковая стена церкви, и галерея, на которой работал Томас, рухнула до высоты человеческого роста; Томас покатился по полу. Он попытался удержаться, но перевалился через край, царапая руками воздух. Кошмарный каменный крик Терна бил камнетесу в уши, воздух холодил кожу. Его полет прервал каменный пьедестал. И сломал ему спину.
Ужасный крик священника разбудил всю деревню. Слуга божий, спотыкаясь, выбрался из дома камнетеса, прижимая руки к глазам и пытаясь остановить поток крови. Он сорвал с себя деревянную маску, сбросил хрустящие коричневые листья терновника и дуба, открыв темные волосы и аккуратно подстриженную темную бороду.
Священник — священник Терна — повернул слепые глаза к церкви. Обнаженный, он, спотыкаясь и шатаясь, пошел к холму. За ним последовала возбужденная толпа крестьян, горящие факелы засветились в ночи.
Томас лежал поперек мраморной колонны, в нескольких футах от земли. Он не чувствовал свое тело, хотя легкие исправно прогоняли воздух через грудь. Он лежал, как искупительная жертва, руки за головой, ноги бессильно свешиваются. Сторож молча ходил вокруг него. В церкви царила тишина.
Вскоре священник подошел к нему, вытянув руки перед собой. Он наклонился к Томасу Уайету, и пробитые зрачки его глаз сверкнули.
— Значит ты умираешь?
— Я умер несколько минут назад, — прошептал Томас. Руки священника нежно погладили его лицо, из растерзанных глаз капала кровь.
— Придет другой, — сказал Терн. — Нас много. И работа будет завершена. Ни одна церковь не встанет, если не превратится в святилище истинной веры. Дух Христа найдет в Англии мало убежищ.
— Бет… — прошептал Томас. Он чувствовал, как птица жизни пытается вылететь из него. Факел сторожа уже гас.
Терн приподнял голову Томаса и приложил палец к сухим губам.
— Ты не должен был видеть, — сказал священник. — Это был подарок за подарок. Наши искусства, ритуал, плодовитость за твое искусство резать камень. Другой придет и заменит меня. Другой придет и закончит твою работу. Но теперь у тебя не будет ребенка. И у Бет.
— Что я наделал? — прошептал Томас. — Ради всего святого, что я наделал?
С высоты, с расстояния в тысячи миль прилетел звон зубила, ударяющего по камню.
— Быстрее, — он услышал, как Терн кричит в ночи. — Быстрее!
ИЗМЕНЯЮЩИЙ ФОРМУ
(I)
Дождь прекратился, и Волкоглав откинул капюшон тяжелого плаща. Он повернулся к своему юному товарищу, который сражался с мокрой и липкой грязью дорожки.
— Тебе придется научить делать это получше, если хочешь остаться со мной, — сказал шаман.
Мальчик остановился и сдвинул тяжелый рюкзак в более удобное положение.
— Нам нужно укрытие, — пожаловался он.
— Мы могли остаться в укрытии, — возразил Волкоглав, — но я решил этого не делать.
Юный Черномаркер (имя, под которым он знал себя) пробормотал какое-то ругательство. Он сгорбился под тяжелым рюкзаком, в котором нес шкуры для палатки, разную еду и кремни, при помощи которых они разводили костер. Сам Волкоглав нес деревянные колья — для костра и навеса, ровно пять — и они были совсем не тяжелые; его собственный маленький рюкзак содержал инструменты, десять десять масок, перья и прочие мелочи.
Черномаркеру — невысокому толстому мальчику — было не больше десяти лет. Его научили писать в Кентерберийском монастыре, куда он попал младенцем после того как его родителей убил «человек с севера» (так ему сказали монахи). Сейчас, однако, он не знал, что лучше: тиранический режим монастыря или жизнь с загадочным незнакомцем, который нашел его, умирающего от голода, во время второй попытки побега из стен тюрьмы.
— Если я сломаю пальцы, — пожаловался Черномаркер, — вам же будет хуже.
— Если ты сломаешь пальцы и не сможешь писать, я оставлю тебя там, где ты был. В искусстве письма нет никакой магии…
— Но вы-то писать не умеете, — громко сказал мальчик, шлепая по грязи.
В ту же секунду толстая твердая рука схватила его за нос и стала выкручивать его голову до тех пор, пока шея едва не треснула. Затхлое дыхание Волкоглава ворвалось в его рот. Серые глаза, широкая усмешка, пристальный взгляд:
— Значит у тебя есть власть надо мной?
— Нет, сэр, — с трудом выдохнул Черномаркер. — Я просто устал и хочу есть.
Жестокая хватка ослабела. Высокий мужчина, маленький мальчик. Высокий внимательно оглядел маленького, и его голос потеплел:
— Да. Я тоже. Но мы уже почти пришли. Этот холм, перед нами…
— Танцующий холм?
— Да, я уверен.
Они оба посмотрели вперед, через серый день. Холм, окруженный густым лесом, был совершенно голым, словно мел под ним подступал слишком близко к поверхности, не давая земле возможность вырастить деревья. На самой верхушке стояла маленькое странное здание — разрушенное, разваливающееся, древнее.
— Никакого следа людей, — сказал Черномаркер, и, внезапно, на его бледном лице появилось выражение беспокойства. Он посмотрел вокруг, потом поглядел на темный лес и на мокрую землю.
— Уже давно никто не живет на Танцующем холме, — пробормотал шаман. — Они все на другой стороне. На южной. Вот почему мы подошли с севера. Мне нужно время, чтобы понять суть этого места.
— И демона? — с дрожью в голове спросил мальчик.
— Если здесь и есть демон, он живет в деревне. Не здесь.
Рядом лежало упавшее дерево. Кора мокрая, но все равно можно посидеть. Волкоглав подошел к нему.
— Садись, и приготовь лист бумаги. С этого времени мы будем все записывать.
— У меня задница промокнет!
Мужчина посмотрел на мальчика, который беспокойно пощупал тонкую ткань матерчатых штанов. Бог знает, какой он холодный и несчастный, и он не просил этого жуткого холода в животе. Волкоглав вздохнул, снял с себя тяжелый плащ. Он положил его на дерево, затем снял рюкзак со спины мальчика.
— Его лордство может садиться.
— Спасибо.
Без своего плаща Волкоглав являл странное зрелище: мужчина, у которого кожи и костей больше, чем мяса, одетый в сшитые вместе шкуры крыс, зайцев, рыси и выдры. Он достаточно пошлялся по христианскому миру и знал, что выглядит как человек по имени Иосиф, который носил многоцветный плащ[11]. Волкоглав был многоцветным волком, и его плащ был окрашен в цвета времени, плодородной земли, серого камня, красной крови, белой кости и серого неба, наблюдавшего за странствиями первых людей. Его магия, если это вообще была магия, была привязана к этим цветам —