толетия, пережило бесчисленные бури и зимы. И уж точно выдержит вес взобравшегося на него человека.
Он карабкался, пока не увидел верхушки других деревьев. Впечатление было такое, будто лес тянется бесконечно. Это был зеленый океан, простирающийся до горизонта в каждую из сторон. У Паркера захватило дух. Он знал, насколько велики леса Пайн-Бэрренс, но одно дело видеть их на карте, и совсем другое – оказаться в самой середине. По правде сказать, какая-то часть его ожидала, что он сможет увидеть отсюда шоссе или океан, но вокруг не было ничего, кроме древесных крон, только невдалеке в маленьком просвете в лесу он углядел…
Ничего себе. Ничего себе.
– Ты это видишь? – взволнованно крикнул он.
– Разумеется, нет, – раздраженно отозвался Нэйт.
Ну и пожалуйста. Он, Паркер, скоро покажет ему это.
Ему не терпелось это сделать. Ведь теперь они стали так близки.
О боже… Это потрясающе.
На это ушла четверть бутылки 95-градусного «Эверклира» в качестве дезинфицирующего средства и почти все содержимое аптечки Джоша, но в конце концов они сумели остановить кровотечение из раны Хлои. Ники была впечатлена – Джош оказался на высоте. Выходит, он не зря три года был бойскаутом.
Пот по-прежнему тек и тек со лба Хлои, и он вытирал его подолом своей футболки, оставляя на ткани темные пятна.
– Просто будем надеяться, что он не проткнул какой-то важный орган, – пропыхтел Джош, плюхнувшись на сырую траву.
Ники уселась рядом с ним и уперлась усталыми ватными руками в землю за своей спиной, пристально глядя на Хлою. Та казалась такой маленькой, такой хрупкой. Как будто сильный ветер мог бы разметать ее, словно кучу листьев.
– Как ты думаешь, насколько это вообще вероятно? Ну, что она оклемается? – спросила Ники.
– Не знаю, – признался Джош. Он говорил так, будто у него онемел рот, медленно и осторожно. – Скорее всего, шансы невелики, и даже если нам повезло, она потеряла много крови. Да, я знаю, что состоял в скаутах всего три года, и, скорее всего, мне лучше заткнуться, не пускаясь в глупые рассуждения о моем отце-враче, но, насколько я понимаю, большая потеря крови – это хреново. Если мы сможем поставить ее на ноги к завтрашнему дню, возможно, у нее получится выбраться отсюда. Но, если честно, я не знаю.
Ники решила не обращать внимания на его жалкие паскудные выпады. Сейчас не стоит затевать ссору, это не пойдет на пользу ни ей, ни ему, как бы зла она ни была… на Джоша, на Адама, на Хлою, Паркера, Нэйта, на себя самое, на всё и вся. Ярость клокотала в ее сердце, перекатываясь, булькая и требуя выхода.
Знакомая ярость, пытающаяся вырваться наружу, причем контрпродуктивным способом.
Ее психотерапевт сказал, что гнев – это здоровое чувство, а ярость – нет и что если она упорно цепляется за эту ярость, которую испытывает столь часто, то ей необходимо научиться направлять ее в конструктивное русло. В этом здорово помогала легкая атлетика, ведь, когда она бегала, в ней все выгорало и ярости уже не оставалось места. Но в остальное время эти маленькие очаги огня внутри время от времени начинали разгораться. Поначалу они всегда бывали не столь значительными, возникали из-за мелких обид, но затем превращались в катастрофические пожары, которые она носила в себе, пока не доходила до точки. И тогда у нее не оставалось иного выбора, кроме как обратить свою ярость против кого-нибудь. Когда она обрушивала ярость на саму себя, это выглядело как депрессия, страх, отчаяние. А когда огонь выплескивался на кого-то еще, школьному психологу обычно приходилось вызывать в школу ее родителей, чтобы сообщить им очередную плохую новость.
Странное дело – до того момента, когда Адам пырнул Хлою, Ники удавалось делать вид, будто Джош не может пробудить в ней эту ее ярость. Это была глупая дурацкая фантазия, но это было ее заветным секретом с тех самых пор, как она впервые поцеловала его. Она притворялась перед самой собой, будто на свете все-таки существует человек, на которого она не станет злиться за то, что он просто человек со всеми своими слабостями и недостатками. Будто он почему-то оказался особенным, не таким, как все остальное население земли.
Сейчас это казалось ей глупым.
А Адам? То существо, которое она выволокла из пещеры, было им и в то же время не было. Адам никогда бы не причинил вреда Хлое. Не причинил бы, если бы находился в ясном сознании, если бы был самим собой. Этот искореженный парень, которого она вытащила на свет… он был болен, у него был сильный жар. Он был напуган, у него были галлюцинации. Им владел то ли ужас, то ли ярость, вот он и пырнул Хлою.
А теперь он исчез.
А ведь она сказала Хлое не трогать его. Она чуть ли не умоляла ее. И вот что из этого вышло.
От всех этих мыслей огненный шар внутри нее разгорелся снова, и Ники решила переключить внимание на что-то другое. Она подошла немного ближе к Джошу, пытаясь изобразить улыбку:
– Который час?
Посмотрев на свои часы, Джош вздохнул через нос и понурил голову:
– Не знаю. Они остановились.
– Как это остановились?
Джош снял старый «таймекс» со своего запястья и встряхнул его:
– Я хочу сказать, что часы больше не ходят, Ники. Они остановились в… в три пятьдесят три ночи. Они сломались, а я даже не заметил. Вот зараза.
