Тяжело дыша, Паркер посмотрел на Нэйта:
– Ну что, идем?
Нэйт щелкнул языком:
– Я иду за тобой, здоровяк.
Паркер кивнул и вошел в старую церковь.
Его мертвой волной обдал запах затхлости, пощипав верхние синусы и пощекотав мозг. Паркер фыркнул, сплюнул на неровный пол, затем закрыл нос и рот краем футболки, рассматривая то, что его окружает, сквозь запотевшие очки.
Должно быть, когда-то неф этой церкви выглядел внушительно, но теперь он почти разрушился. Из давным-давно разбитых окон наверху лился свет, падая на скамьи, покрытые пылью; во всех углах серела паутина, а в щелях между треснувшими половицами росли сорняки. В глубине над опрокинутой кафедрой висел большой деревянный крест, похожий на тот, что высился на крыше.
Здесь пахло плесенью, гнилью и горьким мелом, и Паркер вспомнил, как родители привезли его в Норт-Плейнфилд, чтобы очистить дом его дедушки, после того старик отдал Богу душу. Возясь на чердаке, он обнаружил в самом дальнем углу дохлого енота, изъеденного червями. Тут была такая же вонь. Как будто что-то заползло в церковь, чтобы умереть.
Он стал медленно обходить помещение, всматриваясь в детали и поддевая ногой кучи трухи. В дальней стороне церкви на стены обрушилось дерево, и в пролом проникал свет. На потрескавшихся пюпитрах перед рядами скамей лежали превратившиеся в бумажную массу молитвенники, которые можно было узнать по золотым крестам на гниющих переплетах. Паркер попытался взять одну из книжиц, но она рассыпалась в его руках.
За опрокинутой кафедрой под крестом Паркер повернулся туда, где, должно быть, стоял пастор, когда вел проповеди. Родители так и не научили его посещать церковь. В Бога он не верил. Должно быть, унаследовал это от матери – та всегда интересовалась только тем, что можно было доказать. Поэтому, когда отец пропал, ей только и осталось, что переживать наедине с собой. Неудивительно, что у матери сорвало резьбу. А отец? Иногда Паркеру казалось, что отец если и не религиозен, то по крайней мере духовно углублен. Они никогда на эту тему не разговаривали, и Паркер был уверен, что жизнь после смерти – это полная лажа, пока, проснувшись, он не обнаружил перед собой ухмыляющегося призрака. Так что теперь он уже и не знал, что думать.
Паркер сдвинулся с места, и старые половицы под его ногами заскрипели. Опустив взгляд, он заметил кое-что такое, чего не замечал прежде.
Встав на колени, он смел руками в сторону хвою и землю и обнаружил широкий прямоугольник, вырезанный в половицах и почти невидимый, если не присматриваться. С одной стороны были вделаны ржавые бурые петли, а с другой сохранилось потемневшее кольцо ручки. Паркер постучал по прямоугольнику кулаком. Под ним определенно была пустота.
– Тут, в полу, есть дверца, – крикнул он.
Нэйт на другом конце церкви поднял голову, и в его черных глазках-бусинках вспыхнуло любопытство.
– Что-что?
– Дверца, – повторил Паркер. – Она вделана в половицы за кафедрой.
– Какая дверца?
– Ну, как в погребе или подвале.
Нэйт прошел между поваленными скамьями и остановился рядом с Паркером:
– А она открывается?
– Я еще не пытался ее открыть.
Нэйт закатил глаза и нетерпеливо хмыкнул:
– Не могу представить, друг, что ты настолько нелюбопытен.
– Я ждал тебя, – запротестовал Паркер.
– Тогда давай откроем, – сказал Нэйт. – И я позволю, чтобы это сделал ты, думаю, понятно почему.
Паркер посмотрел на призрака, затем схватился за латунное кольцо и потянул. Петли пронзительно заскрипели, в барабанные перепонки словно иголки вонзились, но он продолжал тянуть, и дверца поддалась. Под ней обнаружилась лесенка, уходящая в темноту. Паркер не видел, что находится внизу: то небольшое количество света, которое освещало церковь, не проникало так глубоко. Он со стуком откинул дверцу на половицы, подняв облако пыли. По пустой церкви пронеслось эхо, но сам подвал был тих, как могила.
– Как ты думаешь, что они держали там? – спросил призрак.
Паркер скинул рюкзак и, достав из его бокового кармана фонарик, включил его. Луч резкого белого света прорезал сумрак нефа, словно световой меч, и Паркер направил его вниз. До земляного пола наверняка было не больше десяти футов, но сверху казалось, что это расстояние раза в три раза больше.
– Давай спустимся и посмотрим, – предложил Паркер.
Зажав конец фонарика в зубах, он начал спускаться по ступенькам в темноту.
Свернувшись в клубок под пригорком, Адам-нежить спал. Ему снился голос, похожий на лед, скользящий по его горячей, нагретой до волдырей коже. Этот голос выполз, чтобы успокоить его, из немыслимо крошечных пространств, разделяющих частицы воздуха; он, словно щупальцами, ласкал и холодил его странное новое тело, оттесняя лихорадку, поселившуюся в нем.
Я здесь, с тобой, шептал голос. Ты не один. Я защищу тебя. Я помогу тебе остаться в живых. Просто следуй за мной и держись рядом.
Теперь уже было поздно останавливать этот голос. Он, Адам, находился в его власти. Превращение было почти полным. Он уже ничего не может сделать, остается только одно – тонуть.
