Кстати о Хлое – куда она подевалась? Это на нее непохоже – отсутствовать так долго, даже если ее и попросили уйти. Ники включила телефон, чтобы посмотреть, который час, – Хлои не было уже давно, почти два часа, – затем обреченно взглянула на индикатор в углу экрана. Нет сети. По-прежнему. Ну конечно.
Затянувшись в последний раз и выпустив тонкую струйку дыма, она стиснула зубы и впечатала горящую сигарету в голую кожу своей ноги между закатанной штаниной и верхом ботинка, смакуя боль, жгущую плоть. Кожа зашипела, как шипит кока-кола в только что открытой банке; звук горящей кожи она могла слышать только потому, что здесь было тихо.
Ники прижимала сигарету к своей ноге, пока вишневый огонек не потух. Она почувствовала, что снова может дышать. Внезапно в ее голове зазвучал голос матери, зазвучали слова, которые та сказала, впервые застукав ее, когда она причиняла себе боль: Ты такая хорошенькая, Николетта, не понимаю, почему тебе хочется это разрушить.
Уронив потухший окурок на землю, Ники смахнула пепел с красного, превращающегося в волдырь пятна над своей лодыжкой. Затем сделала глубокий вдох и, посмотрев на верхушки деревьев, разразилась слезами.
Паркер выбежал из дверей, обежал церковь и очертя голову помчался к деревьям, стоящим за ней. За его спиной слышался голос Нэйта:
– Паркер? Паркер, какого хрена?
Но ему было не до Нэйта, не до его хрени. Он не остановился даже для того, чтобы подобрать с пола свой рюкзак, когда выбегал из церкви. Теперь при нем были только фонарик, часы и карта, которую он нашел на алтаре. Все остальное он оставил на полу у двери, но это неважно. Он может вернуться за своими вещами потом, а сейчас ему надо бежать, ведь он уже так близко. Он чуял это нутром, как чуял и тогда, когда обнаружил в сгоревшем доме инициалы своего отца. Это было как войти в дом и нутром ощутить, что там кто-то есть.
Он в этом лесу не один. Где-то здесь его отец, и он найдет его.
Паркер бежал между деревьями, пока не наткнулся на утоптанную тропу, такую же извилистую, как на карте. Впереди виднелась группа зловещих белесых деревьев, и когда Паркер приблизился к ним, из-за них вышел Нэйт, снова материализовавшись из ничего.
– Что ты делаешь, приятель? – спросил Нэйт.
Паркер, не останавливаясь, промчался мимо него. Призрак может держаться рядом, если ему так хочется.
– Он здесь, Нэйт. Я знаю, он здесь, – крикнул на бегу.
– Кто, твой отец?
– Да. Мой отец.
– Ты знаешь это точно или просто надеешься, что это так? Потому что, не в обиду тебе будет сказано, часы и какая-то там несчастная карта спрятанных сокровищ – это все равно что ничего, и на этом нельзя основывать поиск.
Слова Нэйта пронзили сердце, словно холодное копье. На глаза навернулись слезы, и Паркер вытер их тыльной стороной ладони, больше не заботясь о том, видит их Нэйт или нет.
Настоящего Нэйта больше нет. Чем бы ни было это существо, двойник парня, которого он знал, Паркер не ответил ему.
То есть ответил.
– Иди в жопу, – зарычал Паркер на своего мертвого друга. – Я знаю, что знаю.
Нэйт ухмыльнулся:
– Угу, я так и думал. Ладно. После тебя.
Они двигались по вьющейся по лесу тропинке. В груди Паркера горел уголек – настолько незнакомый, что он не сразу понял, что это. Надежда. Впервые за многие дни, недели, нет, не недели, а месяцы Паркер чувствовал себя так, словно не все потеряно. И никто у него этого не отнимет.
Его отец был опытным путешественником. Паркер знал это с тех самых пор, когда достаточно подрос для того, чтобы понимать что-то о своих родителях. Стены их дома были увешаны фотографиями отца, сделанными в самых разных местах. Отец рыбачил в Колорадо, совершал пешие походы по Скалистым горам и Аппалачам, путешествовал на машине по долине Гудзона, был в велопоходе по тропам Пайн-Бэрренс… Дэйв Каннингем знал, как выживать в дикой природе, даже такой лютой зимой, которую они только что пережили. Если кто-то и мог выжить в экстремальных обстоятельствах, так это он, и когда Паркер найдет отца, то заставит его объясниться. Узнает наконец, почему тот сбежал, не сказав никому ни слова и не оставив записки.
Возможно, он даже сумеет уговорить отца вернуться домой.
Впереди от тропы, по которой они бежали, отклонялась тропинка поуже, и Паркер уверенно свернул на нее. Тропинка вела через рощу мертвых белых деревьев. Они были моложе своих собратьев в других местах, там были даже молодые деревца – правда, давно высохшие. Они выглядели так, будто стоит их только толкнуть и ствол тут же сломается.
Паркер бежал по тропинке между белесыми стволами. И, пройдя сквозь них, увидел нечто, что заставило его замереть.
