Эдуардо Мансарена соорудил себе крепость. Убежище, кирпичами для строительства которого послужили экземпляры одного и того же издания. Зачем? Что он изучал? Или надеялся, что эти книги, символизирующее для него нечто важное, смогут его защитить?
Она обернулась и еще раз осмотрела письменный стол. Несколько томиков склеились, заляпанные серым мозговым веществом хозяина. Она поискала глазами и возле компьютера обнаружила более или менее чистую книжку. Быстро пролистала и сунула к себе в сумку.
Затем достала мобильник и нашла записанный в памяти номер:
– Сеньору Ариас, пожалуйста.
42
Первый детектив поскользнулся на книгах. Второй попытался его поддержать и схватился руками без перчаток за дверную ручку. В конце концов оба едва не свалились прямо на мертвое тело, хорошо хоть его не уронили, да и то только потому, что Мансарена был слишком грузен. Еще один полицейский налетел на книжную полку, сшиб ее и в недоумении наблюдал, как из нее посыпались книги – прямо на те, что уже валялись на полу.
– Que mierda![53] – прорычал он.
Жанна чуть не расхохоталась. Это все нервы. Никогда еще она не видела, чтобы на месте преступления творился такой бардак. Все до одного полицейские шлепали по кровавым лужам в уличных ботинках, ни один и не подумал надеть перчатки. Никакой ленты заграждения. И на каждом лице читалась богатейшая гамма всех оттенков растерянности.
Мужчина в белом халате – очевидно, исполняющий роль того, кто во французской полиции именуется судмедэкспертом, – пыхтел, безуспешно пытаясь открыть запертый на ключ хромированный чемоданчик.
– Donde esta la llave? Tienes la llave?[54]
Жанна вспомнила, что уровень квалификации сил охраны порядка в странах Центральной Америки приближается к нулю. Здешние полицейские признавали всего один метод поимки правонарушителей: схватить, если удастся, за руку.
За спиной фотографа, который опасливо ходил вокруг тела, словно труп мог вдруг подняться, Жанна заметила статную фигуру Эвы Ариас. Та выглядела разъяренной. И ярость ее была вызвана непрофессионализмом полицейских. Но не только им. Она злилась на присутствие Жанны – французского следственного судьи и главного свидетеля по делу. Как будто это Жанна несла личную ответственность за случившуюся здесь бойню.
– Нам с вами надо поговорить.
Жанна проследовала за индеанкой в соседнюю комнату. Не дожидаясь вопросов, доложила о результатах своих сегодняшних поисков, подчеркнув роль Мансарены во всей истории. Попутно ей пришлось открыть несколько фактов. Упомянуть о гибели Франсуа Тэна, сожженного заживо. О том, что в дело оказался втянут психиатр, по всей видимости, сейчас находящийся в Манагуа. Наконец, сообщить некоторые подробности о личности подозреваемого, Хоакина. Адвокат, занятый гуманитарной деятельностью, и в то же время – больной аутизмом монстр, ведомый самыми примитивными инстинктами…
Великанша молчала. Лицо ее выражало не больше чувств, чем кора чиламате.
– Почему вы сразу не рассказали обо всем?
– В моем расследовании и без того хватало странностей. Мне не хотелось усугублять картину.
Снова молчание.
– Что вы знаете об Эдуардо Мансарене? – наконец заговорила индеанка.
– То, что прочла в архивах «Ла-Пренсы». Первых успехов он достиг благодаря бизнесу на крови. С приходом к власти сандинистов испарился. Снова возник на горизонте в девяностых.
– Когда к власти вернулись правые.
Судья добавила этот комментарий с холодным бешенством. Она еще не успокоилась после проигрыша на тогдашних выборах. Стояла она возле окна, и на ее лице отражались всполохи света, бросаемые мигалками оставшихся на улице машин.
– Народ Никарагуа проголосовал против войны, – тихо произнесла Эва Ариас. – Не против нас.
– Разумеется, – согласилась Жанна, не испытывавшая ни малейшего желания вступать в спор.
– Вам известно, что Мансарене угрожали?
– Угрожали? Но кто?
Эва Ариас неопределенно махнула рукой. Не знала сама или не хотела объяснять.
– Это-то и есть самое странное, – продолжила она. – Последние недели он ни на шаг не отпускал от себя телохранителей. Не высовывал носа из дому. Никаких женщин. С детьми не виделся. Одиночка. Человек, который всего боится.
Жанну поразила одна деталь. Китаянка, секретарь Мансарены из «Плазма Инк.», говорила, что шеф появится на службе к вечеру. Чистой воды отговорка. На самом деле он не показывался там уже давным-давно…
– Надо разыскать телохранителей, – пробормотала Эва Ариас. – И слуг. Они наверняка кое-что знают.
– Чего же все-таки боялся Мансарена? – не отступалась Жанна. – Кто ему угрожал?
Эва Ариас не ответила. Она смотрела сквозь рейки жалюзи.
– Начиная с этой минуты, – снова заговорила судья, – я запрещаю вам вмешиваться в расследование. Прекратите всякие поиски. Иначе мне придется посадить вас под домашний арест в отеле. Предоставьте это дело нашей полиции.
– Я уже имела возможность убедиться в их компетенции.
