Все эти мысли — а также много других — пролетали через мое сознание, пока морозная ночь опускалась на изначальный мир; я знал, что вместе с лошадьми придут война, чума, перенаселение и сражения за еду, полученную из земли. Вместе с лошадью придет и огонь, который чистит, убивает и очищает.
Но этот лес — и это событие! — показали то, что произошло десятки тысяч лет назад! Неужели я стал свидетелем одной из первых настоящих инициаций раннего человечества? Свидетелем того, что это животное может быть как другом, так и врагом племени, которое все больше и больше пыталось управлять природой? Жертва была принесена новым богам: успокоить страхи. И мне было забавно думать, что, позже, намного позже, Иоанн Богослов вспомнит эти ранние страхи, расскажет о четырех всадниках и, фактически, опишет глубоко укоренившиеся воспоминания о древних знаниях…
Вместе с темнотой пришла тишина, а вместе с холодной тишиной ночи пришел мой беспомощный уход в сон.
Я проснулся от того, что в меня ткнулся холодный собачий нос. Я лежал на краю Райхоупского леса — бог знает, как я оказался там, — в кустарнике, росшем на границе полей Поместья Райхоуп. Собаку, спаниеля, выгуливала встревоженная и решительная женщина; увидев, что я очнулся, она торопливо пошла прочь, очевидно решив, что это ловушка. Она позвала свою собаку, которая не без сожаления попрыгала за ней, на прощанье бросив на меня голодный взгляд.
СЕМЬ
Когда он открыл заднюю дверь Оак Лоджа, Дженнифер вскрикнула и уронила чашку чаем которую держала в руке. Она посмотрела на мужа расширившимися испуганными глазами, а потом с облегчением рухнула на стул, смеясь и стряхивая с себя чай, попавший на халат.
— Я не знала, что ты опять ушел… — Ее слова не имели смысла, но он слишком устал, чтобы думать.
— Я знаю, что ужасно выгляжу, — сказал Хаксли. — Мне нужно немедленно вымыться. И я устал, как собака. — Он выпил чай, который она сделала и в мгновение ока сожрал кусок хлеба с маслом. Пришел Стивен и смотрел, как папа разделся, сбросил с себя вонючую одежду и начал накачивать горячую воду из бака, для ванны. Дженнифер собрала одежду и нахмурилась, глядя на мужа.
— Почему ты опять надел это?
— Опять? Не знаю, что ты имеешь в виду… Извини… меня не было так долго…
Он погрузился в воду, застонав и вздохнув от удовольствия. Стивен и Кристиан хихикали, стоя снаружи. Они никогда раньше не видели обнаженное тело отца, и, как и всех детей, запретное зрелище шокировало и развеселило их.
Когда Хаксли помылся и высох, он подошел к Дженнифер и пытался объясниться, но она словно отдалилась от него. Хаксли посмотрел на календарь и понял, что на этот раз его не было всего два дня. Для него самого прошло намного больше времени, но, все равно, Дженнифер совершенно обоснованно встревожилась и страдала от беспокойства лишний день.
— Я не собирался уходить так надолго.
Она приготовила ему завтрак в столовой, села напротив и принялась листать «Таймс».
— Как можно так испачкаться за несколько часов? — наконец сказала она, когда он поддел вилкой кусок сосиски, чтобы отправить его в рот. Хаксли нахмурился. Ее слова сбивали с толку, но он уже был сбит с толку и странно растерян.
Войдя в кабинет, он обнаружил, что ящик стола выдвинут и все в нем перевернуто. Он разозлился и уже собирался накричать на Дженнифер, но передумал. Ключ от его личного дневника лежал на столе. Но в тот последний раз, когда он писал в дневнике, он — сто процентов! — вернул ключ в потайное место под столешницей.
Он написал официальный отчет в свой исследовательский дневник, а потом вынул из потайного места личный и написал заметку о встрече с Ясень. Рука тряслась и ему пришлось много раз исправлять текст. Закончив, он приложил промокашку и стал листать страницы дневника.
Он перечитал то, что написал незадолго до последнего путешествия с Уинн-Джонсом.
И, внезапно, сообразил, что к записи было добавлено пять дополнительных строчек!
Пять строчек, и он совершенно не помнит, как их писал!
— Боже мой, кто писал в моем дневнике?
И опять он уже собирался бежать к Дженнифер или сделать выговор мальчикам, но остановил себя, поскольку был потрясен, до глубины души. Он наклонился над страницами и провел трясущимися пальцами по новым строчкам, внимательно разглядывая каждое слово.
Его собственный почерк! Никаких сомнений. Его собственный почерк, или блестящая подделка.
Очень простая запись, сделанная, похоже, в так хорошо знакомой спешке; с такой скоростью он писал, когда был переполнен чувствами от произошедшей встречи, или когда было необходимо немедленно отправиться в лес, и ему было не до аккуратного отчета о своих открытиях.
Она не то, чем кажется. Ее зовут Ясень. Да. Ты это знаешь. Это темный мир, для меня. Я познал ужас. Но это
Я не уверен
Она более опасна, и она это сделала. Эдвард мертв. Нет. Возможно, нет. Но это возм
Время с лошадьми. Я не могу быть уверен. Что-то смотрело
— Я этого не писал. Боже мой! Я сошел с ума? Я этого не писал. Или писал?
