– Вообще, убийцы – народ глупый. Но у этого чертяки ум есть. Это и плохо. В бизнесе обычно стараются минимизировать риски, это одно из ключевых качеств любого мало-мальски талантливого бизнесмена. В преступном мире, наоборот, бездумно идут на любой риск, совершают совершенно лишние преступления, жадничают, транжирят и пьют. Вот почему тюрьмы переполнены непрофессиональным сбродом. Появилась система, которая и не была бы нужна, если бы преступники сосредоточились лишь на тех делах, за которые не будешь арестован. Если бы преступники меньше рисковали по-глупому, от института тюрьмы можно было бы вообще отказаться. Но это в теории, а на практике, конечно, как только не будет арестов, преступность сразу вырастет. Число преступников увеличится в несколько раз… Я думаю, большинство людей стали бы совершать преступления. Бандитских группировок стало бы больше, желанный кусок сразу уменьшился бы. В результате, когда нечего стало бы грабить, воцарился бы хаос. Преступность задохнулась бы в силу собственной невозможности. Красиво звучит, что скажешь, Ремес?
– Вот о чем ты, значит, в тюрьме думал?
– С точки зрения общества, нынешняя система, разумеется, лучше: количество преступников, их популяция контролируются властями. Это что-то вроде регуляции поголовья, типа осенней охоты на лося. Представь-ка, Ремес, что преступники – это лоси. Сколько лосей осенью отстреливают в Финляндии?
– Тысяч пятьдесят-шестьдесят.
– Допустим. Повреждение саженцев, аварии с участием животных, потери урожая – все это остается в допустимых рамках, если каждый год отстреливать шестьдесят тысяч лосей. Тем самым выжившим лосям гарантировано достаточно места на пастбище. В результате мы имеем качественную лосятину и мир в стране. Тем же занимаются полиция и судьи. Ежегодно задерживают, ну, две тысячи преступников, их отправляют в тюрьмы. Тут действуют более цивилизованно: преступников не забивают, как лосей, но цель та же. Лишних лосей – в суп, лишних бандитов – в тюрьму. Часть популяции всегда должна быть вне пастбища. Вот так все устроено в обществе.
Ойва Юнтунен пристально посмотрел на огонь, его губы скривились в подобии улыбки.
– Я – в чем-то нетипичное исключение из правил, потому что шесть лет уже не был в тюрьме. При этом я очень сильно истощаю пастбища. И я должен следить, чтобы сохранялось равновесие, хотя сам на свободе. Несколько месяцев назад я засадил одного приятеля, некоего Сутинена по прозвищу Крутой Удар, в тюрьму. И Сииру тоже надо как-то убрать с дороги. Таким образом, количество сидящих в тюрьме и находящихся на свободе преступников будет в равновесии. С Сиирой, конечно, все сложно. Но есть еще время все обдумать, побудем пока тут. Может, потом, следующим летом, я вернусь в Стокгольм.
– У тебя в Стокгольме своя квартира?
– Да еще какая! Как-нибудь устроим там вечеринку, когда здесь все закончим. А уж веселиться я умею!
Ойва Юнтунен описал квартиру рядом с Хумлегорденом. Он рассказал, с кем ему довелось общаться: он был хорошо знаком с некоторыми известными актерами, знал художников и редакторов газет, чиновников и бизнесменов, попов и торговцев порнографией, капитанов и наркодельцов… а также одного верзилу, Стиккана, который занимался сутенерством, вымогательством и тому подобными делишками, при этом оставаясь настоящим джентльменом.
– Когда в следующий раз поедешь в Киттиля, отправь от меня письмо Стиккану. Нехорошо забывать старых друзей.
Воспоминания о Хумлегордене настроили Ойву Юнтунена на грустный лад. Он посмотрел на стены и мебель убогой избы. Да, жизнь отшельника ни в какое сравнение не идет с блестящим Стокгольмом.
