Когда я устал развлекать себя подобным образом, я попытался сосредоточиться на окружающей обстановке. И вдруг начал думать о Гэри. Так всегда и происходило: Гэри заполнял мои мысли, когда я был наименее подготовлен к этому. Конечно, в первые месяцы после всего этого я думал о нем дни и ночи напролет. Но время имеет свойство притуплять боль. Ты никогда не сможешь забыть о смерти своего брата, ты никогда не сможешь принять это, но ты учишься с этим жить.
Гэри застрелили двенадцатого декабря тысяча девятьсот девяносто девятого года, рано утром, в городе Хершли, штат Пенсильвания. Он направлялся на тренировку во дворец спорта «Джиант Сэнтр». Он мечтал попасть в НХЛ, но болтался на скамейке запасных у разных клубов. Большинство экспертов сходилось на том, что если бы он оправился от повреждения колена, то мог стать суперзвездой. Тяжелая травма и сложная операция поставили бы крест на карьере любого, но Гэри оказался самым целеустремленным человеком, какого я когда-либо встречал в жизни. Он тренировался вдвое больше всех соклубников, чтобы восстановить форму, и когда я приглашал его отметить мой день рождения всего за месяц до его смерти, Гэри уверял меня, что готов горы своротить.
Парень, который застрелил моего брата, оказался восемнадцатилетним героиновым наркоманом, который периодически коротал время в колонии для несовершеннолетних. Они не были знакомы. Они никогда не встречались до этого. Гэри просто оказался не в том месте не в то время.
Брат ежедневно совершал утреннюю пробежку по лесной дороге, и в этот раз он остановился, увидев скрючившуюся под деревом фигуру. Он предложил помощь. Джером Тайлер — так звали наркомана — достал пистолет и потребовал у Гэри кошелек. Гэри что-то резко ответил ему, за что схлопотал пулю двадцать второго калибра. Стрелок забрал кошелек и убежал. Гэри сумел дойти до автодороги, где потерял сознание. Когда его доставили в больницу, обнаружилось, что маленький кусок металла причинил серьезные повреждения: были задеты печень и аорта.
Я тогда учился на старшем курсе в университете Висконсина. Мама в истерике выдернула меня из похмельного утреннего сна, сказав, что в Гэри кто-то стрелял. Я прилетел в Пенсильванию к вечеру, в госпитале уже были родители и жена Гэри, Шерил, с дочкой. Отец отвел меня в сторону и рассказал, что произошло. Глаза у него были красными — верный признак слез. Никогда раньше я не видел, чтобы он плакал. Самым тяжелым оказалось войти в палату к Гэри. Он лежал, подключенный к системе жизнеобеспечения. Он был бледен, кожа как из воска, а на лице кислородная маска. Никто тогда не знал, что к его мозгу и ногам не поступает кровь. Я сидел подле него, держа за руку, пока меня не прогнала медсестра.
Утром, когда я спал на диване в зоне для посетителей, меня разбудили родители. У них на лицах все было написано. Доктора сообщили им, что Гэри никогда не выйдет из комы, а если это и произойдет, то его мозг так или иначе уже мертв. Решение уже было принято.
Я вернулся в Висконсин в оцепенении. Я не могу вспомнить перелет, не могу вспомнить следующие несколько дней, с трудом представляю, что происходило на похоронах. Большинство присутствовавших были нашими родственниками, остальные — товарищи по команде. Гэри лежал в открытом гробу, и я все ждал, когда он откроет глаза и скажет всем, что розыгрыш удался. Я прикоснулся к его щеке тыльной стороной ладони. Кожа у него была холодная и напоминала резину. Внезапное осознание того, что сейчас я вижу его в последний раз, было сродни удару под дых, я с трудом мог дышать и вышел на двор. Трое товарищей Гэри по команде курили сигареты и смеялись над какой-то шуткой, будто это был обычный день в раздевалке. Я подошел к ним и спросил шутника, что он такое рассказывал. Тот смутился, но меня это не остановило. Я врезал ему по лицу, повалил на землю и осыпал градом ударов, пока меня не оттащили в сторону.
Джерома Тайлера полиция поймала уже на следующий день. Суд длился неделю, жюри присяжных совещалось час за закрытыми дверями. Вердикт был вынесен единодушно: пожизненное заключение с возможностью досрочного освобождения через десять лет.
