Томо и выбежавший на мои вопли из палатки Нил прыгали и крутились вокруг меня, что-то выкрикивая. Они очень напоминали индейских шаманов, призывающих дождь.
Томо потрогал носком ботинка мой рюкзак и отпрыгнул от него, воскликнув:
— Черт, так много!
Нил зарычал, схватившись за колено.
В неверном вечернем свете я рассмотрел огромную массу муравьев, облепивших мой рюкзак.
Я умудрился поставить его прямо на муравейник.
— Итан! Что случилось? — Из-за деревьев показалась Мел.
— Муравьи! Их куча! Надо уматывать отсюда, собирай палатку!
— Я не вижу… — пробормотала Мелинда, разглядывая землю вокруг себя.
— Отойди!
Она отбежала к палатке.
Я вскочил на камень и попросил Нила дать мне кроссовки. Он нашел их, постучал ими о дерево и передал мне. Поколотив ими еще и о камень для пущей надежности, я обулся. Правая рука просто горела. Я попытался успокоить боль, зажав ее подмышкой.
Следующие несколько минут мы собирали палатки, стараясь держаться подальше от муравейника. Мой рюкзак оказался глубоко в тылу противника, весь облепленный мелкими злыми тварями. Я решил оставить его и вернуться утром.
Бросив последний взгляд на полчище муравьев, мы отправились на поиски лучшей стоянки.
Чтобы оказаться вне досягаемости муравьев, мы около десяти минут шли вдоль белой веревки, а затем устроились под стометровой сосной на ровной площадке, покрытой слоем сухой хвои.
Я надел наконец джинсы и осмотрел руку, которая продолжала болеть и была покрыта несколькими десятками мелких волдырей. Нил отделался несколькими укусами на коленях, Мел и Томо не пострадали.
Когда мы снова расставили палатки, Мелинда смочила ранки увлажняющим лосьоном, но это мало помогло. Нил снова вытащил заветную бутылку, и я с благодарностью принял предложение.
— Что это был за вид муравьев, как вы думаете? — спросила Мел.
— В такой темени я не рассмотрел, какого они цвета, — ответил я, — но думаю, красного или рыжего.
— Муравьи-убийцы, — заявил Томо.
— Огненные муравьи, — объяснил Нил. — Нам повезло, что мы отделались малой кровью. Эти маленькие уродцы убили больше людей, чем любое другое хищное животное на планете.
Меня не тянуло на разговор о муравьях — они и без того доставили мне немало дискомфорта, — поэтому я положил голову на рюкзак Мел и начал думать о нашей главной цели, скрывающейся где-то неподалеку, а именно о горе Фудзи. Сейчас мы бы были на полпути к вершине. Где-нибудь на седьмой или восьмой станции, сидели бы в хижине или, на худой конец, в своих палатках, пытаясь подремать пару часов перед финальным рывком.
Остался ли у кого-нибудь из нас еще достаточный запас энергии для того, чтобы попробовать взойти на гору завтра? Я решил, что Нил и Мелинда чувствуют себя примерно так же, как и я: вымотанными эмоционально и физически. Этот визит в лес оказался далеким от невинной прогулки по парку. Мы зашли очень далеко в глубь Аокигахары, пережили гораздо больше, чем я себе представлял. Впрочем, что именно я себе представлял? Пара часов прогулки, стоянка, маршмеллоу в пакетиках и страшилки про привидения вокруг костра?
На самом деле, единственное, чего я сейчас желал, — чтобы эти выходные поскорее закончились. У меня все болело, я замерз, чувствовал голод и… пустоту. Не осталось ничего: ни любопытства, ни способности удивляться, ни азарта. Пустота и оцепенение.
Если падение Мел в провал выбило меня из равновесия, то поляна, где погибла Юми, похоже, добила окончательно. До какого-то момента этот поход мне казался вызовом самому себе. Это все равно что не есть два дня или переплыть озеро — тебе просто хочется узнать, способен ли ты на такое. Однако вид разбросанных по поляне вещей Юми задел меня за живое. Такие простые и убедительные, они показали мне реальность происходящего. Люди действительно кончали здесь с собой. Они тянулись сюда, словно лемминги, каждый год сотнями, если не тысячами, и каждого мучила своя собственная невыносимая боль.
И мы со всем нашим невежеством явились сюда из пустого любопытства и праздной тяги к зрелищам, подобно тому, как зеваки притормаживают возле места аварии на шоссе в надежде увидеть что-нибудь шокирующее.
Пытаясь избавиться от этих размышлений, я представил, что нахожусь где-то очень-очень далеко отсюда.
«Сейчас ты в джунглях, детка. Проснись, пришло время умира-а-а-а-ать!» Звенящий голос солиста группы «Ганз-н-Роузез» вырвал меня из объятий Морфея.
Похоже, я проспал довольно долго, поскольку израильтяне и Джон Скотт уже вернулись, и все сидели вокруг костра. Из моего телефона продолжал звучать голос Акселя Роуза, который меня и разбудил.
— Итан! — услышал я голос Мел. — Твой телефон.
— Да, я сейчас. — Моя правая ладонь, как я заметил, распухла и начала зудеть. Стараясь ее не расчесывать, я покопался в кармане и извлек свой желтый телефон-раскладушку. Это был Дерек Миллер, тот самый канадец, нарекший Нила Сексуальным Маньяком.