– Эту избушку нужно отремонтировать до прихода зимы. Поезжай, купи строительных материалов. Наведем здесь марафет.
Глава 14
Ойва Юнтунен составил план ремонта хижины в Куопсувара. Хотелось обшить комнату начальства доской, обновить полы и вообще подчистить все углы. Майор Ремес подсчитал затраты и вывел, что строительные материалы, включая зарплату и доставку, обойдутся в пятьдесят тысяч марок. У Ойвы Юнтунена не было столько наличных. Нужно было снова идти к лисьей норе пилить золото. Ойва Юнтунен раздумывал. Майору он ни в коем случае не хотел раскрывать свою захоронку, но как выбраться незаметно? Какова гарантия, что Ремес хладнокровно не сопрет золотые слитки, как только узнает, где они находятся?
– Ты не веришь слову офицера?
Ойва Юнтунен не верил. Самое надежное – посадить Ремеса под замок, пока Ойва будет рыться в лисьей норе.
– Послушай, Ремес, давай ты начнешь строить себе тюремную камеру? Коробку, запирающуюся снаружи. Там ты будешь сидеть, пока я хожу к тайнику. Понимаешь, о чем я?
Майор понимал.
– Черт побери, Юнтунен! Я на твое награбленное добро не зарюсь!
– Раньше зарился. Чуть не убил.
Майору пришлось признать, что у Ойвы Юнтунена есть причины для сомнений. И он принялся строить себе тюрьму.
Кутузку решили соорудить в углу конюшни, где были стойла для десяти лошадей. В дальнем конце можно было оградить два. Удобно, что туда вела наружная дверь и не было окон – только отверстие для сбрасывания навоза.
Ойва Юнтунен попробовал дверь. Она казалась прочной, но для верности он велел майору навалиться на нее изнутри, чтобы проверить, выдержит ли она серьезное давление.
– Попробуй ее выбить!
Ремес громыхал. Дверь тряслась, но не поддавалась.
– Со всей силы ударь! Представь, что входишь в кабак на Диком Западе!
Майор крикнул в ответ, что это уже слишком, однако сделал все, чтобы выбраться наружу. Ему удалось. Дверь распахнулась, скоба косяка со свистом отлетела во двор, и майор вместе с дверью рухнул к ногам Ойвы Юнтунена.
– Черт, не выдержала. Ну, и дубина же я, – удивлялся он своему достижению.
Решили, что замок и петли нужны новые, тогда майору никак не выбраться из конюшни.
Ремес предложил построить внутри перегородку из досок.
– Дощатая стена тебя не удержит. Нужно из бревен, – покачал головой Ойва Юнтунен.
Майор возразил, что на возведение такой перегородки уйдет несколько дней. Ойва Юнтунен ответил, что время есть.
– В общем, иди валить лес. У тебя это хорошо получается.
Так было положено начало строительству тюрьмы. Майор обрабатывал бревна, а Ойва Юнтунен сидел в яслях, травил байки и переводил табак.
– Скажи, Ремес, для чего ты взял отпуск? Ты что, правда, собираешься защищать докторскую?
– Я пьяница. Допился на службе дальше некуда, понимаешь?
Ойва Юнтунен сказал, что подозревал нечто подобное. Поскольку поездки в деревню занимали как раз столько времени. Да и по роже майора понятно, что тот – любитель бухнуть.
– Такая уж жизнь наша гарнизонная. Я лет десять пью померанцевую, можно сказать, не просыхая. А здесь вон сколько дней – и ни в одном глазу. В такой глухой завязке я не был с тех пор, как получил капитана. Как это было давно, дорогой мой Ойва! Хотя нет, два года назад я был трезвехонек одиннадцать суток. Тогда у меня прорвало аппендикс, а жена, как я ни кричал, ни за что не хотела носить мне померанцевую в больницу. Упрямая, как осел, эта Ирмели!
– Наверное, твоя жена думала, что алкоголь не очень-то полезен при операции на животе, – предположил Ойва Юнтунен.
