Мальчишкой он, как и все подростки, лазил по деревьям в Вехмерсалми. Говорят, чему в детстве научишься, то и в старости не забудешь. Ойва Юнтунен убедился: народная мудрость гласит правду. Он влетел на могучую сосну. Только кора скрипела, когда он стремительно лез к вершине. В тот же миг внизу послышалось тяжелое дыхание майора. Тот бил лопатой по стволу так, что склон горы гудел. Майор попытался догнать беглеца на дереве, но, подобравшись ближе, получил несколько крепких ударов резиновым сапогом по голове. Майор несколько раз упал с дерева, пока не понял, что до обидчика ему не добраться.
Ойва Юнтунен перевел дыхание. Пока он в безопасности. Закурив сигарету, пустил по ветру кольца табачного дыма. Теперь нужно было успокоиться и придумать, как угомонить Ремеса.
Ойва обращался к стоявшему внизу майору доверительным дружеским тоном. Он говорил о давней дружбе, о неделях, которые они провели в мире и согласии, обо всем, что у них было общего. Он еще раз предложил повысить жалованье. Наконец Ойва воззвал к дворянскому происхождению майора:
– Не очень-то благородно загонять приятеля на дерево. Фон Ройтерхольмы в гробу перевернутся, если узнают, что ты намерен со мной сделать.
Майор заявил, что он никакой не дворянин. И не знает пощады.
– Если ты немедленно не расскажешь, где прячешь золото, я свалю это дерево.
Ойва Юнтунен задумался. Он сидел на макушке высоченной сосны. Если она рухнет, ему придется худо. Она в три раза выше, чем тюремная стена. Но когда он подумал о трех двенадцатикилограммовых слитках золота в лисьей норе, то просто взять и сдаться ему показалось полным безрассудством. Ойва демонстративно выпустил дым в сторону майора и бросил в него несколько шишек. Это стало последней каплей. Возмездие не заставило себя ждать.
Майор принес из избы пилу и топор, он был настроен решительно: подрубил основание сосны и нагнулся пилить.
Ойва Юнтунен старался по-всякому уговорить майора отказаться от этой идеи. Он успокаивал, уламывал, упрашивал.
– Подумай, Суло! – произнес Ойва самым нежнейшим голосом, – У нас же с тобой общий Пятихатка. Разве тебе не жалко невинного лисенка? Он ведь без меня сиротой останется!
Майор был неумолим. Пила зловеще визжала у корней. Время от времени Ремес останавливался, чтобы вытереть пот с лица.
– Не будет золота – дерево рухнет.
Ойва Юнтунен стиснул зубы. Ничего не поделаешь, раз уж смерть пришла. Золото он Ремесу все равно не отдаст. Ойва тоже финн, для него лучше смерть, чем делиться добычей. Через пятнадцать минут дерево закачалось. Снизу прозвучал последний ультиматум:
– Сейчас рухнет! Сознаешься?
В ответ Ойва стянул с ноги сапог и огрел Ремеса по спине так, что хрустнуло. На этом переговоры завершились. Майор решительно провел пилой еще несколько раз и принялся валить массивный ствол.
Ойва Юнтунен прикинул, куда завалится сосна, выбирая подходящее для приземления место. Падение будет сложным: внизу каменистый, покрытый тонким слоем ягеля склон. Прекрасная возможность познакомиться с лишайником близко, как никогда. Как знать, может, вообще последний раз живьем.
Наконец огромная сосна накренилась. Она несколько раз выпрямлялась, как будто набирая скорость, но, когда майор, выпучив от напряжения глаза, толкнул дерево сильнее, таежный гигант стремительно полетел вниз. Вместе с Ойвой Юнтуненом.
Красиво падал суровый великан! Хрустнуло многовековое основание. Крупный ствол медленно, с достоинством наклонился. Зашумела густая крона, когда гигант и правда устремился к земле. От внезапного порыва ветра на глаза Ойвы Юнтунена навернулись слезы. Он решил бороться до конца.
Какое-то мгновенье Ойва Юнтунен испытывал смертельное наслаждение, падая вместе с грохочущим великаном вниз, на склон горы. Из горла вырвался отчаянный крик, не предсмертный вопль или просьба о помощи – скорее твердая решимость и готовность стоять на своем до конца. Казалось, вся северная природа перевернулась с ног на голову. Опрокинулась Куопсувара, Юха-Вайнан Маа взлетел взлетел на небо, потом в глазах несчастного негодяя потемнело. Он отлетел на несколько десятков метров вниз по склону, как будто его с силой выбросило из капсулы при жестком катапультировании. Огромная сосна с треском рухнула на землю. Над девственной тайгой вновь повисла тишина.
Майор Ремес устало опустился на пень. Мозолистыми руками он закрыл потное лицо. Только что он повалил самое большое в своей жизни дерево и при этом впервые в жизни убил человека. Откуда-то с горы прибежал встревоженный Пятихатка. Он бесстрашно помчался к безжизненному телу Ойвы Юнтунена, обнюхал несчастного, лизнул красным языком ухо профессионального преступника и огласил воздух сдавленным визгом. Потом серьезно взглянул на майора Ремеса. Майор отвел взгляд, тяжело встал и подошел к жертве. Пятихатка зарычал и убежал от майора в лес.
Глава 12
Едва держась на ногах, майор Ремес склонился над товарищем. Тот был в плачевном состоянии. Без признаков жизни.
