В голове Хлои словно взрыв произошел. Она почувствовала, как растет, расширяется под землей вместе с Мэри… вместе с тем, что прежде было Мэри. Ее сознание продолжало распадаться, а точнее, делиться на клетки, которые, кажется, называются нейронами, на дюжину клеток, на сотни, на тысячи. То же самое происходило и с Мэри, она знала это. Споры их сознания разветвились по лесу, проклюнулись сквозь землю в виде костяно-белых деревьев, а под землей прорастали корни, как прорастают аксоны. Хлоя видела эти деревья, видела, как ветер лениво поднимает под ними пыль. Она видела время, но видела его вразнобой: вот строится деревня, вот умирает дряхлый старик в длинном черном сюртуке, умирает один в лесу, в отчаянии и бреду. Менялись времена года, и земля становилась больше и в то же время каким-то образом меньше, они с Мэри вместе наблюдали, как это происходит. И прислушивались, прислушивались… Они видели людей – маленьких смешных обезьянок; люди менялись и постоянно приспосабливались к тому, что их окружает, а они обе, распространяя все дальше белесые корни, тоже менялись и приспосабливались. Подпитываемые шепотом, доносящимся из глубины, они становились этим лесом, прорастающим сквозь камни, глину и мягкую почву, и по мере того, как земля, в которой они находились, становилась все холоднее, все влажнее, у Хлои появлялось такое чувство, будто они приближаются к глубокой воде.
Вместе они пробились сквозь землю и оказались в центре большого круглого озера с прозрачной синей водой, почти черной в ненастные дни. Эта вода была неподвижна, но, несмотря на эту неподвижность, здесь было так шумно… То, что прежде Хлоя принимала за шепот, в этом озере казалось громом, и этот звук был оглушителен, от него было невозможно спастись.
Оглядевшись, она увидела, что на дне озера что-то есть – что-то сияло в самом его центре, словно далекая звезда в иссиня-черной тьме. Она не знала, что это, но знала, что это было здесь всегда и останется еще долго после того, как планета превратится в тлеющий уголек, несущийся в бескрайней пустоте космоса. И она, и Мэри были связаны с этим непонятным источником света – связаны с тех самых пор, как покинули свои тела, – и все же его истинная природа от них ускользала.
Хлоя хотелось посмотреть, что же так ярко блестит в темноте и так громко шепчет им обеим. Она плыла и плыла, погружаясь все глубже, но пятно света не становилось ближе. Давление воды ей не мешало, и в воздухе она не нуждалась, потому что тела у нее не было. Она была полна решимости увидеть источник этого света, источник звука и энергии. Даже если это убьет ее, она разглядит, что это такое.
Ее упорства хватило, чтобы добраться до самого дна и того яркого пятна, которое было видно даже на поверхности. Это не было звездой – это было отверстие в дне озера, из которого исходила энергия, исходили жар и гул. И это было чем-то намного, намного большим, чем просто дыра в земной тверди. Преображенная, оторванная от своего несовершенного человеческого тела, Хлоя поняла, что это такое. Это была прореха в ткани реальности, прокол, рана, оставшаяся от какого-то великого буйства, свершившегося здесь задолго до того, как Бог решил создать человека. Что бы ни оставило эту отметину, сила была непостижима, и что бы это ни было, рана так и не перестала кровоточить.
Из прорехи сочился масляный режущий свет, и Хлоя почувствовала, что падает в него, летит в отверстие, которое она обнаружила на дне мира. Свет вокруг нее мерцал, преломлялся и распадался, пока она не смогла увидеть, что находилось под ним.
Линии и углы собрались в брутальные архитектурные формы, тянущиеся от горизонта к горизонту. Мегаполис. Серый, холодный и давно умерший. Башни пронзали бледное небо, теряясь в далеких облаках. Хлоя никогда не видела ничего подобного, как будто этот город вырос здесь сам собой или же был высечен из одного-единственного огромного куска пепельного камня. Она спустилась ниже, и ей стали видны детали, вырезанные на стенах. От их затейливого вида у нее заболела голова, и ей показалось, что глаза вот-вот начнут кровоточить и лопнут.
Пустота этого города – вот что поражало ее. Эта пустота была сокрушительна в своей безразличной полноте. Когда-то здесь бурлила жизнь. Кто-то вырезал на этих каменных стенах свои тошнотворные арабески, кто-то ходил по здешним улицам и поднимался на прячущиеся в тумане крыши этих спиральных башен.
Вдалеке, там, где город встречался с белесым мертвым горизонтом, высилась гора, покрытая черной нездоровой почвой. Хлоя удивилась. Странное место для горы.
Нет, шепнул ее мозг. Это не гора. Тебе же доводилось видеть горы. А подобные холмы… ты сама возводила их. Ты знаешь, что лежит под ними.
Она была ошеломлена этой мыслью, ее поразили размеры этой горы, и как бы она ни пыталась это отрицать, она знала правду. Она знала, что это, с тех самых пор, как увидела город и эту гору.
Нет, это не гора.
Это курган, могильный холм. Каирн.
А этот город был могилой.
