Она медленно повернула голову. В полутьме ей привиделся язычок красного пламени и зеленая змея. Какая-то могучая сила притиснула ее к стене. Змея. Татуировка в виде чудовищной змеи, свернутой причудливыми кольцами, под которыми перекатывались мощные мускулы. Эта змея ее убьет. Задушит, как боа-констриктор. Под скулу ей уперся нож, блеснувший в темноте ртутным блеском.
– Hija de puta, no te mueves![57]
Жанна скосила глаз. Она заметила в комнате какое-то движение. Красное пламя оказалось банданой, стягивавшей череп второго нападавшего, сейчас склоненного над постелью больного. Жанну охватил страх за Нильса Агосто. Несчастного Нильса Агосто, не способного даже закричать. Тот и в самом деле не шевелился, готовый покорно принять смерть. Это смирение – наследие поколений никарагуанцев, привыкших к преследованиям, казням, грабежам…
Человек в бандане ухватил Нильса за нижнюю челюсть, чтобы тот мог рассмотреть его лицо. Но у него не было лица. Вместо него щерилась маска, в которой не было ничего человеческого. Страшная личина существа доколумбовой эпохи.
– За глиняного!
Удар! Красная бандана всадил нож в глаз Агосто. Брызнула кровь. Плотный горячий сгусток сейчас же растворился в ночи.
– За деревянного!
Удар! Удар! Убийца дважды проткнул ножом горло Агосто. Снова кровь. На сей раз она вытекала медленнее, словно была гуще. Черная струйка сползла вниз по горлу, растекшись пятном на больничной рубашке. Запахло железом. В комнате стало еще жарче. Это был тошнотворный запах жертвоприношения. Жанна забыла про Змея. Забыла про лезвие ножа, заставлявшее ее держать голову задранной кверху. Тьма вокруг казалась ей залитой кровавыми реками…
– За кукурузного!
Красная бандана еще раз ударил в горло жертвы. Толчками выплеснулась кровь, и раздался хруст шейных позвонков. Затем новый звук – скрежет стали о кости. Убийца испустил хриплый крик. Запустив руку по запястье в разверстую рану, он резал и кромсал человеческую плоть.
Отделив голову от тела, он, сплюнув, швырнул ее оземь:
– Нам не нужна кровь недочеловеков!
Змей и Пламя.
Мифические убийцы.
Но эти мифы – табу.
Эти мифы принадлежат космогонии, о которой мне ничего не известно.
Когда раздался стук от падения мертвой головы на пол, Жанна закрыла глаза.
Открыв их, она обнаружила, что убийцы исчезли.
Она снова прикрыла веки.
Голова докатилась до ее ног.
47
– Один из двух кабелей питания в двадцать тысяч вольт вышел из строя. Ровно в четверть седьмого. Такое случается. Такое случается довольно часто. И в Соединенных Штатах, и в Европе. В подобных случаях, как, впрочем, и везде, наша система безопасности автоматически включает три запасных генератора. Но включились только два из трех. Такое тоже случается. Однако я убеждена: это саботаж.
Эва Ариас стояла напротив Жанны, вжавшейся в кресло в коридоре основного корпуса больницы. Индеанка увела ее с места преступления, очевидно, не желая, чтобы та в очередной раз стала свидетельницей неуклюжести полицейских.
В руках Эва – она была босиком – держала большую банку пепси, ухватив пальцем кольцо, словно собиралась взорвать гранату. Судя по всему, ее заботило сейчас одно – убедить Жанну, что поломка на линии – дело самое обычное, что подобные аварии «могут произойти где угодно». И это абсолютно никак не связано с уровнем развития ее страны.
– Это саботаж, – уверенно говорила она. – Часть плана убийц. Организаторов покушения.
Жанна вяло махнула рукой, что означало: да бросьте вы. Сразу после пережитого она попросила себе чашку чаю. Где-то она читала, что горячее питье – лучший способ утолить жажду. Вот и верь после этого женским журналам. Сейчас она с вожделением смотрела на запотевшую от холода банку пепси.
– Как по-вашему, почему его убили?
– Из-за крови.
Жанна тоже так думала, но ей хотелось знать мнение индеанки.
– Нильс Агосто руководил передвижными установками «Плазма Инк.». Отвечал за импорт крови в нашу страну. Иными словами, именно он впрыскивал в жилы никарагуанского народа чужую кровь.
– Это преступление?
– Смотря какую кровь.
– Ну и какую кровь вы имеете в виду?
– Ту, что была в последних партиях. Из Аргентины. Обезьянью кровь.
Час от часу не легче. Сначала разговоры о зараженной крови. Теперь – байки про кровь животного происхождения. Что это, как не доказательство культурной отсталости народа? Но она удержалась от комментариев. Впрочем, не исключено, что ее раздражение – не более чем реакция на кошмар случившегося.
Эва Ариас продолжала:
– Ходят такие слухи. Якобы «Плазма Инк.» завозил из-за границы кровь животных и подмешивал ее в свои резервуары.
– С медицинской точки зрения это полный бред.
– Но простые люди в него верят. От всего, к чему прикасался Эдуардо Мансарена, несет серой.