Майор Ремес глубоко раскаивался. Теперь он понял, что совершил последнее дело – убил чужого невинного человека. Как он мог докатиться до подобного безумия?
Ойва Юнтунен лежал, свернувшись калачиком в позе зародыша, между двух кочек ягеля. Комары сразу принялись сосать кровь, облепив лицо безучастной жертвы. С точки зрения комаров, без разницы, жив человек или мертв, главное, чтобы кровь была свежей. Майор согнал насекомых с лица товарища. Тяжело вздохнул:
– Ох ты господи…
Майор пощупал пульс, однако, пребывая в сильнейшем возбуждении, не смог понять, бьется сердце Ойвы или нет. Встав на четвереньки и опустив голову к самому лицу поверженного приятеля, он попытался уловить его дыхание. Пришлось признать: Ойва не дышал. Из одной ноздри на верхнюю губу стекала струйка ярко-красной крови.
Мокрым от пота носовым платком Ремес вытер кровь, уложил Ойву поудобнее и принялся делать ему искусственное дыхание рот в рот. Он энергично нагнетал кислород в легкие Ойвы под таким сильным давлением, что на несколько воздушных шаров бы хватило. Одновременно майор массировал сердце. Он действовал очень энергично – возможно, сердце Ойвы и остановилось, но ему скоро вновь придется качать кровь, если оно вообще планировало остаться в груди своего владельца. Стремительное растирание и шумное искусственное дыхание в течение пяти минут дали результат. Майор заметил, что покойник стал оживать. Изо рта Ойвы вырвался странный вздох, сердце встревоженно забилось. Майор Ремес немного понаблюдал за воскрешением из мертвых, поправил тело раненого, радостно вздохнул и закурил.
– Слава богу. Ожил чертяка.
Майор притащил из дома старые сани, на которых возили воду. От полозьев аж искры летели, когда Ремес мчался на место трагедии. Со всей возможной осторожностью он переложил бесчувственного товарища на сани и отвез домой. Он бережно уложил Ойву Юнтунена на кровать начальника и укрыл.
– Жилистый тип, надо сказать.
Майор положил на лоб больного влажное полотенце и взбил подушку помягче. Сняв с товарища сапоги, расстегнул пуговицы на рубашке. Руки пострадавшего майор на всякий случай сложил на груди крестом.
Ойва Юнтунен не приходил в сознание до следующего дня. Для майора это были тяжелые часы. Он без конца разговаривал сам с собой, раскаиваясь и молясь, чтобы товарищ выжил. Он даже несколько раз пытался поплакать, но ничего не вышло. Слезные протоки у майора давным-давно наглухо закрылись.
Утром, после бессонной ночи, Ремес сварил крепкого мясного бульона и со всей нежностью, на какую только был способен, накормил больного. Он приоткрыл челюсти раненого и сцедил бульон в горло. Кадык сделал несколько рефлекторных скачков, мясной бульон исчез в желудке. Теперь пациенту не грозило обезвоживание.
Майор поклялся, что если приятель выживет, то он начнет новую, лучшую жизнь. А если умрет, то сразу после того, как похоронит несчастного, тоже сведет счеты с жизнью. Ремес не хотел унижений перед военным трибуналом за убийство гражданского. Майор считал, что самым разумным было прийти к вере, а затем застрелиться. Или повеситься, так как оружия при нем не было.
В полдень блуждающее сознание Ойвы Юнтунена стало улавливать разговоры Ремеса с самим собой, в которых тот рассуждал о новой, лучшей жизни или, как вариант – повеситься. Для ушей Ойвы эти речи звучали абсолютно покаянно. Ревущий преследователь превратился в нежную сиделку, беспрестанно изливавшую свои душевные муки. Ойва Юнтунен с удовлетворением отметил, что сражение закончилось, он все-таки выжил и даже в какой-то степени вышел из него победителем. На всякий случай он решил пока не открывать глаза. Никто ведь не торопил поскорее воскрешаться из мертвых. Умнее понаблюдать, что будет дальше, и только потом прийти в сознание. Из бормотания майора Ойва понял, что лежит без сознания со вчерашнего дня. Но насколько серьезно он покалечился? Все тело немилосердно болело, однако шевеление пальцами ног и рук особой боли не вызывало. Руки-ноги двигались, значит, позвоночник цел. И шейные позвонки не смещены, потому как ушами он мог двигать, как и прежде.
Ойва Юнтунен хорошо помнил падение дерева. Это было прекрасное ощущение – головокружительный полет прямо в объятия смерти… Как будто черный лебедь Туонелы, хлопая тяжелыми крыльями, пролетел рядом с ним туда, к грядущему неизвестному, темной смерти. Затем страшный треск и грохот! Такое редко случается в жизни обычных преступников. Ойва Юнтунен теперь мог написать толстую книгу с воспоминаниями об одном из самых захватывающих событий своей жизни.
Майор Ремес мало походил на больничного доктора. Несмотря на благие намерения, он скорее смахивал на прямого и сурового сельского фельдшера, такого, у которого после каждой процедуры больной чувствовал себя еще хуже, чем раньше. Обязательное кормление каждые несколько часов было особенно неприятным. Ойве Юнтунену хотелось укусить майора за палец, когда тот вливал ложкой мясной бульон ему в рот, но человек без сознания не мог так поступить.