Вросшая в землю легковая машина…
Старая, намного старше любой машины, которую Парк когда-либо видел в жизни. Помятая, выцветшая и оставленная здесь неизвестно кем гнить, она выглядела сошедшей со страниц книги по истории. Кузов был прямоугольной формы, и Паркер подумал, что в свое время эта машина, должно быть, была чертовски крутой, но это время давно прошло. Металл на ее черных крыльях был изъеден ржавчиной, окна разбиты и заделаны изнутри ветками, туго связанными вместе, колеса и большая часть капота погрузились в землю, торчала только эмблема – кольцо, перечеркнутое серебристой стрелой со словом «Пирс», с трудом читающимся на металле.
Паркеру не было нужды доставать карту, чтобы сравнить. Сколько машин было оставлено здесь, в лесах Пайн-Бэрренс?
Он пригляделся, и мороз продрал по спине, когда до него дошло, что способ, которым ветки были связаны друг с другом, ему хорошо знаком. Именно так отец учил его делать укрытие из веток, когда они вместе ходили в походы.
Это делается вот так, сказал отец, завязывая навощенную бечевку на ветках в тугие узлы, такой навес не защитит тебя от всех осадков, но его должно хватить надолго.
– Папа?.. – вырвалось у него само собой; он не собирался произносить это слово, но оно прозвучало в его голове так громко, что не могло не вырваться наружу. – Папа!
Паркер помчался к ржавому купе так быстро, будто пытался обогнать звук своего собственного голоса. Подбежав с бешено бьющимся сердцем, схватился за ручку двери и едва не сорвал дверь с петель.
Он нашел его. Он знал, что сможет найти его, он всегда это знал. После месяцев опустошенности и растерянности он, Паркер, отыскал своего отца, и теперь все будет хорошо.
Он был прав только наполовину…
Вывалившееся из машины тело хорошо сохранилось. Оно почти мумифицировалось, высохло и было покрыто тонким слоем грязи, но это определенно было тело его отца. На нем были его одежда, его ботинки, а на коричневой коже видна была татуировка. Паркер мог разобрать земной шар, якорь, орла и надпись Корпус морской пехоты США на предплечье. На обеих руках были также непонятные надрезы. На макушке наполовину обнажившегося черепа росли редкие черные волосы с проседью, совсем тонкие и похожие на перья, но Паркер все равно узнал их цвет.
Запах внутри купе был отвратительный: сладковатый запах тления, похожий на вонь от давно сгнившей курицы; он вырвался и засел в горле Паркера так крепко, что его невозможно было выплюнуть. Паркер подумал, что этот смрад останется с ним до конца его дней.
Паркер не отводил глаз. Хотел было отвести, но какая-то глубоко скрытая взрослая часть его сознания, о существовании которой он даже не подозревал, не давала этого сделать.
Смотри, шептала она, твой отец достоин того, чтобы его еще раз увидел тот, кого он любил.
Закрыв нос футболкой, Парк опустился на колени рядом с отцом и наклонился, чтобы осмотреть машину и тело, хотя он не мог сказать, что именно он ищет. Должно быть, причину смерти Дэйва Каннингема.
Обивка сидений в машине машины сгнила и рассыпалась в труху несколько десятилетий назад. На буром от ржавчины полу валялся складной нож с красной костяной рукояткой, который Парк знал так же хорошо, как и часы «Сейко». Его отец не расставался с этим ножом, похоже, до самого конца. На заднем сиденье был расстелен спальный мешок; кажется, отец находился здесь какое-то время, пока все не пошло наперекосяк. Его руки были согнуты и подтянуты к груди, словно высохшие куриные крылья, пальцы были скрючены под разинутым ртом.
Судя по всему, его отец умер, истошно крича.
Где-то вдалеке послышались ритмичные хлопки, похожие на звуки выстрелов. Кто это? Охотники забрели в пасть Пайн-Бэрренс? Как и сам Паркер, как его друзья. И как его отец.
– Ничего себе, – произнес Нэйт за его спиной. – Это что, тачка такая?
– Да, – не оборачиваясь, ответил Паркер.
– Сколько же ей лет? Похоже, лет сто.
– Возможно.
– Как ты думаешь, как она попала сюда? Может, осталась от старых добрых бутлегеров? Со времен сухого закона?
– Нэйт.
– Что?
Паркер отодвинулся в сторону как раз настолько, чтобы его мертвый друг смог увидеть тело, лежащее на земле перед ним.
– О черт, – потрясенно выдохнул Нэйт. – Паркер, это… это он?
Паркер даже не поднял головы:
– Да.
– Господи, как все шизово, – сказал призрак. – А как насчет его вещей? Нам надо проверить – возможно, какие-то из них он оставил здесь, например рюкзак или что-то в этом духе?
– Здесь ничего нет.
– Но ведь точно ты этого не знаешь, не так ли?
– Знаю.
– Послушай, ты хотя бы пробовал поискать? Давай…
– Нэйт, я знаю, – взревел Паркер, встал и повернулся к призраку с глазами, округлившимися от ярости.
Нэйт закрыл рот. Повисшее между ними молчание налилось, затем съежилось, похожее на живое существо, готовое взорваться, если его раздразнить.
– Ты не мог бы на минуту уйти отсюда? – прошептал Паркер. – Пожалуйста. Мне просто нужно несколько секунд побыть одному. С ним.
Нэйт медленно облизнул зубы, и его черные глазки сощурились.
– Ладно, – ответил он. – Если тебе это нужно, друг.