Он полз долго, целую вечность, чувствуя себя все хуже и хуже. Сначала у него свело мышцы спины между плечами, затем начало крутить живот, потом на него напал озноб, а в голове словно начал сжиматься и разжиматься кулак, и грубые пальцы бесцеремонно скребли его череп и мозг. Все вместе это было чуть ли не хуже, чем боль в раненом колене, распирающая, не перестающая, но не столь адская и пронзительная, как прежде. Посмотрев на свою рану, он обнаружил, что она по-прежнему кровит, хотя уже не так обильно. Это было уже кое-что. Но у него по-прежнему оставалось такое ощущение, будто его вот-вот вырвет или он обделается, а может, и то и другое сразу.
Он полз к этому белому дереву, тараща глаза. Он никогда не видел ничего подобного. Дерево стояло у входа в низкую пещеру, виднеющуюся в скалистом склоне холма, и будто охраняло то, что находилось внутри. Поначалу он думал, что это осина, но у осин имелись ветки и шероховатая бороздчатая кора, а у этого дерева ничего такого не было, оно было совершенно гладким, если не считать крошечных узелков и прожилок, которые Адам смог разглядеть, только когда подполз ближе.
Ему пришло в голову, что это, возможно, кость какого-то древнего слона, торчащая из земли, но, подобравшись ближе, он убедился, что это однозначно дерево, засохшее, может, даже окаменевшее, хотя он не знал, как такое возможно. Он провел ладонью по стволу, чувствуя под окровавленными пальцами золистую сухость и оставляя кровавые следы. На его ладони осталась какая-то белая пыль, кажется, что-то вроде спор.
Он вытер руку о футболку. Это было что-то странное, что-то чуждое, недоброе.
Адам переключил свое внимание на пещеру. В ней наверняка темно и сыро, но там можно переночевать. Впрочем, у него все равно нет других вариантов. Он сунул руку в карман и достал телефон. Во время его схватки с Паркером экран раскололся, куски стекла отваливались от корпуса, но, похоже, фонарик все еще работал. Белый свет ударил ему в лицо, и он направил его внутрь пещеры. Она была не очень глубокой, но в ее задней части имелся поворот, вид которого ему не понравился. Возможно, там прячется какое-то существо, только и ждущее случая прикончить его.
– Эй? Кто здесь? Кто здесь? – закричал он в пещеру; его голос надломился, звуча визгливо, как скрипучая пила, и отразился от сырых мшистых каменных стен в искаженном виде, точно в кривом зеркале: Э-Эй! КтО-О ЗдЕ-Есь… КтО-О здЕ-Есь…
Адам немного подождал, лежа на каменистой земле, борясь с болью и пытаясь собраться с силами, чтобы заползти внутрь.
Когда он снова пополз вперед, каждое движение приносило ему невыносимую боль. Раскаленные угли, жгущие его колено, гнилые зубы, грызущие его живот, источающий жар кулак в черепе, ножи, режущие спину… Ему надо было проползти только несколько футов, но он уже знал, что не сможет доползти до цели. Это было слишком тяжело. Он сделал все, что мог сделать, прополз столько, сколько мог проползти. Он сжег все, что в нем было, добираясь сюда. Он не был таким умным, как Хлоя или Джош, или таким изобретательным, как Паркер. У него отняли все стоящее, что было в нем, и теперь он умрет, умрет прямо здесь.
Его никто не найдет. Он лежит сейчас в своей могиле.
Он повернулся и попытался оглядеться, но телефон выскользнул из его онемевших пальцев, заскользил по каменному полу пещеры, и по ее стенам и потолку заплясали странные искаженные блики. Борясь с болью, Адам потянулся за телефоном, но тот лежал слишком далеко на неровном полу, светя вверх, освещая пещеру, как какой-то холодный белый костер. Что ж, по крайней мере, он не умрет, ничего не видя.
Сзади что-то зашуршало.
Извернувшись, он оглянулся через плечо, но не увидел ничего, кроме того белесого дерева. Все остальное исчезло, будто залитое чернилами или краской. Ему стало еще больше не по себе, и он пошевелился, пытаясь устроиться чуть удобнее. Опустил лицо на холодный гладкий участок каменного пола, и его охватило невыразимое облегчение; возможно, это было самое лучшее чувство, которое он когда-либо испытывал в жизни. На него уже наваливался сон или что-то вроде сна, протягивая к нему из глубины свои толстые, с перетяжками щупальца, которые – он это знал – уже не отпустят его.
Он снова услышал шуршание, на этот раз громче, ближе. Протер глаза грязными окровавленными пальцами, но так ничего и не увидел. Затаив дыхание, попытался застыть, стать таким же неподвижным, как окружающая его ночь. Он не хотел, чтобы некое ужасное невидимое существо убило его. Он совсем не хотел умирать.
Прежде чем отключиться, Адам увидел, как то дерево, похожее на кость, начинает мерцать и склоняться под ветром.
Используя найденный топор, Паркер нарубил веток и сплел из них что-то вроде полога, который укрепил над землей между деревьями на краю поляны, там, где они росли наиболее близко друг к другу. Этот маленький навес мог защитить его только от самого небольшого дождя, но ничего, под ним вполне можно заночевать, для этого он сгодится. По крайней мере это хилое укрытие оградит его от ветра и холода. А это намного лучше, чем то, что он уготовал для Адама.
