Откуда он взялся, этот ребенок? Может, его бросили родители, жители одной из окрестных деревень? Или он сам по какой-то причине сбежал из отчего дома? Есть и еще одна возможность. Мальчик жил на военной базе – там ведь есть дети. Если ребенок местный, нам не составит никакого труда узнать, кто он. Но если он с базы, дело осложняется. Военные никогда ни в чем не признаются.
25 мая 1981 года
Мы поместили Хуана в отдельной комнате, забранной решетками, подальше от других детей, чтобы они его не дразнили. Он легко впадает в панику, стоит ему поймать на себе чей-нибудь взгляд. Вообще он ведет себя крайне беспокойно, все время дергается. Потом вдруг раз – и засыпает. Проснувшись, принимается тянуть свою веревку – нам пришлось его привязать, иначе он поранился бы, колотясь в решетку. Я часто повторяю себе слова Иисуса, приведенные апостолом Матфеем: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю»[70].
Мы кормим его. Он ест фасоль и кукурузные початки, но предпочитает фрукты и зерно. Пока он ест, в глазах у него стоит страх. Впечатление такое, будто он боится, что у него отнимут пищу. Без сомнения, это память о жизни с обезьянами.
Сон у него беспокойный. Лицо дергается в тике, тело сотрясают судороги. Он постоянно настороже. Впрочем, в такие моменты из-под оболочки дикаря проступает его человеческая сущность. У Хуана правильные черты лица, нежная кожа, тонкие суставы. Кто же он такой?
29 мая 1981 года
Неделя наблюдений и медицинских осмотров. Итог неутешительный. Подозрение на малярию подтвердилось. Кишечник кишит паразитами. Множественные инфекции. Томас прописал антибиотики в лошадиных дозах. Теперь остается только ждать.
В отношении поведения также ничего хорошего. Хуан целыми днями сидит в своей клетке, сжавшись в комочек, и стонет. Лица под волосами, которые состригли не все, не видно. Надеюсь вскорости приняться за его обучение, но начинать придется с нуля. Например, с прямохождения. Уверен я лишь в одном. Этот ребенок – дар Божий. Я поклялся себе, что спасу его.
6 июня 1981 года
Никакого прогресса. Хуан не реагирует ни на один из внешних раздражителей. Отказывается ходить прямо. Ведет себя апатично. Оживляется только при виде еды. Я выяснил, что он любит больше всего – финики. Наверное, привык питаться ими, когда жил с обезьянами-ревунами. Томас считает, что мы обязательно должны приучить его к мясу. Ему надо расти.
7 июня 1981 года
Сегодня ночью ходил проведать Хуана. В это время суток наш скот донимают летучие мыши. В темноте их не видно, слышно только, как хлопают крылья. Они прилетают сосать кровь.
Вот под эти мрачные звуки я и отправился к Хуану. Он не спал. Сидел и смотрел по сторонам. Казался спокойным. Просто сидел и смотрел в ночь. И я вдруг понял, что он видит в темноте. Мне стало страшно. В голову полезли мысли о летучих кровососах, что терзают наших буйволов…
16 июня 1981 года
Вот уже три дня в приюте гостит Карлос Эстевес, этолог из Ресистенсии. Он изучает обезьян-ревунов, и, как ни странно, его познания помогли нам в наблюдениях за Хуаном.
Сегодня утром он за чашкой мате делился с нами своими выводами. Я записал наш разговор на церковный магнитофон. Привожу здесь слово в слово фрагмент, непосредственно касающийся Хуана…
Жанна потерла веки. Четыре утра. Прочитанное потрясло ее. Дитя джунглей. Мальчик, выросший среди обезьян. Границы расследования в очередной раз шагнули куда-то за пределы возможного. И в то же время вновь открывшиеся факты идеально ложились в логику убийств. Улики… Дикарский образ убийцы…
Она заварила себе еще чашку зеленого чая. Вспомнила свой разговор с Элен Гароди. Директор института Беттельгейма упоминала о «детях-маугли». По ее мнению, у большинства из них обнаруживались симптомы аутизма, хотя открытым оставался главный вопрос: жизнь в лесу послужила причиной патологии или, напротив, дети оказались в лесу именно потому, что были другими?
Жанна глотнула чаю. Холода она больше не чувствовала. Не чувствовала и усталости. По правде говоря, она вообще не чувствовала своего тела. Снова уселась на кровать и взяла в руки тетрадь в кожаной обложке. В голове крутились сюжеты сказок, в которых маленькие дети оказываются одни-одинешеньки в страшном лесу.
Хуан и был героем одной из таких сказок.
Кошмарный сон обернулся реальностью.
59
«– По-английски их называют black howler monkey. В субтропических лесах северо-востока страны это самый распространенный вид. Самцы черного цвета, самки – желтого.
– Какой образ жизни они ведут?
– Древесный. Хвост служит им чем-то вроде пятой конечности, с помощью которой они перескакивают с ветки на ветку. Они почти никогда не спускаются на землю.
– Вы полагаете, Хуан жил с ними на деревьях?
– Ему было нелегко не отставать от них. Зато он мог оказывать им кое-какие услуги на земле. Подбирать плоды. Предупреждать о появлении хищников.