– Разве в них нет батарейки?
– Конечно, есть.
– Она что, была старая?
Джош потер глаза:
– Нет, совсем новая. Я заменил ее в мастерской на прошлой неделе, потому что знал, что мы отправимся сюда. – Он швырнул часы в кусты.
У Ники совсем расходились нервы, и ей пришлось сложить руки на груди, чтобы удержаться от смеха, или крика, или от того и другого разом. Ей было тошно. Тошно от всего этого, от всей этой хрени.
– И что же нам теперь делать? – спросила она.
– Посмотреть время на телефоне. Не знаю.
– Я имею в виду, что нам делать со всем этим. Что нам делать с ней.
– Ну, сейчас уже вторая половина дня, – медленно проговорил Джош. – Вряд ли она сможет куда-то пойти. Возможно, нам надо просто остаться здесь. Поставить палатки и подождать, когда она очнется.
Ники изумленно воззрилась на него:
– Это и есть твой грандиозный план? Торчать здесь, у черта на рогах, и ждать у моря погоды?
Джош плюхнулся на спину и вытер пот со лба:
– Если у тебя нет плана получше, то да. Лично я не вижу поблизости никаких отелей, но если ты хочешь их поискать, то уж милости просим.
Между ними повисло долгое неловкое молчание. Джош потер запястье в том месте, где прежде находились часы, и Ники не могла не отметить, что он избегает смотреть на нее.
– Тебе необязательно быть таким говнюком, – сказала она.
– Что? Я вел себя нормально.
– Нет, не нормально.
– Хлоя могла умереть, Ники. Она и сейчас может умереть. И если это случится, извини, но это будет на твоей совести.
– Не моя вина, что…
– Еще как твоя, – оборвал ее Джош. – Будет твоя. Я сказал тебе, чтобы ты не вытаскивала из нее этот сук, но ты все равно вытащила его. Ты даже не слушала меня, ты просто… сделала это, не задумываясь о последствиях, – зло кричал он. – Ты вообще ни о чем не подумала. Ты никогда не даешь себе труда просто взять и подумать.
Его слова полоснули по сердцу. На секунду ей захотелось обрушить на Джоша все пламя своей ярости, чтобы показать ему, каково это на самом деле – гореть. Но она подавила это желание, и когда заговорила снова, ее голос прозвучал тихо и устало:
– Мы должны были что-то сделать, Джош. Должны были попробовать хоть что-то предпринять.
– Тебе надо было пробовать все что угодно, но только не это.
Ники смотрела на него еще несколько минут, проверяя, нет ли у него в запасе еще какого-то мерзкого дерьма, которое он хочет вывалить на нее, но, похоже, дерьмо у него иссякло, во всяком случае, пока. Вытерев ладони о джинсы, она поднялась на ноги, отстегнула от своего рюкзака палатку и разложила ее на самом гладком пятачке земли, который смогла найти.
– Что ты делаешь? – спросил Джош.
– Ставлю палатку, – ответила она, стараясь говорить так отстраненно, как только могла. – Если мы будем здесь ночевать, нам понадобится укрытие, разве не так?
Больше Джош ничего не сказал. Несколько минут Ники работала в молчании, чувствуя на своей спине его взгляд. Когда он наконец поднял задницу и начал помогать, она не обращала на него никакого внимания. Ей больше нечего было ему сказать.
9
Паркер соскочил на землю, подхватил свои вещи и побежал, не сказав Нэйту ни слова.
Нэйт догонит его. Он же призрак и может делать все что хочет – ему не дано только летать. Ну и пофиг.
Паркер бежал по прямой, которую он мысленно начертил от подножия сосны, огибая другие, более мелкие деревья, пока не добежал до ручья. Он последовал по его течению, пока лес не расступился, уступив место открытому пространству – такому большому, какого Паркер не видел с тех самых пор, как они вчера свернули с шоссе. Было легко забыть, насколько обширен этот лес, особенно когда ты находишься среди деревьев. Лес был густым, он почти что вызывал клаустрофобию, и легче было просто не думать о том, что за этими деревьями новые и новые деревья. Но иногда – иногда – деревья раздвигалась, чтобы еще раз напомнить о том, что границ у этого леса нет.
Открытое пространство, представшее перед ним, было и правда громадным и при этом круглым. Как будто этот круг оставили инопланетяне, но не на поле, среди пшеницы, а среди деревьев. А в самом центре виднелось озеро, синее, как сапфир.
Паркера поразили не размеры озера – не сказать, чтобы оно было большим, – а то, что оно представляло собой идеальный круг, как будто это был метеоритный кратер, наполненный водой. С одной стороны в него впадал ручей, вдоль которого он следовал, а с противоположной стороны вытекала широкая река и далеко-далеко исчезала среди деревьев. Однако, несмотря на то что вода втекала и вытекала, поверхность озера оставалась совершенно неподвижной, похожей на синее стекло. Она отражала предвечернее небо, словно зеркало, абсолютно гладкое, без единого изъяна. Озерную гладь не нарушала ни одна волна, ни одна вынырнувшая рыба, ни одна птица, надумавшая спикировать к воде, чтобы добыть себе обед. Сама мысль о том, чтобы потревожить эту гладь, казалась Паркеру чем-то вроде греха, вроде ереси, вроде хулы на Бога. Не то чтобы он верил в Бога. Даже когда дела шли хорошо, единственными богами в их семье были игроки «Нью-Йорк джетс»