Земля вдруг затряслась, заходила ходуном, и с огромного каирна посыпались камни. Небо раскололи оглушительные раскаты грома, и Хлоя поняла, что это не гром – это тот самый голос, который она слышала прежде, тот самый шепот, который звучал в лесу далеко наверху. Там шепот казался тихим и слабым, но на самом-то деле голос принадлежал чему-то древнему, бесконечному и жестокому. Тут Хлоя поняла, что, хотя она и находится внутри воспоминания, это вовсе не значит, что ей ничего не грозит. То, что здесь было похоронено, вовсе не означало, что оно мертво.
Где-то внутри ее черепа открылись желтушные глаза с красными прожилками и зрачками, черными, как сырая нефть. И снова зазвучал голос, но уже другой. Он не был похож на гром, который сотрясал город, раскинувшийся внизу, он был тише, но резче. И намного, намного больше походил на человечий.
ЗАХВАТЧИЦА…
ВТОРЖЕНКА…
ВОРОВКА…
ЗАХВАТЧИЦА…
ВТОРЖЕНКА…
ВОРОВКА…
Мгновение или целую жизнь спустя ледяная когтистая лапа разорвала синюю воду, мертвое небо и стиснула мозг Хлои. Это не походило ни на что из того, что она испытывала прежде, это было как паника, обретшая реальную, физическую форму. Когда на нее обрушились боль и страх, она почувствовала, как что-то тащит ее наверх, прочь из воспоминания об этом холодном городе под озером.
И снова она безмолвно кричала, падая до конца своих дней.
Это было как удар током, сотрясший ее до костей, как будто кто-то пропустил через нее медный провод, а затем подключил к электросети. Хлоя закричала – или, во всяком случае, подумала, что кричит, – и снова повалилась на землю, стиснув зубы и ожидая, когда пройдет боль.
Паркер стоял над ней на коленях, обхватив своими ручищами ее лицо, и далеко над его головой сияли звезды. Он что-то говорил, но она не понимала что. Словно какой-то аппарат проигрывал его слова задом наперед. Избавляясь от пережитого воспоминания, она ощутила во рту желчь и опять попыталась сосредоточиться на том, что говорит брат, но видела только, как шевелятся его губы.
Через несколько долгих секунд звуки, слетающие с его уст, обрели смысл, и она вернулась в реальность.
– Хлоя, очнись! Хлоя! Скажи что-нибудь, что угодно, чтобы я знал, что с тобой все в порядке. Пожалуйста, Хлоя, пожалуйста…
Она закашлялась, ее сотряс рвотный спазм, и живот пронзила жгучая боль. При воспоминании о тех жутких желтых глазах, открывшихся внутри ее головы, она съежилась, но рвотный позыв заставил ее распрямиться. Хлоя обеими руками схватила Паркера за футболку, пытаясь то ли подтянуть его к себе, то ли оторваться от земли. Боль была везде. Боль была всем.
– Паркер, я… я…
Глаза ее брата широко раскрылись от облегчения, челюсть задвигалась. Несколько секунд спустя он, похоже, сумел подобрать слова:
– Хлоя, что это было?
– Я… о господи. Я видела… Паркер, я видела все.
Ветер стих. Ники замедлила бег и обхватила себя руками, пытаясь согреться. Свет неполной луны был безжалостно холодным, и если она перестанет двигаться, то, наверное, заморозит ее. Ей надо идти – но куда?
Потоптавшись на месте, она напрягала слух, пытаясь услышать голос, просачивавшийся сквозь заросли деревьев. Его голос. Кажется, прошел не один час с тех пор, как она слышала его в последний раз. Но теперь ничего такого не было, здесь слышался только тихий шум леса Пайн-Бэрренс.
– Где ты? – прошептала она. – Куда ты пропал?
За ее спиной раздался шелест, и она повернулась. Джош? Как такое возможно? Он находится столь близко, а она ничего и не почувствовала?
– Джош? – позвала она. – Джош, это ты? Джош, это я, Ники. Ты можешь выйти. Ты в безопасности. Я не сделаю тебе больно…
Она всматривалась во тьму, чувствуя, как часто стучит ее сердце. На сей раз голос раздался над самым ее плечом, как будто шептал прямо в ее ухо:
– Ники?
Она снова повернулась, и ее сердце наполнилось счастьем, а по телу распространилась дивная легкость. Ей показалось, что она может улететь, если захочет, что она больше не должна подчиняться правилам этого дурацкого мерзкого мира, потому что Джош вернулся за ней. Вот он там, вдалеке, среди деревьев, она видит его. Это всего лишь тень, всего лишь силуэт, но это он, он, чудесный он!
Ники представила облегчение на его лице, радость оттого, что он вернулся. Она тоже испытает облегчение, вновь оказавшись в его объятиях! Он бежал к ней, теперь она это видела, бежал, пригибаясь, такой же проворный и бодрый, как всегда.
– Я здесь! – крикнула она.
Простерла руки, чтобы поймать его мерцающий силуэт… и слишком поздно узнала это растянутое тело, эти разодранные руки и сломанные зубы.
И истошно закричала.
Понедельник
16
После нескольких неспокойных часов Хлоя пробудилась от неглубокого сна, в который ей удалось погрузиться в тишине перед рассветом. Ей бы хотелось спать и дальше, но солнце уже стояло слишком высоко и светило слишком ярко, так что теперь от него невозможно было скрыться. В красноватом сумраке под сомкнутыми веками она все еще слышала шепот из-под озера, пронзительные вопли Мэри Кейн и звук когтей, буравящих ее собственный череп, чтобы впиться в мозг.