– Да все в этом мире вредно. Правда, когда не пьешь, тело становится как-то легче. Сил, что ли, больше, двигаешься порезвее, это да.
Майор посадил бревно на шип, примерил на него следующее и продолжил рассказ:
– Собственно говоря, я из-за службы-то и спился. Как объяснить… Командир батальона настолько зациклен на всех этих учениях, что никак не отделаться. Много всяких дел, гражданскому не понять… Работа имеет свойство накапливаться, в основном это бумажная работа, в конечном счете совершенно бесполезная. Я за время службы переложил этой бумаги из одной пачки в другую несколько сот килограммов. Только подготовишь одну, перепишешь начисто и отправишь – на ее место тут же приходят две или три новые, их тоже нужно прочитать, высказать свою точку зрения, распланировать – вот черт! – а потом из них всех составить новую бумагу и отправить. В финской армии миллионы таких бесполезных бумаг летают туда-сюда. Их возят почтой, доставляют рассыльные, а еще принимаются и отправляются телефонограммы, составляются памятки, одна бумага летит на север, другая – на восток, заполняется журнал входящих и исходящих… ставятся печати, рисуются подписи. Эти бумаги, словно чертовы комары: только одного убил – на его месте уже пять новых. Только скомкаешь и выбросишь одну бумагу в корзину, как тут же ее запрашивают в пяти письмах. Я пришел к выводу: сколько ни бей – комары не переведутся, сколько ни читай – бумага все равно не кончится. Кроме всего прочего, еще и полковник ко мне придирался. Вот бутылочка-другая померанцевой и спасала. Частенько я уже с утра приканчивал первую. Такая вот у меня жизнь была. Водка, бумаги, придирки – и снова водка.
Ойва Юнтунен заметил, что в Куопсувара бумаг нет, так что можно не пить.
– Вот именно. Если бы работа в армии была сдельной, я бы никогда не запил. Я очень усердный работник. Годовую работу командира батальона я мог бы сделать за два месяца. Тут уж не до пьянства.
Ремес притащил очередное бревно. Он обтесал его так, что оно точно легло на нижнее.
– Мне кажется, если начнется война, в этой тюрьме соберется много народу. Я это к тому, что все не зря.
Ойва Юнтунен сомневался, что тюрьма в Куопсувара тогда пригодится. Третья мировая планировалась на территории Центральной Европы, США и СССР, разве нет?
– Именно Куопсувара и Юха-Вайнан Маа станут театром военных действий, если начнется война. На краю Куопсу поставят ракетную установку или как минимум тяжелую батарею противовоздушной обороны. На Юха-Вайнан Маа построят противотанковые надолбы, а здесь, в нашей избе, разместится какой-нибудь штаб. Там, на месте золотого прииска, развернется кровопролитное танковое сражение. Местность располагает. – Майор увлеченно обтесывал бревно. – И за этой перегородкой будет сидеть какой-нибудь американец, немец, норвежец, итальянец… или же русский, киргиз, тунгус. Вариантов много. В ней могут закрыть дезертиров или военнопленных. Там, за конюшней, будут казнить военных преступников. Военно-полевой суд будет заседать в комнате для начальства и выносить смертные приговоры. А может, сюда поместят мародеров, или дезертиров-самострелов, или просто сумасшедших. Если бои затянутся и будут кровопролитными и тяжелыми, психов появится много. Во время крупных сражений на одно подразделение батальона может набраться целый взвод. Было бы и больше, но, как правило, самые буйные первыми погибают. – Плотницким карандашом майор оживленно чертил карту на светлой поверхности бревна. – Страны Варшавского договора придут сюда, в Куопсувара, с востока, откуда-то со стороны Мурманска, Печенги и Саллы вдоль этой стрелки. Через Репокайра по новой дороге Кекконена дойдут они до Покки и оттуда в Пулью, а потом – сюда. А вот и войска Атлантического союза! Они повалят с запада через