— Все еще думаешь, я лгал? — спросил Хироши.
— Скажи им убираться.
— Почему мне это делать?
— Если они попытаются напасть, у тебя будут большие проблемы.
— У меня уже большие проблемы.
— Нет, чувак, ты еще не знаешь.
— Ты сказал своим друзьям, кто я. Сумико будет говорить полиции.
— Это мы уладим.
— Почему я говорю Акире? Что ты думаешь? Потому что больно? Потому что ты ударил меня? — Он покачал головой. — Нет, у меня уже большая проблема.
Я быстро подошел к нему и провел лезвием топора по его рубашке.
— Скажи им убираться, иначе я убью тебя.
— Ты ничего понимать в Дзюкай.
— О чем ты?
— Самоубийство! Смерть! Ничего не понимать? Тут не боятся смерти. Смерть не страшно, смерть — это выход. Тут боятся жизни. Жизнь — это страшно. Жизнь — это много боли. Хочешь убить меня? Давай! Я хочу умереть с честью.
Мощный удар сотряс дверь.
Мел, ойкнув, прижалась к стене и сползла вниз, будто кусок желе.
— Все хорошо, Мел. — Несмотря на чудовищное положение, я попытался говорить как можно спокойнее. — Они не смогут войти.
Бам!
— Скажи им, чтобы убирались! — заорал я на Хироши.
Бам!
— Скажи им…
Внушительных размеров ветка разбила стекло у меня за спиной, усыпав пол осколками. Я обернулся, машинально махнув топором в пустоте. Следом за веткой в окно влетел нож и глухо ударился о стену. Еще звук разбитого стекла. Черт, спальня! Я забыл об окне в спальне.
Я кинулся туда и почувствовал резкий удар в голову. Я покачнулся, но устоял на ногах. Машинально подняв руку к затылку, нащупал кровь.
Я застыл посреди комнаты.
— Сиди в углу, Мел! — крикнул я.
Еще удары в дверь. Но засов пока выдерживал.
Я прошел мимо Хироши. Дверь в спальню располагалась справа от меня. Я распахнул ее и увидел, как один из подростков лезет в окно. Он успел бросить на меня взгляд перед тем, как длинные волосы упали ему на лицо.
Я схватил рукоять топора обеими руками и ударил его.
Он завалился назад в оконный проем. Я выглянул через разбитое окно, вдыхая холодный воздух. Была такая темень, хоть глаз выколи, и я не смог понять, куда он делся.
Обернувшись, я оказался лицом к лицу с еще одним пацаном. Парень с вытянутой, будто лошадиной мордой, прыгнул на меня с кровати, размахивая ножом. Я отступил влево и ударил его обухом в висок. Тело рухнуло мне под ноги. Третий подросток уже подходил ко мне, огибая кровать. Он и его распростертый на полу братец, похоже, прятались за дверью, когда я ворвался в комнату. Я махнул топором, задев его по касательной. Он растянул окровавленные губы в гримасе, выплюнул несколько зубов и метнул лезвие. Я успел отвернуться, уменьшая возможную область поражения. Нож вошел в трицепс. Я охнул и выронил топор. Прыгнув, подросток вжал меня в стену, схватив за руки. Я успел поразиться его силе. Он был словно одна плотно сбитая гора мускулов, я не мог сдвинуть его, как ни старался. Он хрипел, хрюкал, от него сильно воняло кислым запахом немытого тела.
Из другой комнаты донесся крик Мелинды.
Я укусил нападающего за ухо, будто это был жесткий непрожаренный стейк, и почувствовал вкус крови. Он взвизгнул и ослабил хватку. Пользуясь моментом, я освободил руки, схватил его за горло и потащил к окну. Я налег на него всем весом, стараясь вытолкнуть наружу. Он попытался уцепиться за мою одежду, но мне все-таки удалось выкинуть его на улицу. Пролетев полтора метра, он приземлился на голову, охнул и пополз в темноту, бормоча что-то неразборчивое.
Снова крик Мел.
Вытащив нож из плеча, я схватил длинномордого за ворот юкаты и поволок его в комнату.
За долю секунды я охватил взглядом происходящее: Мел, прижавшись к стене, затравленно глядела на самого большого из парней, который только что влез через окно в комнату. Он держался рукой за плечо — видимо, именно его я ранил там, в лесу. В раненой руке длинная палка. Я отметил, что его юката повязана черным поясом. Длинномордый и Беззубый носили серые.
Он кто, предводитель? Или эксперт в карате? Что за бред приходит в голову… Хотя карате традиционное для Японии искусство. Чем еще заниматься, если ты всю жизнь живешь в лесу? Боевые искусства — прекрасное хобби в таком случае.
— Мел! — крикнул я. — Сюда!
— Итан! — взвизгнула Мелинда. Пробежав мимо Хироши, отчаянно пытавшегося высвободить руки из пут, она спряталась у меня за спиной.
Я поднял полуобморочного Длинномордого на ноги, прижав лезвие к его горлу.
— Убирайся! — крикнул я. — Или я его прикончу.
Каратист обернулся к нам, но с места не сдвинулся.
— Пошел вон!
Он не двигался.
Длинномордый застонал и попытался вырваться.
Каратист сделал шаг вперед.
— Стой! Сейчас же!
Еще шаг.
Я загнал нож Длинномордому в бедро. Он закричал и завертелся. Я вынул клинок и снова приставил к его горлу.
— Я его убью! Я ему глотку перережу!
Каратист остановился, затем медленно двинулся назад.