У нас с Дереком была совместная традиция, практически ритуал. Когда мы выходили с работы в девять вечера, мы забегали в супермаркет на углу, брали пару банок пива и устраивались где-нибудь на площади возле станции Шинагава, в стороне от мельтешения пиджаков и юбок. Мы явно выглядели подозрительно, но зато это было удобнее, чем идти в бар: бокал пива в кабаке стоил от семисот иен (или же почти семь баксов) до тысячи.
Во время одной из таких бюджетных посиделок мы и познакомились с Томо, занимавшимся ровно тем же самым.
Хотя в Японии не запрещено употреблять алкоголь в публичных местах, за исключением времени, когда идет Фестиваль сакуры (он же Большая апрельская попойка), таким образом развлекаются лишь иностранцы. Японцы слишком беспокоятся о том, что о них подумают другие японцы. Так что в тот момент, когда я увидел парня, заливающего в себя пол-литра пива, я поднял свою банку в знак приветствия. Он исполнил тот же жест и одарил меня своей устрашающей улыбкой. А в следующий момент он сделал нечто совершенно не японское: подошел и начал с нами болтать. Томо оказался забавным собеседником, мы купили еще по банке пива. Через полчаса откуда-то показалась деваха в ботфортах на огромных каблуках и в мини-юбке. Томо представил ее как Минами и позвал нас продолжить вечер в ближайшем баре. В итоге мы провели несколько часов в компании разгоряченных первокурсниц. Какие-то парни решили, что им очень нравится тусоваться с иностранцами, и взяли на себя миссию поставлять нам текилу в течение следующих двух часов. Все, что я мог вспомнить после этого, — танец в караоке, стилизованном под темницу, и то, что я каким-то образом в два часа ночи приполз в наш гестхауз, где меня встретила на удивление спокойная Мел.
— В эфире «Вечерний Миллер»! — гаркнул я в трубку. — Как дела?
— О, мистер Чайлдс! — раздалось из телефона. — Я был уверен, что ты окажешься вне зоны доступа. Вы уже там, на вершине?
— Мы отложили восхождение. Решили, что собирается дождь.
— В Токио ни капельки не пролилось.
— Тут тоже. Ложная тревога.
Дерек захохотал:
— Ну вы и остолопы! И что вы в итоге делаете?
— Стоим лагерем в Аокигахара Джукаи.
— В Ао… Где?! Погоди, тут Сумико что-то хочет сказать.
Пока Дерек и его пассия (которая работала в «Старбакс» и едва ли достигла возраста согласия) что-то бурно обсуждали, я снова посмотрел на свою руку. Боль притупилась, а на месте укусов образовались круглые белые гнойники. Я тронул один из них пальцем. Странное ощущение. Потом трубку взяла Сумико.
— Итан? Что вы делаете в Аокигахара Джукаи?
— Ночуем.
— Вам нельзя там находиться. Уходите оттуда.
— Мы не можем, тут уже стемнело.
— Там небезопасно.
— Привидения и все дела?
— Осторожнее там. И не пытайтесь что-нибудь оттуда унести, хорошо?
— Почему?
— Потому что. Я просто тебе говорю, что вас там быть не должно.
Ее испуганный голос начинал выводить меня из себя.
— Дай мне Дерека, пожалуйста.
Неясный шум в трубке означал, что аппарат передали из одних рук в другие.
— Лес Самоубийц! Охренеть! Ну и как там? Уже нашли чьи-нибудь тела?
— Слушай, мне тут неудобно разговаривать. Давай я тебе все расскажу, когда вернусь.
— Если вернешься. Шучу-шучу. Давай, до связи.
Я положил трубку. Что стряслось с Сумико? Я знал, что этот лес оставался запретным местом для большинства японцев, но в ее голосе звучал откровенный страх за нашу судьбу. Она действительно верила во все эти легенды, связанные с Аокигахарой? И что это за суеверие про то, что нельзя отсюда ничего забирать? Еще одна фольклорная байка? Будешь проклят за это, или что?
Я подошел к костру.
— Кто это был? — поинтересовалась Мел.
— Дерек. Его девушка решила, что мы чокнутые, потому что разбили здесь лагерь.
— Она, в общем, права.
Джон Скотт спросил:
— Слышал, тебя атаковали муравьи. Как самочувствие?
— Я в порядке.
— Приятно видеть, что ты снова в штанах.
Я заметил, что Нина смотрит себе под ноги, пытаясь скрыть расплывающуюся на лице улыбку. Хорошо, что было уже темно, потому что я почувствовал, как краснею.
— Знаешь, — продолжал Джон Скотт, — я слышал выражение «муравей за задницу укусил», но никогда не встречал никого, кто бы испытал это на себе.
Он улыбался во все тридцать два зубы, и со всех сторон послышались сдавленные смешки.
— Нашли что-нибудь на том конце ленты? — спросил я, чтобы сменить тему. Мне не понравилось быть объектом всеобщих шуток, к тому же меня весьма раздражало то, что кто-то говорил обо мне у меня за спиной.
Джон Скотт покачал головой.
— Она кончилась ничем. Возможно, где-то она соединялась с еще одной лентой, но мы упустили это место. Кто знает…
Я сел возле Мел, и мы приступили к ужину. Каждый достал из рюкзака еду, припасенную в Токио либо купленную на станции Кавагушико. Все то же самое, что у нас было на обед. Джон Скотт раздал несколько банок пива, извиняясь за то, что они теплые. Я отклонил предложение. Пива хотелось, но я не желал чувствовать себя чем-то обязанным Джону Скотту.