Адам… Паркера захлестнула ядовитая волна стыда, смешанного с гневом, когда он остановился и подумал о том, что сделал со своим лучшим другом всего несколько часов назад. Адам не заслуживал, чтобы ему пустили пулю в колено, как бы он себя ни вел и что бы ни говорил. Адам просто пытался помочь, а когда из этого ничего не вышло, разозлился и стал действовать безрассудно. Это можно было понять. А сам он сегодня выстрелил в двух своих друзей, одного убил, а второго оставил умирать. В этой истории плохим парнем был он – Паркер Каннингем. Не просто плохим парнем – мерзавцем. И что бы ни произошло дальше, как бы он сам к этому ни относился, теперь уже ничего не исправишь. Никогда.
Паркер прислонился спиной к дереву и осел вниз, обсыпав могучие плечи измельченной корой. Его зад с тихим стуком ударился о землю, голова запрокинулась, и взгляд уперся в маленький просвет между верхушками деревьев. Там было полно звезд. Он сосредоточился и представил, как парит среди них, затерянный в океане пустоты, усеянном пятнышками далекого белого света. Ему было холодно, он чувствовал себя неприкаянным, дрейфующим в аварийной спасательной капсуле, которую выпустили из большого космического корабля, чья приборная панель не работала, а двигатели давно заглохли. Ему ничего не остается, кроме как дрейфовать в абсолютном мраке и ждать. Ему некуда двигаться, кроме как вперед, куда бы это самое вперед его ни привело.
Наверное, сейчас это означает, что ему нужно поспать. Хотя бы немного. А потом он придумает, что делать дальше.
Встав на четвереньки, он заполз под низкий навес и постарался устроить свое огромное тело в тесном пространстве между навесом и землей. Любому нормальному человеку тут, наверное, было бы вполне удобно, но Паркер чувствовал себя как в гробу. Он подсунул рюкзак под голову; тот был комковатым, мокрым и холодным, но это все-таки было лучше, чем камень или вообще ничего. Черный топор он положил на подстилку из палой хвои рядом со своей головой, чтобы схватить его, если будет нужно.
Завтра он начнет искать своего отца. Его отец где-то здесь, и он найдет его. Теперь времени для этого у него есть сколько угодно.
Висящая на его бедре портативная рация вдруг ожила. Послышался треск радиопомех.
– Паркер, ты меня слышишь?
Он отстегнул рацию от пояса и поднял к лицу, с подозрением глядя на нее прищуренными глазами. Он совсем забыл, что у него есть эта штука и что она включена.
Через секунду красный огонек замигал, в динамике опять послышались помехи, затем раздался все тот же знакомый голос, звонкий, как церковный колокол:
– Парк, это я. Если ты слышишь меня, пожалуйста, ответь.
Отойдя на достаточное расстояние от поляны, Хлоя села на ствол упавшего дерева и опустила голову, пытаясь дышать, как ее учили. Вдалеке был виден костер Джоша, пылающий в круге из камней и отбрасывающий на деревья пляшущие тени и мерцающий оранжевый свет. Она знала, что, когда заползет в свою маленькую бэушную палатку, ей будет нетрудно заснуть. Наверное, сейчас она бы не проснулась, даже если бы вокруг начался лесной пожар. Изнеможение проникло во все ее мышцы, позвоночник, оно скопилось в ее глазах и затылке. Если она сейчас ляжет на землю, то отключится еще до того, как сделает следующий вдох. Но она не может этого сделать. Пока еще нет.
Сидя в темноте, Хлоя досчитала до ста двадцати, затем отцепила портативную рацию от пояса джинсов и поднесла ее к губам, нажав переговорную кнопку:
– Паркер, ты меня слышишь?
Ничего.
– Парк, это я. Если ты меня слышишь, пожалуйста, ответь.
Опять молчание, полное помех, затем:
– Я тебя слышу.
Хлоя вздохнула, почувствовав невольное облегчение:
– Ты в порядке?
Последовала долгая пауза.
– Вообще-то нет.
– Да, похоже, сейчас это распространенное чувство, – сказала она.
– Как вы, ребята?
– Неважно, Паркер. Совсем неважно.
Последовала еще одна пауза.
– Да уж.
– Где ты сейчас?
– В лесу, – ответил Паркер. – Я не знаю где именно. Я нашел еще одну поляну с кострищем, так что… А вы по-прежнему там?
– Да, большинство из нас. – Ее слова были пропитаны горечью, пропитаны ядом.
– Ты зла на меня?
У Хлои перехватило дыхание. Она фыркнула, не веря своим ушам. Ей даже не надо было думать о том, что сказать, слова уже были здесь и сразу же полились потоком:
– Зла ли я? Да, Паркер, я чертовски зла. Как ты вообще можешь спрашивать меня об этом? Конечно, я зла. Я зла, я напугана, и я так чертовски устала, что мне хочется кричать. И знаешь, никто не может ничего с этим поделать, и менее всего ты. Я понятия не имею, что делать со всем этим дерьмом. Я не знаю, следует ли мне тебя ненавидеть, или жалеть, или и то и другое одновременно, или испытывать к тебе еще какое-то чувство. То, что ты сделал, так ужасно, что я не знаю, как мне надо реагировать. Если честно, я чувствую себя виноватой даже оттого, что вообще говорю с тобой сейчас.