Я не думал, что Нил сможет и три метра пройти в любом направлении, но я хотел убедиться в том, что он никуда не пропадет, если вдруг чудесным образом исцелится в наше отсутствие.
— Нил! Ты меня слышишь?
Ответа не последовало.
Я нащупал его руку под спальным мешком и легонько пожал ее.
— Скоро увидимся.
Я встал и вернулся к остальным. Кажется, у Мел с Джоном назрел спор.
— Что происходит? — спросил я.
— Джон бредит, — ответила Мел. — Он хочет, чтобы мы забрали Нила.
Я в недоумении воззрился на Джона Скотта.
— Ему хреновее, чем мне, — твердо сказал он. — Я смогу протянуть ночь в одиночестве.
— Не валяй дурака, Джон, — настаивала Мел. — Ты истечешь кровью, если…
— Это ты не валяй дурака, и валите отсюда скорее.
— Мы не собираемся…
— Ты слышишь, что я говорю?
— Джон!
— Это мой выбор, черт побери! — выкрикнул он со свирепой решимостью в голосе. — Мой, черт бы тебя побрал! Не твой. Все, тема закрыта!
Какое-то время Мел еще питала надежду переубедить Джона, наплевав на его альтруистический порыв и свободный выбор, но гремучая смесь эмоций в его взгляде — коктейль из решимости, боли и злости — заставила ее отступить.
— Эй, Итос! — Джон уставился на меня лихорадочно горящими глазами.
— Да?
— Ты правда собираешься залезть на дерево?
— Ага.
Он кивнул головой как бы в одобрение.
— Не оплошай…
30
Мы снова стояли под той же сосной, на которую пытался вскарабкаться Джон Скотт. Да, он с нее рухнул, но более подходящего для этой цели дерева в округе не нашлось. На этот раз Нина сложила руки в замок, делая для меня ступеньку, а Мел толкала в спину, и я смог взгромоздиться на нижнюю ветку с первой попытки.
Я осторожно выпрямился, придерживаясь за соседние ветки. Ствол оказался в тридцати сантиметрах от моего лица — толстый, покрытый глубокими извилистыми бороздами и блестящими каплями смолы. От него исходил резкий, насыщенный запах, который смешивался с легким розмариновым ароматом нежно-зеленых иголок.
Я начал карабкаться вверх.
Когда я смотрел с земли, казалось, что ветки равномерно растут по всему стволу. Но теперь я быстро обнаружил, что они располагаются как бы этажами и направлены немного вверх. Возможно, я и грузноват, но у меня, как и у Джона Скотта, было достаточно гибкости, поэтому я карабкался вверх довольно быстро. Руки почти сразу стали липкими от смолы, а несколько торчащих, как гвозди, зеленых иголок прокололи до крови кожу на ладонях. Я видел все неровности коры: наросты, трещины, провалы — все то, чего не рассмотришь, стоя на земле. Это зрелище почему-то напомнило мне старый красный дуб, на который я любил ребенком забираться, когда жил в Висконсине. Я часами сидел на ветвях того гиганта, собирая желуди, мое оружие против невидимых противников, сдирая кору, чтобы посмотреть на мелких жучков с зеленоватым металлическим отливом, спешащих по своим делам, или же просто любуясь панорамой наших семейных владений: пятьдесят акров земли и усадьба в викторианском стиле на горизонте — балясины, башенки, резьба, черепица.
Погрузившись в себя, я и не заметил, как преодолел добрых сорок футов или около того. Точнее я определить не мог, так как благоразумно старался не смотреть вниз. Вверх, честно говоря, я тоже не смотрел. Я сосредоточился лишь на ветках в непосредственной близости от меня, аккуратно перенося свой вес с одной на другую, стараясь не подтягиваться на руках, а вставать на ноги и всегда иметь несколько точек опоры. К своему удивлению, я обнаружил, что мне помогает сравнение себя с Человеком-пауком, карабкающимся по стеклянному небоскребу: правая нога — левая рука, левая нога — правая рука.
До сих пор я чувствовал себя в относительной безопасности: ветки были толстые и прочные, они убаюкивали меня своей надежностью. Однако когда я достиг отметки примерно в шестьдесят футов, ветки стали истончаться, и мой страх высоты внезапно напомнил о себе. Я мгновенно пожалел, что решился на это дело. Это неестественно, я же не чертова обезьяна! Хотя я и не смотрел вниз, меня накрыл приступ головокружения. Все завращалось передо мной, и я потерял равновесие.
От страха сорваться вниз я со всей силой вцепился обеими руками в ствол и замер в надежде, что приступ пройдет.
— Итан? — донесся откуда-то снизу встревоженный голос Мел. — Все в порядке?
— Да! — Мне так сдавило грудь, что я с трудом выдавил из себя ответ. Мне не удавалось восстановить дыхание.
Так прошла долгая минута. Я не шевелился. Сердце гулко стучало в груди, я часто дышал, в голове была лишь одна назойливая мысль: «Я застрял. Лезть выше нельзя. Я не смогу спуститься. Я застрял, черт возьми!»
Это все только в твоей голове, говорил я себе. Я уже так высоко забрался и смогу без всяких проблем продолжить. Но эти увещевания не помогали мне успокоиться. Страх зажал меня в тиски, не давая расслабиться ни одной мышце в моем теле.
— Итан? — крикнула Мел. — Что с тобой?