— Остановись, — крикнул я. — Предупреждаю в последний раз.
Вдруг Мел закричала.
Я обернулся и увидел позади себя пожилого мужчину с волосами, завязанными узлом на голове. Подхватив Мел левой рукой так, будто она ничего не весила, он ударил меня по голове рукоятью меча.
Мир схлопнулся, и меня засосало в черный водоворот.
40
Я открыл глаза. В голове от яркого света будто разорвалась маленькая бомба. Я заметил две человеческие фигуры. Они плавали, меняли очертания, сливаясь в одно целое. Наконец зрение мое сфокусировалось. Один из них был Акира. Он держал самурайский меч, прижав к груди рукоять и устремив в потолок лезвие. Напротив него, глядя куда-то перед собой, сидел, скрестив ноги, Хироши. В этот момент он расстегнул рубашку, обнажив безволосые грудь и живот, взял с тарелки, стоящей перед ним, нож, ухватив его за лезвие, обмотанное тканью, и вонзил нож себе в живот.
Хотя я пребывал на грани сознания, я отчаянно пытался понять, что происходит. Сеппуку, или харакири, практиковался в феодальной Японии самураями как достойный способ уйти из жизни. Если честь самурая оказывалась запятнана, он потерял сюзерена или не хотел попадать в руки врага, благородный муж предпочитал умереть, выпустив себе кишки.
Что это было? Наказание Хироши за то, что он дался мне в руки? Желание избежать ареста? Я вспомнил, что он говорил мне о какой-то достойной гибели.
Хироши прорезал живот слева направо, потом по диагонали вниз, нарисовав истекающую кровью цифру семь Он попытался продолжить движение, изобразив ножом букву «Z», но руки у него отчаянно тряслись, лицо исказилось в страшной гримасе, и было очевидно, что он не сможет закончить движение.
Кровь из раны хлынула ручьем, когда Хироши накренился вперед, и Акира резким взмахом меча прекратил его страдания, обезглавив его. Точнее, почти обезглавив: он не довел движение до конца, и голова осталась болтаться на полоске кожи, так, будто Хироши держал ее в руках. Акира прошествовал мимо бездыханного тела ко мне. Кожа на его лице и шее была обветрена и шелушилась. Рот с тонкими губами образовывал линию с опущенными вниз краями. Глаза раскосые, черные, глубоко посаженные. Он поглядел на меня с королевским безразличием, будто на нижайшего из крестьян, кучку праха, не имеющую никакого значения, и отер окровавленное лезвие меча о мою рубашку. Затем Акира подошел к печке и нанизал на меч горящее полено. Он стряхнул его на стол, и по грязной скатерти тут же побежали во все стороны язычки пламени. Даже не взглянув в мою сторону, он вышел из сторожки.
Я снова провалился в какую-то липкую темноту.
Ярмарка урожая в Висконсине проходит ежегодно в последнюю неделю сентября, и мы с Гэри обожали ходить на нее, набивать рты сахарной ватой и печеными яблоками и участвовать во всех конкурсах. Сейчас, однако, царит ночная тьма, и мы вдвоем идем мимо опустевших шатров по центральному ряду.
— Мне всегда здесь нравилось, — обрывает молчание Гэри, когда мы проходим мимо брошенных игрушечных тракторов с прицепами, полными сена.
— Мне тоже, — соглашаюсь я. — Мы набирали здесь тыквы для Хэллоуина.
— Именно здесь, братишка! — Гэри показывает пальцем на покосившийся ларек с тыквами. Он заходит внутрь, выбирает одну и возвращается. — Неплохой экземпляр, да?
Тыква яркого оранжевого цвета, с ровными бороздками и идеальной круглой формы. Гэри всегда был мастером по части выбора тыкв, выбирал лучшие, из которых особенно приятно было вырезать «мерцающих Джеков». Я обычно охотился за самыми большими, но они оказывались рябыми и со следами от гусениц.
— Она идеальна, Гэри.
Он кивает, хотя мне понятно, что его одолевает меланхолия.
— Я мечтал привезти сюда Лизу, когда она чуть-чуть подрастет. Как думаешь, Шер покажет ей ярмарку?
— Я не знаю. Они же сейчас в Чикаго.
— С этим новым парнем, да?
Я киваю.
Гэри вздыхает:
— Нельзя было этого делать.
Я гляжу на него.
— Чего, Гэри?
— Останавливаться, чтобы помочь этому панку в парке. Ну, или мне надо было просто отдать ему кошелек. Если бы я отдал ему кошелек, я был бы с вами. Я мог бы привезти Лизу на ярмарку. Одно неправильное решение уничтожило все, чувак. Одно решение — и у меня ничего нет.
— Я тоже мечтал, чтобы ты отдал этому мудаку кошелек.
— Но ты никогда не можешь предсказать заранее. В этом и ловушка. Ты никогда не знаешь, какие последствия повлечет любой твой поступок. Черт, вот откуда ты знал, в какой кошмар вы встреваете?
— Ты имеешь в виду Лес Самоубийц?
— Есть кое-что, что ты должен сделать ради меня.
— Хорошо, Гэри. Только скажи. Я все для тебя сделаю.
— Мне надо, чтобы ты проснулся.
— Проснулся?
— Если ты не проснешься, ты сгоришь. Ты разве не чувствуешь огня?
Хотя ночь вокруг нас тиха и покойна, я вдруг ощущаю пульсирующий жар, который до сих пор не замечал.
— Да, я чувствую.