– Я никогда не хожу в лес. Почему их называют ревунами?
– Это крайне агрессивный вид. У каждого клана – своя территория. Если на нее проникает чужак, они принимаются кричать. Слышать их рев ужасно. Да и видеть тоже не лучше. Грива на голове встает дыбом, пасть округляется, становясь похожей на букву О. Мне кажется, Хуан, издавая звуки, пытается их имитировать.
– Пока для него это единственный способ самовыражения…»
Жанна подняла глаза. Она вспомнила вопли, подслушанные в кабинете Антуана Феро. Никаких сомнений: тот горловой вой, что издавал Хуан-Хоакин, зародился в Лесу мертвецов…
«– А по отношению друг к другу они тоже проявляют агрессию?
– Самец живет с несколькими самками и их детенышами. Вожак стаи не миндальничает с остальными самцами. Вообще отношения внутри группы довольно жесткие. За все приходится драться. За самку. За пищу. За все».
Жанна снова вызвала в памяти сеанс гипноза у Феро. Лес кусается… Да, обезьяны-ревуны не церемонились с Хоакином. Кусались. Царапались. Лупили его почем зря…
«– Что за жизнь была у него среди обезьян, как вы думаете?
– Нелегкая жизнь. Он ведь во всем им проигрывал.
– Вот чего я как раз и не понимаю… Хуан гораздо крупнее обезьян…
– Это, кстати, может помочь нам определить, когда именно он к ним попал. Я думаю, он был тогда совсем маленьким. Во всяком случае, ростом меньше метра. Сколько лет ему тогда было? Четыре года? Пять лет? Потом он подрос, и клан от него отвернулся. Физические различия, неуклюжесть… Вполне естественно, что его оттолкнули».
Жанна представила себе, какую жизнь вел мальчик. Не жизнь, а ад. Она словно наяву услышала шелест листвы, треск сучьев, хриплое рычание. Ей приходилось вдыхать смрад чужих тел. Сносить удары и укусы… Она превратилась в Хуана…
«– Теперь я хотел бы задать вам несколько вопросов.
– Прошу вас.
– Когда Хуан понимает, что за ним наблюдают, как он реагирует?
– Нервничает. Начинает ерзать на месте.
– Он поворачивается к вам спиной?
– Да. Но продолжает поглядывать на меня из-за плеча.
– Это типичное поведение карайя. Скажите, он стучит по стене, чтобы напугать того, кто к нему приближается?
– Нет.
– Показывает зад в знак покорности?
– Нет. Покорность ему вообще не свойственна.
– Он, конечно, не обязан был перенимать все повадки вида, с которым делил существование.
– Как вы думаете, он способен к обучению?
– Я специалист по поведению животных, а не психолог.
– Мне кажется, у Хуана есть признаки аутизма. Могла ли жизнь в лесу заблокировать его умственные способности? Вызвать своего рода деградацию?
– Чтобы строить предположения о том, есть ли у него шанс вернуться на путь человеческого развития, необходимо узнать, откуда он взялся. В каком возрасте покинул наш мир. Вы уже провели местное расследование?
– Нет еще.
– Со своей стороны, я думаю, что это брошенный ребенок. Родители Хуана его не хотели. И никогда его не любили.
– Откуда такая уверенность?
– Избалованный, заласканный ребенок не смог бы выжить в лесу. Закалка Хуана лучше всего доказывает, что и среди людей его жизнь была не сахар. Проведите расследование. Я почти не сомневаюсь, что вы что-нибудь найдете. Какое-то происшествие… Что-то связанное с насилием в семье…»
Жанна отложила тетрадь. Строчки плясали у нее перед глазами. Впрочем, запись беседы закончилась. Она бросила взгляд на часы – дешевую электронную поделку, которая валялась у нее в сумке и которую она недавно нацепила на запястье вместо «Картье».
Пять утра.
Странно, что от Николаса никаких вестей. Неужели его так напугало ночное приключение с выкапыванием трупа? Остается надеяться, что он не удрал в Антигуа на «ее» машине. Сейчас приму душ, решила она, потом заварю еще чаю и продолжу чтение.
Секунду спустя она крепко спала.
60
Жанна проснулась, разбуженная чудовищным криком обезьяны-ревуна. От ужаса она подскочила и поняла, что орет ее мобильник, оставленный в изголовье.
– Алло!
– Это Райшенбах. Я тебя что, разбудил?
– Да. Нет.
Сердце у нее колотилось как сумасшедшее, с каждым ударом проваливаясь все ниже, словно хотело спрятаться в глубине грудной клетки. Ей снился Хоакин. Его вопли. Его руки. Его глаза, способные видеть в темноте…
– Чего тебе?
– Понял, – засмеялся детектив. – Я тебя разбудил. У меня новости. Насчет посылки. Тебя это еще интересует?
Жанна ухватила край простыни и обтерла лицо. Несмотря на холод, она обливалась потом. За окном светало. Вокруг все было знакомым и обыденным. Телевизор. Кресло. Деревянная обшивка стен. В уме всплыло испанское слово «pesadilla», означающее ночной кошмар, и его мелодичное звучание как будто смягчило мощь потаенной угрозы.