Эва Ариас смерила ее уничтожающим взглядом.
– У вас есть отдел криминалистической экспертизы?
Глаза индеанки метали громы и молнии.
– Я же знаю убийцу, – спокойно продолжала Жанна. – Он не принимает никаких мер предосторожности. Во всяком случае, ему плевать, оставляет он следы или нет. Снимите отпечатки на месте преступления. Вы обнаружите целую кучу пальчиков убийцы. И своих людей, естественно.
Великанша по-прежнему не произносила ни звука. Но весь ее вид яснее слов говорил, что она готова взорваться.
– Хоакин, скорее всего, уроженец Никарагуа. Если он хотя бы раз, хотя бы один только раз был замешан в чем-то предосудительном, у вас должны быть его отпечатки. Надо только прогнать сегодняшние по базе данных, и мы немедленно установим его личность.
– Идите за мной, – приказала судья.
Жанна повиновалась.
– Смотрите, – указала ей Эва Ариас.
Весь квартал заполонила плотная толпа народу. Прохожие лепились к решеткам забора и лишенными выражения, словно у зомби, глазами разглядывали двор, освещенный лишь проблесками мигалок.
– Они не понимают, что произошло, – шепнула Эва с самой серьезной интонацией. – До сих пор серийные убийцы носили форму коммандос и действовали группами. И вдруг – убийца-одиночка. Избравший мишенью одну-единственную жертву. Это и слишком мало и слишком много одновременно. Понимаете? Это слишком большая роскошь. – Сквозь холод ее голоса пробилось некое подобие улыбки: – Европейская или североамериканская роскошь.
– Но преступник родом из вашей страны.
– Какая разница?
Эва Ариас повернулась к Жанне. Сейчас ее лицо напоминало маску доколумбовой эпохи.
– У нас нет криминалистической лаборатории. У нас нет базы данных по отпечаткам пальцев. У нас вообще ничего нет, хоть это-то вы понимаете?
– Я могу вам помочь.
– Мы не нуждаемся в помощи. Я провожу вас до полицейского участка. Там вы подпишете свои показания и вернетесь в отель. Дайте мне действовать нашими собственными методами.
– И что это за методы?
Улыбка Эвы Ариас снова застала ее врасплох. За секунду до того, как она расцвела, Жанна ни за что не догадалась бы, что в лице индеанки дрогнет хоть один мускул.
– Начальник нашей полиции – бывший революционер-сандинист. Один из тех, кто брал город Леон. В разгар схватки он добровольно бросился в центральный гарнизон с бомбой в руках. Она не взорвалась, и ему удалось выбраться живым. Вот такого сорта люди руководят у нас расследованиями, мадам.
– Не вижу, как подобный поступок может служить доказательством профессиональной компетенции.
– Потому что вы не местная. Идемте, я провожу вас.
Она сделала шаг назад. На пороге комнаты стоял вооруженный человек. Она уже собралась последовать за ним, когда ее окликнула Эва Ариас:
– А знаете, в смерти Мансарены есть доля иронии.
– Иронии? Вы имеете в виду, что из него выпустили столько крови?
– Я сегодня кое-что о нем разузнала.
Жанна вернулась назад.
– Мансарена был в точности как вы.
– В каком смысле?
– Интересовался каннибализмом. Я кое с кем переговорила по телефону. И могу сказать вам сразу: в Никарагуа никогда не совершалось преступлений с людоедским оттенком. Но благодаря этим разговорам я выяснила одну вещь. Оказывается, Мансарена уже сам звонил им. И задавал точно те же вопросы, что и вы. Только более конкретные. В частности, спрашивал, не происходило ли чего-либо подобного в восемьдесят втором году.
Значит, врач-гематолог вел то же расследование, что и Жанна. Однако у него были сведения, которыми она не располагала. Знал ли он историю Хоакина? Опасался ли угрозы со стороны убийцы-аутиста? Что связывало его с Нелли Баржак, которой он отправил посылку?
Эва Ариас открыла портфель и достала книгу. Это оказался один из тех томов в серебристых обложках, что находились в кабинете Мансарены. У нее в сумке, подумала Жанна, тоже лежит такой…
– Вы, конечно, заметили, что у него вся библиотека состояла из одного и того же издания?
– «Тотем и табу» Фрейда.
– Вам известно, что в странах Центральной и Латинской Америки люди повально увлечены психоанализом?
– Нет, я и понятия не имела. Но в любом случае это не объясняет, зачем ему понадобилось столько экземпляров одной и той же книги.
– Не объясняет. Зато замыкает круг.
Эва Ариас опустила глаза на книжку, на обложке которой играли отсветы мигалок.
– Когда я была студенткой, сразу после революции, я тоже интересовалась психоанализом. Даже собиралась писать диссертацию о значении этой дисциплины для развития демократии в нашей стране. Юношеские мечты. – Она потрясла книгой. – Вы ее читали? Знаете, о чем она?
Жанна попыталась вспомнить, о чем ей говорил Феро. Бесполезно.
– Нет, не знаю.
– О каннибализме. По Фрейду, история человечества начинается с первобытного убийства отца. Мужчины клана убили отца и съели его. Все плохо, что плохо кончается.