Одной рукой он снова отер кровь с лица, а руку вытер о футболку, оставив на рваной ткани размазанный след ладони. Он уже слышал рев и треск огня, пожиравшего лес. Хромая, отошел от тела Адама и по усыпанной ветками земле двинулся к черному дереву.
– Паркер…
На мгновение Паркеру показалось, что он чувствует, как ее пальцы касаются его кожи. Прикосновение было прохладным и осторожным… Еще один дешевый трюк. Опять лажа.
– Что ты себе вообразил, Паркер? Ты собираешься преодолеть проклятие и освободить ее? Это твоя цель? Одно благое дело, перед тем как опустится занавес? – спросил голос, звучавший из ниоткуда, и этот голос был уже другим. – Ну так вот, у тебя ничего не выйдет. Ты не сможешь ей помочь и не сможешь остановить меня. И теперь тебе уже поздно бежать. Самое большее, на что ты можешь надеяться, – это быстрая смерть. А после… бах. Ты обратишься в прах. От тебя останется одно воспоминание.
– Лучше прах, чем вечность, проведенная здесь. И, чем бы ты ни был, ты тоже когда-нибудь умрешь. Не думай, что тебе удастся этого избежать. Всё умирает. Всё!
Невидимый призрак фыркнул:
– Такого, как я, нельзя убить, Паркер. Невозможно остановить того, кто вечен.
– Но мы смогли нанести тебе урон, – усмехнулся Паркер. – Мы заставили тебя ощутить боль. Правда?
Он продел руки в лямки рюкзака – это был рюкзак Нэйта, куда он переложил свои вещи, не тащить же сразу два рюкзака! – и пошел к дереву. У него было такое ощущение, будто он идет по болоту. Ноги не слушались и грозили подогнуться в любой момент. Но он должен закончить дело. По-другому и быть не может. Осталось чуть-чуть.
Поставив одну ногу на толстый корень, Паркер взялся обеими руками за край дупла и потянул. Ему даже не пришлось напрягать мышцы – древесина сама рассыпалась в его руках, словно сухая глина. Он отдирал полными горстями труху, пока отверстие не расширилось настолько, чтобы в него можно было заглянуть.
Кости внутри ствола обуглились и были покрыты слоем вековой пыли, но они все еще были соединены друг с другом, образуя почти целый скелет. Позвоночник согнулся, треснувшие ребра были похожи на короткие крылья, растущие не сзади, а спереди. Череп походил на усеянную кратерами планету, смотревшую на него с невеселым оскалом.
Заглянув в полные грязи и копоти глазницы, Паркер ощутил странное головокружение, как будто он одновременно смотрит и в прошлое, и в будущее, наложившиеся друг на друга.
– Это не искупит твою вину. Ты зашел слишком далеко, натворил слишком много зла, – проговорил призрак за его спиной. – Вы, мелкие существа, даже не представляете, какие страдания ожидают вас в конце того сна, который вы называете жизнью. Могу показать тебе немного, и ты станешь умолять меня, чтобы я оставил тебя здесь. Как сделали они все.
Паркер не стал поворачиваться. Он взялся за трухлявый край дупла и потянул. От ствола отделился большой кусок древесины, и дупло настолько расширилось, что в него можно было беспрепятственно залезть. Паркер стащил рюкзак и расстегнул молнию. Там было полно пиротехники: шутихи, петарды, бенгальские огни, римские свечи – все то, чем запасся Нэйт. А поскольку Нэйт был психом задолго до того, как Паркер пристрелил его, там все еще лежали прозрачные пакеты с черным порохом, который этот свин стащил из оружейного сейфа своего отца. Пороха было достаточно для того, чтобы сровнять с землей многоквартирный дом.
Или одно старое дерево.
Откуда-то издалека донесся вибрирующий треск. Паркер повернулся и увидел над лесом черно-серый дым с прорывающимися красно-оранжевыми искрами. Огонь был везде. Все пути к отступлению были отрезаны.
Пожар, устроенный Хлоей, разгорался.
Паркер осторожно засунул рюкзак Нэйта между сложенными руками скелета. Пусть Мэри Кейн подержит его. Сам он сел рядом – места в дупле хватало.
Пламя подобралось к краю прогалины и, подобно приливной волне, за считаные секунды распространилось по земле, усыпанной сухими ветками. Он посмотрел на вросший в древесину скелет, обнимающий рюкзак. Интересно, какой была эта девушка столетия назад? Была ли она счастливой до того, как лес Пайн-Бэрренс добрался до нее и все пошло наперекосяк? Сам он не чувствовал себя счастливым уже несколько лет, а уж последний год – точно.
Сейчас он скучал по своим друзьям, по тому времени, когда они все были вместе. Скучал по своему отцу. Скучал по матери. Он надеялся: что бы ни произошло, с ней все будет в порядке. Но больше всего он надеялся на то, что Хлоя благополучно выберется из этого леса.
Было столько вещей, которые он хотел бы изменить. Он бы отдал все, лишь бы то, что он натворил, стерлось. Не в смысле забылось – это нет, а чтобы этого не было. Но теперь уже поздно, и ему осталось только одно – ждать.
Паркер сделал глубокий вдох, и мозг охватило сонное оцепенение. Пересидеть бы здесь, а потом чтобы все закончилось хорошо…
Он моргнул, и за это короткое мгновение огонь подобрался ближе. Когда же это произошло? Моргнул еще раз, и пламя ревело уже почти у самого дерева.