Я открыл рот, но язык прилип к небу.
— Итан!
— Отдыхаю! — смог выкрикнуть я.
Я продолжал учащенно дышать, губы онемели. Я понял, что слишком сильно вжался щекой в ствол дерева. Потом обнаружил, что руки и ноги тоже немеют.
Может, у меня гипервентиляция?
А что, если я потеряю сознание?!
Я попытался забыть о том, где нахожусь. Закрыв глаза, я представил старый дуб на ферме, представил, что сижу на ветке в трех метрах от земли, откуда могу в любой момент спрыгнуть. Я вспомнил про теплый летний вечер, когда забрался повыше, чтобы полистать обнаруженный на дне ящика у Гэри номер «Плэйбоя» за май тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Я рылся там, чтобы найти бейсбольную карточку с Кенни Гриф-фи-младшим, защитником из Сиэтла, которую я надеялся выменять у своего приятеля Дэнни на фигурку солдатика. Но вместо Кенни Гриффи на меня невозмутимо глядела телеведущая Ванна Уайт. Тогда я впервые увидел фото обнаженной женщины, да к тому же такой известной, и, без колебаний выдрав разворот со знойной блондинкой, сидящей на подоконнике, спрятал страницу в своей коробке с рыболовной снастью. Журнал вернулся на место еще до ужина.
Гэри обнаружил пропажу через неделю, но не мог настучать родителям на меня, не выдав при этом свое подростковое увлечение эротическими картинками. Вместо этого он вошел вечерком ко мне в комнату и невозмутимым тоном сообщил, что ему известно, кто совершил кражу, и что он желает получить свое имущество обратно. Я отрицал все обвинения, и тогда Гэри просто завалил меня на ковер «мечтой на миллион» — броском, подсмотренным в трансляциях боев без правил. Я не сдавался, и Гэри, решив меня припугнуть, начал выдирать у меня по маленькой прядке волосы, крича, что они больше не вырастут и я останусь лысым…
— Итан! — услышал я Мелинду. — Спускайся немедленно, ты меня пугаешь!
Я вспомнил, где нахожусь.
— Почему ты не двигаешься? — кричали мне снизу.
Господи, давай же, шевелись! Я разжал объятья и ухватился левой рукой за ветку над головой. Поискав правой ногой опору повыше, я нащупал в двадцати дюймах другую ветку и осторожно поднялся, царапая живот о ствол.
Я продолжал карабкаться: десять футов, пятнадцать, двадцать пять…
Девушки поддерживали меня криками с земли, хотя я с трудом мог их расслышать. Их голоса будто доносились откуда-то из соседней галактики.
Я думал лишь об одном: вверх!
Ветки становились все тоньше и все сильнее раскачивались под моим весом. Это меня сильно пугало, но отступать было слишком поздно: я почти поднялся над кронами.
Слева я увидел свисающую сломанную ветку. Место свежего разлома сочилось соком и скалилось зазубринами. Должно быть, Джон Скотт упал с этой ветки. Я снова увидел, как он падает вверх тормашками, пробивая сквозь ветви путь к земле… Но я продолжил карабкаться.
Выше ствол оказался расщепленным — его отколовшаяся часть отходила от основной сантиметров на тридцать. Двигаясь плавно, как актер в пантомиме, я поднялся еще на три метра. Еловая крона сузилась, а ветки стали расти реже, и я наконец попытался рассмотреть что-нибудь сквозь зеленые лапы. От открывшегося вида захватывало дух: изумрудное море тянулось до горизонта. Хонда говорил, что слово «Дзюкай» означает «море деревьев», и теперь я понимал, почему…
Ветка у меня под ногой звонко треснула, нога повисла, и я стал лихорадочно водить ею в поисках надежной опоры, пока не нашел подходящий сучок.
Мел и Нина визжали внизу. Мне хотелось, чтобы они заткнулись, но сердце у меня вырывалось из груди, и я не мог ничего произнести.
Фудзи я не видел. Я медленно повернул голову влево, боясь, как бы неосторожное движение не послало меня прямиком в могилу. Но там ее тоже не было. Посмотрел направо — тоже ничего похожего.
Неужели сзади?
Обняв ствол, сузившийся до толщины телеграфного столба, я обернулся и увидел гору прямо за спиной. Она казалась до невозможности далекой. Один из видов с открыток. Но расстояние не имело значения, нам нужно было лишь направление. Зная стороны света, мы сможем определить, где находится парковка.
Я приметил еще пару деревьев, по которым можно будет восстановить с таким трудом приобретенное знание, если я потеряю ориентацию, пока буду спускаться.
Я уже было собрался начать спуск, когда заметил в трех или четырех километрах прозрачный столб дыма, поднимающийся из зеленой гущи листьев.
31
Спуск оказался столь же нервным занятием, что и подъем. Успокаивало лишь то, что с каждой пройденной веткой я оказывался все ближе к земле.
Я передвигался все время лицом к стволу. Шестьдесят футов, сорок, двадцать… Наконец я оказался на самой нижней ветке в каких-то жалких трех метрах над землей. Девушки стояли прямо подо мной, а Джон Скотт лежал в паре метров в стороне, на том месте, куда он обрушился. Он подложил под голову рюкзак и наблюдал за мной.
— Я больше никогда, ты слышишь, никогда не позволю тебе творить что-то подобное! — воскликнула Мел. — Я чуть не умерла со страху, пока ты лез!