В конце своей исповеди Кристин даже всплакнула. Этот рассказ всегда навевал на нее грусть, хотя в нем не было ни слова правды. Просто ей нередко приходилось рассказывать мужчинам о своем прошлом, а эта печальная повесть самой Кристин нравилась больше других.
От печального рассказа у Ремеса чуть сердце не разорвалось. Он встал перед Кристин на колени и предварительно попросил ее руки. Если Кристин бросит это занятие, они смогут обручиться. Ремес уверял, что их маленькая семья вполне сможет достойно прожить на майорское жалованье. Кристин грустно покачала головой:
– Был бы ты генералом… тогда у нас была бы хоть какая-то надежда. – Она прослезилась. У нее было твердое намерение и страстное желание покончить со своей безнравственной жизнью, но она понимала, что на зарплату финского майора вряд ли удастся построить что-то надежное и высоконравственное.
Агнета с Ойвой Юнтуненом жили в дружбе, согласии и страсти. Агнета и раньше встречала Ойву на вечеринках в его квартире в Хумлегордене. Ах, как там бывало весело! Единственное, за что Ойва ругал Агнету, было ее пристрастие к наркотикам. Ойва Юнтунен строго-настрого запретил ей курить гашиш в избушке. Он даже пригрозил отправить Агнету обратно в Стокгольм, если та не откажется от этой пагубной привычки. С того момента Агнета курила только в тюремной камере, в которую можно было пробраться незаметно и где точно никто не помешал бы. Когда Ойва в очередной раз читал ей лекцию о вреде наркотиков, она вспыхнула:
– Для чего себя хранить-то, если вдруг – раз! – и ядерная война?
В роду Агнеты, как правило, умирали молодыми, и чаще всего от пьянства или распутства, а не как-то благопристойно. Агнета хвасталась тем, что вот уже много веков, как гласит предание, в их роду все занимались проституцией.
Бабушка ее тетки была куртизанкой в Хельсинки в конце девятнадцатого века. Ее прозвали Шелковой Сильвией, потому как она всегда носила одежду из натурального шелка. Шелковая Сильвия была богата, но насладиться своим богатством не сумела – она умерла от аборта в 1881 году в возрасте двадцати четырех лет. Агнета знала только, что Сильвию похоронили на каком-то хельсинкском кладбище, но памятник не поставили, а деревянный крест давно сгнил.
Наска отметила, что жены у Ремеса и Юнтунена веселые и современные. Старушка видела, что нынче люди ведут себя по-другому, но не все могла принять. Как, например, то, что по вечерам Агнета надевала туфли на шпильках, сетчатые чулки и полуголая расхаживала по дому. Наска ее бранила:
– Бесстыдница! Иди оденься по-человечески! Застудишь себе все – полуголая ходишь!
Наска Мошникофф была набожной старушкой. Она пыталась приучить шведок к вере, показывала, как креститься, пела им молитвы на церковнославянском, но результат был неважный. Изба дрожала от громкого мирского смеха. Веселиться-то можно, считала Наска, Боженька этого не запрещал, но зачем при этом полуголыми ходить перед мужиками, пить вино и постоянно курить? Молодые женщины должны понимать, что жизнь – это не только радость и веселье.
Наска сказала, что каждый человек в жизни должен насыпать гору из своих грехов. Тогда все грехи простятся и получишь вечное блаженство, как праведные монахи.
– Что это за гора грехов? – поинтересовалась Агнета, самая грешная из всех.
Наска рассказала, что раньше в Печенге было два монастыря, Нижний и Верхний. Известно, что монахи Верхнего монастыря были более праведными. Монахи должны избегать всех мирских соблазнов, Агнета и Кристин, наверное, знают? Так вот, в Нижнем монастыре служил один красивый молодой монах, он однажды темной осенней ночью пересек границу с Норвегией и сошелся с норвежской девицей. В результате девушка влюбилась в монаха без памяти. Она последовала за ним в Печенгу и оттуда до самого Нижнего монастыря. Хотела даже поселиться там.
– Прямо в ту же самую келью просилась. Плакала, умоляла игумена впустить ее. Обещала стать монахиней, если ей позволят.
Набожный игумен пришел в ярость. С громкими криками священники изгнали влюбленную норвежскую девушку. Ее провозгласили невестой сатаны, а те места, где ступала ее нога, много раз перемывали. Все комнаты, где она побывала, выскоблили дочиста и окурили ладаном. В завершение отслужили молебен всем святым, чтобы эта падшая женщина не сразу попала в ад, а смогла на Страшном суде замолить свои постыдные проступки.
Потом взялись за монаха, впавшего в блуд, да еще и с иностранкой. Вон сколько грехов на совести несчастного инока! Он неделями каялся, громко взывал к Господу и всем святым о прощении, корчился на земле, мазал себя глиной, изорвал в клочья полдесятка монашеских ряс в знак глубины своего раскаяния. В конце концов игумен смилостивился и снова принял его в братство, но не как равного, а как брата во грехе, который должен был вечно каяться как в монастырской жизни, так и в геенне огненной, что ему щедро пророчили.