Из кармана джинсов Паркер достал потертую серебристую зажигалку, на боковой поверхности которой были выгравированы буквы ДАК. Откинув крышку, высек искру и зажег огонек – смехотворно маленький по сравнению с могучим пожаром. Дрожащей рукой поднес пламя к фитилю, торчащему из рюкзака. Тот занялся быстро, и искра весело побежала внутрь рюкзака.
Он защелкнул крышку зажигалки, крепко сжал ее в кулаке и заплакал.
Сокрушенный, полуслепой, осознанно похоронивший себя внутри проклятого дерева, Паркер не почувствовал, когда это произошло, но до этого почувствовал нечто большее. Одно невероятно короткое мгновение между ожиданием и небытием он чувствовал окружающий его древний лес, охваченный огнем. Он чувствовал, как этот лес, корчащийся от боли и ярости, затягивает его в себя. Он чувствовал ветер, раздувающий пламя, он чувствовал пламя, пожирающее одно дерево за другим. Ручьи и реки текли по его телу, словно капли пота. Одно прекрасное совершенное мгновение он был соединен со всем, и это было как…
Бабах.
Апрель
Запах. Вот что обрушилось на нее прежде всего.
Не влажность, не серый солнечный свет, просачивающийся сквозь низкую пелену облаков, а именно запах. Густой, землистый, похожий на аромат трубочного табака, он поднимался от земли, окружающей автостраду.
Когда она пришла в себя на илистом берегу реки утром вторника в мае прошлого года – полумертвая, полусъеденная инфекцией, со сломанной ногой и расколотым черепом, – она поползла на слабый шум машин. Ползла час или больше, пока не добралась до дороги, где дружелюбный незнакомец посадил ее в свой пикап и довез до ближайшей больницы.
И вот она снова здесь.
Запах… Она до сих пор просыпалась, чуя его. Запах горящего леса – он настолько въелся в нее, что останется с ней до конца дней.
Почва в лесу была черной, обугленной, и повсюду, как обглоданные кости, торчали остовы сгоревших деревьев. Пройдет немало времени, прежде чем лес залечит раны – залечит после того, что они… что она сделала с ним, и даже десятилетия спустя останутся шрамы.
Хлоя могла бы посочувствовать лесу. Она хорошо разбиралась в шрамах, лучше, чем кто-либо из тех, кто был в ее окружении.
В машине, которая привезла ее сюда, мотор был заглушен. На маленькой «хёнде» замигала аварийная сигнализация. Пришлось попросить, чтобы ее привезли – после выписки из больницы она не водила машину. У нее было слишком много незалеченных травм, это было опасно, и машину водить ей запретили.
Она не могла попросить родителей об услуге – они бы просто обделались, если б она заикнулась об этом. И к тому же наверняка заперли бы ее в спальне.
Ну, на их месте она бы тоже сочла, что их дочь спятила.
Но ее ничто не могло остановить, и она попросила одну девушку довезти ее сюда из Рэндольфа.
Хлоя помахала ей рукой, как бы говоря: я в порядке, спасибо, я скоро вернусь, подковыляла к стальному ограждению автострады и перелезла через нее. Она не планировала оставаться здесь долго.
Опираясь на палку, конец которой с каждым шагом проваливался в черную землю, прошла между обугленными деревьями. Здесь почти не слышался шум несущихся по автостраде машин. Чем дальше она заходила, тем сильнее становился запах, пока ее не начало от него почти тошнить. Она несколько недель наблюдала по телевизору в своей палате в больнице Сент-Клер, как бушует огонь, пока пожарные и сотрудники Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям и службы лесного хозяйства не взяли его под контроль. Когда все было кончено, лес, занимавший нижнюю треть штата, превратился в головешки.
В конце концов врачам удалось победить инфекцию, которая безжалостно грызла внутренности Хлои. Когда ее выписали из больницы, она оставила там одну почку и три фута тонкого кишечника. Теперь у нее имелся похожий на молнию шрам, идущий от ребер к пупку, широкий и рельефный. Нога срослась неправильно, но она же все равно не собиралась участвовать в соревнованиях по легкой атлетике.
Хлоя осторожно перелезла через ствол упавшего дерева. Пробираясь сквозь переплетение обугленных ветвей, она чувствовала, как в ткань ее джинсов вонзаются шипы, царапая кожу до крови. Но ей удалось доковылять до той самой поляны. Поляна выглядела точно так же, какой она ее запомнила из своих снов. Поросшая ярко-зеленой травой и почти идеально круглая. Как то озеро, прошипел горький голосок в ее голове, как та могила.
Проглотив подступившую ко рту желчь, Хлоя прошла в центр поляны. Воспоминания, какими бы ужасными они ни были, это всего лишь воспоминания. К тому же она явилась сюда не затем, чтобы посмотреть на эту поляну.
Впервые этот сон приснился ей через несколько месяцев после того, как ее выписали из больницы. Сперва она подумала, что это еще одно мучительное видение, оставшееся в голове от тех дней, которые она провела в Пайн-Бэрренс. Но оно отличалось от других. В то время как все ее прочие сны были серыми и унылыми, когда не были кошмарными, этот был полон жизни. Было такое чувство, что через ее кожу пропустили оголенный провод, но разряд не принес вреда. Ей снилось, что недалеко от дороги в лесу есть поляна, по-прежнему зеленая, по-прежнему живая, хотя со всех сторон ее окружало пепелище. В середине росло молодое деревце – тонкое и потому кажущееся хрупким, но высокое, намного выше шести футов, с густой зеленой листвой. В этом деревце бурлила жизнь, несмотря на то что все вокруг было выжжено и мертво.