Жанна поняла. Убрав Нильса Агосто, убийцы намеревались расправиться и с Вампиром из Манагуа. Но их опередили. Может быть, подумала она, за всеми этими суевериями кроется и истинная подоплека. Если Нильс Агосто привез кровь, зараженную вирусом – возбудителем болезни, превращающей человека в дикого зверя, – то нечего удивляться появлению кривотолков.
Эва Ариас отпила глоток из банки. Гнев ее вроде бы утих. На месте преступления, едва увидев ее, Жанна испугалась, что та набросится на нее с кулаками. Француженка прибыла в ее страну два дня назад, и ее приезд ознаменовал стихийное бедствие. По убийству в день.
– Предрассудки, связанные с кровью, стары как мир, – заговорила никарагуанка. – Во время Второй мировой войны немецкие солдаты в Северной Африке предпочитали умереть, чем дать согласие на переливание еврейской или арабской крови. А американские солдаты – белые, естественно, – обратились в Красный Крест с предупреждением, что категорически отказываются от «черной» крови, потому что она, дескать, вредна для здоровья.
Жанна молчала. Этот экскурс в историю ее удивил. Со стыдом в душе она осознала, что в смысле культуры не слишком доверяла Эве Ариас, считая ее кем-то вроде крестьянки, недавно освоившей грамоту. Сама себе не отдавая в том отчета, она относилась к ней с легким презрением…
А Эва тем временем с горечью продолжала – она сегодня явно была в ударе:
– Торговля кровью в Латинской Америке неотделима от эксплуатации и нищеты. Бедным странам нечего больше продать, кроме двух вещей: своих дочерей и своей крови. В Бразилии, накануне карнавала в Рио, в донорских пунктах царит необычайное оживление. Бразильцы сдают кровь, чтобы купить костюм…
Жанне стоило немалого труда вникать в смысл произносимых Эвой слов. Ее все еще трясло, перед глазами стояли жуткие картины убийства. Кровавые гейзеры. Хриплые крики. Hija de puta! Каждая деталь била по нервам, как удар током.
– Чтобы избежать разборок, – подвела итог Эва Ариас, – «Плазма Инк.» переправляет собранную кровь в Соединенные Штаты. Чем вам не сделка с дьяволом?
Жанна подняла глаза. Последняя фраза заставила ее кое о чем вспомнить:
– На Нильса Агосто уже было совершено нападение. Со стороны крайне правых. Вы полагаете, сегодняшняя бойня – тоже их рук дело?
Эва как будто не слышала вопроса:
– Опишите мне нападавших. Вы заметили у них татуировку?
– У одного точно. Того, который держал меня в углу.
– Что это за татуировка?
– Змей. На руке.
– Это знак гангстеров. Они именуют себя мара.
Это название Жанна уже слышала. Мара появились в Центральной Америке в конце гражданских войн и сразу «прославились» особенно жестокими и кровавыми преступлениями. Наибольшей известности добились мара из Сальвадора – мара восемнадцать и мара Сальватруча. Банды враждовали и между собой. Принадлежность к той или иной группе определялась татуировкой, манерой одеваться и специальной жестикуляцией.
– Мне казалось, мара в основном действуют в Сальвадоре.
– А также в Гватемале. А теперь и до нас добрались.
Жанне припомнилась курьезная история. Правительство Сальвадора, решив покончить с бандитизмом, раскинуло невероятно широкую сеть. Хватали всех молодых парней с татуировкой. Арестовали около ста тысяч человек, девяносто пять процентов которых пришлось выпустить. Дров наломали будь здоров. Пересажали глухонемых, имевших неосторожность переговариваться на улице с помощью языка жестов…
– Татуировка играет у них важную роль, – продолжала Эва Ариас. – Роль языка символов.
– А что символизирует змей?
– Понятия не имею. Говорят, что каждая татуировка соответствует совершенному убийству. Или тюремной отсидке. Про это мало что достоверно известно. Некоторые татуировки указывают на место в преступной иерархии. Как в России или Японии.
– При чем тут кровь?
– Есть банды, в основном гватемальского происхождения, члены которых верят в чистоту нашей расы. Нелепость, конечно. Население Центральной Америки вот уже четыре века представляет собой продукт смешения индейской и испанской крови.
– Вы что-нибудь знаете о бандах крайне правой ориентации?
– Зачастую они состоят из бывших солдат элитных подразделений, нанятых мексиканскими картелями для переправки наркотиков с континента на континент. Вряд ли их отбирали по расовому признаку. Тем не менее они помешаны на вопросах чистоты крови. Настоящие нацисты.
Жанна поднялась и встала лицом к лицу с высоченной никарагуанкой. От той веяло благословенной прохладой. Как от мраморных статуй в Риме, в самый жаркий полдень хранящих память о холоде каменоломен.
– Когда убийца приканчивал Агосто, – сказала она, – он бормотал что-то странное.
– Что именно?
– Что-то про глиняного человека. Потом про деревянного и кукурузного. Как будто приносил его в жертву этим людям. Вам это о чем-нибудь говорит?
Никарагуанка смяла в ладони пустую банку и швырнула ее в мусорное ведро. В глубине парка полицейские натягивали желтую ленту с надписью: «Precauciуn»