Одинокий, охваченный невыносимой болью, прежний Адам послал все к чертям и исчез в разверзнувшемся перед ним колодце – в колодце, который был внутри него. Костлявая нежить, вылезшая из колодца, была уже не им.
Я здесь, с тобой, Адам.
Я люблю тебя, Адам.
Но нежить не узнала это имя.
12
Сегодня камни казались намного тяжелее, чем вчера. Хлоя старалась не думать о том, что будет с раной в ее животе. Один за другим они с Ники перетаскивали камни из зарослей туда, где оставили Джоша.
Пока Хлоя искала камни, Ники оставалась рядом со своим парнем. Расстегнув молнию, она держала его за руку и смотрела вдаль.
Потом они вместе обкладывали Джоша камнями. На зеленом полиэстере спального мешка, несмотря на тусклый утренний свет, были видны ярко-красные пятна от вывалившихся внутренностей. По крайней мере, так думала Ники.
Хлоя вытерла пот с покрасневших шеи и щек и, опираясь на свой костыль, повернулась к Ники.
– Ну все, обложили. Теперь надо укладывать камни на него, – сказала она. – Пожалуй, собрали мы достаточно.
Ники поморщилась.
– Что?
Ее подруга помотала головой.
– Нет, серьезно, что? – не поняла Хлоя.
– Я подумала, и… – Ники испустила сдавленный стон и грязными руками вытерла слезы. Затем сказала: – Я могу это сделать?
– Да о чем ты?
Ники кивком показала на спальный мешок с Джошем и груду камней:
– Я бы хотела… сама сделать эту часть работы…
Хлоя всмотрелась в ее лицо и подумала, что горе и отстраненность, написанные на нем, уже невозможно будет стереть. Как и царапины между плечом и грудью Ники, появившиеся после встречи с чем-то, чего они не могли ни понять, ни объяснить.
– Конечно, – кивнула Хлоя. – А я посижу и отдохну. Думаю, мне надо отдохнуть.
– Нет, я не об этом…
– А о чем?
– Ты не могла бы… Ты не могла бы оставить меня одну? С Джошем? Ненадолго, чтобы я смогла…
Ну да, точно. Разумеется.
– О, конечно. Если тебе это нужно, то само собой. В любом случае я, кажется, слышала журчание ручья. – Хлоя показала рукой на деревья. – Я, пожалуй, схожу и поищу его. У нас заканчивается вода, так что нам все равно надо бы поискать водоем, чтобы мы не умерли от жажды.
Если мы сможем прожить так долго, зарычал ее мозг. Двое уже погибли… трое, если считать Адама. И если я оставлю Ники одну, это, пожалуй, будет не такая уж хорошая идея…
Она оборвала свою мысль, захлопнув мозг с громким лязгом, как медвежий капкан.
– Да, – добавила она. – Я могу уйти на какое-то время. Не торопись. – Доковыляв до рюкзаков, она отцепила пару бутылок для воды и взяла их в свободную руку. – Как ты думаешь, сколько времени тебе понадобится?
Ники пожала плечами:
– Не знаю. Я же никогда не делала этого прежде.
– Хорошо. Буду рассчитывать на час. Я буду не очень далеко, о’кей? Если тебе что-нибудь понадобится, если ты все закончишь рано и захочешь, чтобы я вернулась, просто крикни. Постараюсь вернуться так быстро, как только смогу, хорошо?
– Хорошо. Спасибо.
Хлоя направилась к деревьям.
– Хлоя?
Она оглянулась и посмотрела на подругу, стоявшую над своим мертвым парнем.
Ники заговорила, не поднимая глаз:
– Знаешь, я любила его. Я очень, очень любила его…
Хлоя кивнула, глаза ее жгли слезы.
– Я знаю, Ники. Он тоже тебя любил.
Секунду казалось, что Ники скажет что-то еще, но она покачала головой, повернулась и начала укладывать камни. Хлоя посмотрела на нее еще минуту, затем медленно повернулась и направилась в ту сторону, откуда, как ей казалось, доносилось журчание воды.
Подвал был сырым, и в нем царила кромешная темнота. Луч фонарика разрезал тьму, как клинок разрезает простыню, но не рассеивал ее. Осторожно ступив на земляной пол, Паркер вынул фонарик изо рта и поводил лучом, освещая помещение.
Подвал оказался примерно таким, как он и ожидал, – неровный земляной пол, стены из толстых бревен, ряды почти пустых полок. Потолок был так низок, что Паркеру приходилось наклоняться, чтобы передвигаться. Справа от него на полке были сложены заплесневелые Библии и молитвенники, такие же, как те, что гнили на пюпитрах наверху; на полу слева, накренившись, стояли пустые стеклянные банки.
Сверху закричал Нэйт:
– Ты что-нибудь видишь?
– Не знаю, – ответил Паркер. – Тут чертовски темно, а у меня только фонарик. Там есть свечи или что-то еще в этом духе? Что-нибудь такое, что ты смог бы сбросить мне?
Едва слова слетели с уст, Парк почувствовал себя идиотом. Разумеется, Нэйт ничего не сможет сбросить, он мог только говорить, и все на этом; должно быть, в каком-то смысле для его мертвого друга это было раем.
– Ничего такого я тут не вижу, – сказал Нэйт. – Удачи тебе с фонариком.