В знак бесконечного раскаяния игумен повелел грешнику каждый день приносить на задний двор монастыря мешок камней и песка. Сто килограммов – тяжелая ноша. Послушно наполнял монах каждый день свой мешок и на подгибающихся ногах нес в указанное игуменом место. Вскоре греховные мешки превратились в гору грехов, достигавшую карниза здания. Монах привык носить мешки, мужик он был здоровый и в любом порту мог бы неплохо зарабатывать грузчиком. Через десять лет гора достигла высоты большого дома, но монах все таскал и таскал камни.
Однажды в монастыре появился новый игумен, который, посмотрев на гору, задумался. Он решил, что давний грех уже замолен и больше не нужно носить на гору камни, иначе монастырь потонет в ее тени. Монаха тут же помиловали.
Но несчастный настолько привык таскать камни, что отучить его от этого занятия не удалось. Он заявил, что не чувствует сладости искупления, ему для успокоения души надо продолжать. Наконец, гора стала просто огромной. На ней выросли деревья толщиной с ногу, а на вершину вели ступени. Даже из Норвегии приезжали посмотреть на это чудо. Говорили, что если падшая женщина заберется наверх, то вниз она сойдет целомудренной. В самый разгар туристического сезона сотни женщин карабкались на эту гору.
– Первый раз я была в Нижнем монастыре еще до замужества, – вспоминала Наска. – Тогда этому несчастному монаху было почти девяносто лет. И он все еще каждый день таскал на вершину горы землю. Зимой скатывался вниз на мешке, когда игумен не видел. Горка была крутая, и кататься было весело.
Когда монах почил под тяжестью мешка, его наконец-то провозгласили искупившим земные грехи и отпели, как других монахов. Десятки лет гора эта перегнивала, зарастала травой, пока немцы не захватили Печенгу. Они построили на вершине укрепления противовоздушной обороны – это было самое высокое место и самая мягкая земля. Затем пришли русские и взорвали гору грехов, вот и нет ее больше.
А грех остался.
Глава 27
Однажды темным зимним вечером беспокойный ум таежного детектива Хурскайнена заставил его вновь наведаться в лесную избушку в Куопсувара. Он подозревал, что майор Ремес неспроста поселился в заброшенном доме. Какой нормальный турист будет жить в тайге, да еще и в разгар полярной ночи?
Может, майор сумасшедший? Само по себе это не преступление. За это даже не оштрафуешь. Таков закон: за неосторожное вождение наказывают солидным штрафом, за неосторожную жизнь – никак.
А может, у майора совесть нечиста? А вдруг это какой-то суперсекретный объект? Тайный склад оружия, за которым кроется военный заговор, шпионаж? А вдруг майор пытается продать норвежцам списки единиц финского вооружения? Отсюда до Норвегии рукой подать, а она входит в НАТО… Майор легко может на снегоходе поехать в Норвегию и делать деньги на продаже военных секретов маленькой, долгое время кому-то подчинявшейся страны! Всего-то и нужно – добраться до Каутокейно и договориться с агентом Североатлантического блока о каком-нибудь тихом месте для тайных встреч. Миллионы норвежских крон перейдут в карман новому владельцу…
А еще ходят слухи о золотом прииске. Летом майор Ремес мыл золото в верховьях реки Сиеттелё, но есть ли у него на это разрешение? Может, майор нашел золотоносную жилу и теперь добывает металл, без документов на землю?
Хурскайнен заглушил двигатель снегохода метров за двести до избушки. К счастью, у майора не было собаки. Вот она, прекрасная возможность, не выдавая себя, проследить за незаконными действиями офицера.
Полицейский приблизился к избушке с подветренной стороны. В тот момент, когда он обходил конюшню, оттуда послышался слабый кашель. Ремес? Да нет, не похоже. Женский кашель, молодая женщина!
Хурскайнен заглянул внутрь через отверстие для сбрасывания навоза и остолбенел. На отверстие поставили тюремную решетку! За решеткой действительно сидела женщина, красивая брюнетка, одетая по-городскому. Перед ней горела свеча, и женщина нервно скручивала на машинке сигарету. Выглядело это очень странно: дорого одетая женщина вертит самокрутку, словно безработная со стажем. Все говорило о том, что женщина занималась чем-то не тем.
Агнета закурила косяк. Глубоко затянулась. А-ах… Олений полицейский Хурскайнен сразу сообразил, что это наркотики. От обычного никотина глаза так не закатываются.
«Ну и ну! Здесь, в тайге, не поставив в известность власти, построили тюрьму, а в камере употребляют наркотики. Молодая красивая женщина губит свою жизнь зря. Вот так дела», – думал Хурскайнен. Такого он от майора Ремеса не ожидал. Но теперь нарушитель закона разоблачен – даже без доноса!
Докурив косяк, Агнета задула свечу и вернулась в избушку, притворившись, будто выходила в туалет. Она и правда выглядела расслабленной. Хурскайнен отметил, что в доме проведено электричество: в конюшне жужжал небольшой дизель-генератор. Деньжата у майора явно водились, раз он смог привезти в эту богом забытую глухомань такую красотку и создать тут все удобства. Теперь полицейскому стало ясно, зачем Ремес тащил по тайге ванну. Такую мадам вряд ли устроит пластиковая посудина, купленная в дешевом магазине.