Дженнифер читала, одновременно слушая радио. Хаксли встал в дверях, не зная, как начать, похоже, у него помутнение разума.
— Кто-нибудь подходил к моему письменному столу? — наконец спросил он.
Дженнифер подняла голову:
— Никто, кроме тебя. А что случилось?
— Кто-то подделал мой дневник.
— Что ты имеешь в виду под словом «подделал»?
— Писал в нем. Копируя мой почерк. Кто-нибудь приезжал, пока я был в лесу?
— Никто. И я не разрешаю мальчикам входить в кабинет, когда тебя нет. Быть может, прошлой ночью ты ходил во сне.
Вот теперь ее слова по-настоящему встревожили Хаксли.
— Как я мог такое сделать? Я же пришел домой только на рассвете.
— Ты пришел в полночь. — На ее бледном лице появилась улыбка. Она закрыла книгу, придерживая пальцем страницу. — И опять ушел до рассвета.
— Я не приходил домой прошлой ночью, — прошептал Хаксли. — Тебе, должно быть, приснилось.
Она долго молчала, часто дыша. Потом мрачно посмотрела на него. Улыбка исчезла, сменившись выражением усталости и тоски.
— Мне не приснилось. И я обрадовалась тебе. Я лежала в кровати, спящая, когда ты меня разбудил. И я была очень разочарована, когда утром выяснилось, что ты ушел. Но, кажется, этого стоило ожидать…
Сколько времени он спал на краю леса, когда женщина и собака разбудили его? Неужели он действительно был дома, в бессознательном состоянии, ничего не понимая? Неужели он действительно провел час или два в кровати, написал странное и непонятное сообщение в собственном дневнике и вернулся на край леса, чтобы там дождаться рассвета?
Внезапно встревожившись, Хаксли спросил себя, какое еще заклинание Ясень наложила на него.
Где Уинн-Джонс? Он исчез неделю назад, и Хаксли уже начал всерьез тревожиться за друга. Каждый день он проникал глубоко в лес, доходил до Святилища Лошади, и искал следы человека из Оксфорда; он искал и Ясень, но она исчезла. Спустя четыре дня после возвращения домой, Хаксли рискнул и проник еще глубже, на милю уйдя в глубокое молчание дубового леса, и оказался в незнакомой местности, а не в Волчьей ложбине.
Он запаниковал, почувствовал, что теряет непрочное ощущение контакта с лесом, жившее в нем, и вернулся в Оак Лодж. По его счету прошло часов двадцать, но дома прошло только пять, и ни Дженнифер, ни мальчиков дома не было. Жена, несомненно, пошла в Гримли или отправилась на машине в Глостер, на целый день.
Он заставил себя войти в кабинет, открыв запертую на замок главную дверь. Французское окно было открыто настежь, на кожаном стуле нежился кот. Он пинком выгнал кота из комнаты и проверил дверь. Никаких признаком взлома. Никаких следов ног. Никаких признаков беспорядка в комнате. Дверь кабинета была закрыта снаружи.
Открыв выдвижной ящик, он с ужасом отшатнулся от окровавленной свежей кости, лежавшей поверх его бумаг. Кость частично обгорела и принадлежала, судя по суставу, животному средних размеров, возможно свинье, приготовленной только частично, потому что на кости остались окровавленные кусочки сырого мяса. Она была пожеванной, разбитой и пугающей, словно над ней поработала собака.
Хаксли осторожно убрал оскорбительную вещь и положил ее на пол, на лист бумаги. Ключа от его личного дневника на месте не было, и он, дрожащей рукой, вытащил открытую книгу из дыры за полками.
Кровавые следы пальцев сопровождали последнее сообщение. Оно было написано еще в большей спешке, чем раньше, но, безошибочно, его собственной рукой.
Живу как во сне. Мгновения просветления, но действую в бессознательном состоянии.
Никакого следа УДжи. Время вмешалось.
Эти записи кажутся такими упорядоченными, другими. Совершенно не помню, как их писал. У меня так мало времени, я чувствую притяжение лесной страны. Каким-то образом я стал жить согласно лесному времени, и все встало с ног на голову.
Такой голодный. И так мало возможностей поесть. Я покрыт кровью молодого оленя, убитого каким-то мифаго. Сумел ухватить часть туши. Съел от жестокой необходимости.
Сильные клыки. Мясо! Насыщение! Кровь — огонь, ночь — время покоя, и я могу проявиться сильнее. Но невозможно войти в такие мгновения, когда я почистился.
Другие записи, такие упорядоченные. Не помню, как их писал.
Я призрак в собственном теле.
Хаксли оглядел свои руки и понюхал пальцы. Никакой крови, даже под ногтями, никакого следа гари. Он осмотрел одежду. На штанах грязь, но никаких следов того, что он раздирал наполовину зажаренную тушу. Он пробежал языком по зубам. И проверил подушку в своей спальне.
Если это написал он, если он сам приходил в кабинет в мгновение бессознательного разделения, если он сам глодал сырую кость — должны были остаться хоть какие-нибудь следы.