Тогда я думал, что это нечестно. Джером был хладнокровным убийцей, он не заслуживал досрочного освобождения. Он заслуживал только смерти — око за око. Иногда я представлял, как убиваю его. Это помогало мне заснуть. Я убивал его всегда по-разному. Никогда его смерть не была мгновенной. Удовольствие от этого зрелища всегда оказывалось долгим и детально проработанным. Я разговаривал с ним в процессе, шутил, воспевал триумф жизни перед лицом его смерти, показывал, сколь ничтожно его существование.
Больше я не фантазирую на эту тему. Это не значит, что я простил Джерома, просто исчез объект моей ненависти. Спустя семь месяцев Джерома Тайлера нашли в тюремной душевой, головой в унитазе и с семью колотыми ранами в спине. Официальная причина гибели: смерть от утопления.
Такого исхода я придумать не успел, но он меня вполне устраивал.
Еще через двадцать минут мы нашли белую ленту. Она была привязана к тонкому дереву и уходила куда-то в сторону от нашего пути. Пока мы ее рассматривали, каждый сделал свое заключение.
— Эту ленту оставила полиция? — спросила Мел.
— Или самоубийца, — предположил Томо.
— Зачем самоубийце оставлять здесь ленту?
— Чтобы полиция обнаружила тело? — выдвинул свою версию Нил.
Томо мотнул головой.
— Значит, он возвращался обратно.
Я смутился.
— Томо, если чувак решил свести счеты с жизнью, ему не нужно возвращаться.
— Кто-то не решается. И приходит к мысли отложить самоубийство.
— И они разматывают посреди леса ленты, мол, я хочу покончить с собой, но все же, вдруг я передумаю?
— Именно, чувак! — ответил Томо и пошел вдоль ленты.
— Эй, ты куда? — воскликнула Мел.
Томо обернулся:
— Мы идем следом, нет?
Нил пристально посмотрел на него.
— Ты в курсе, что нас может ждать на конце этой ленты?
— Ты опять ведешь себя как слабак?
— Заткнись и не говори так.
— Не говорить, что ты слабак?
Пока мы шли вдоль ленты, я пытался представить, что творится в голове у человека, который решился на самоубийство. Он приходит сюда, оставляя за собой ленточку, ведущую обратно к жизни и цивилизации. Суицид — не из тех решений, которые принимаются сгоряча. Перед тем как решиться, самоубийца испытывает какое-то время страдания. Какое страшное событие может подтолкнуть человека к последней черте? Смерть жены или ребенка? Финансовый крах? Тяжелая болезнь? Или просто какая-то неудача?
Я представил себе фигуру в ночи, перед компьютером, с сигаретой в зубах. Он ищет в «Гугле», как можно покончить с собой, узнает про этот лес. Узнает, как сюда добраться, где припарковать машину. Я почувствовал, как по спине у меня побежали мурашки.
Исследование собственной смерти.
Господи всемогущий!
Я заметил, что иду все быстрее. Сначала я решил, что мной движет просто подспудное желание исследовать как можно большую территорию за определенное нами самими время. Но потом я осознал, что за этим стоит что-то большее: лес, подобно чаще, которую я придумал для своей книжки, будто заманивал меня все дальше в свои владения.
Я не понимал, насколько далеко оставил остальных, пока не услышал крик Мелинды.
Она была в двадцати футах от меня. Над землей были видны только голова и руки. Мел держалась за тонкий корень, лежащий поперек открывшейся ловушки.
Когда подбежал к ней, я понял, что она угодила в один из кратеров, скрытый под корнями и прошлогодней листвой. Он имел около двух метров в диаметре, хотя невозможно было сказать определенно, где его края. Я тут же вспомнил о звериных ямах, покрытых дерном и ветками. Только здесь ловушки сооружал лес, а не люди.
— Ты цела?
— Я не знаю! — Ее зрачки были расширены от ужаса. Она в панике искала взглядом, за что еще можно зацепиться.
Я присел у края кратера. Слишком далеко, она прямо посередине дыры, я не мог дотянуться.
— Там глубоко?
— Я не знаю. — Она пыталась взять себя в руки и не кричать. — Я не достаю до дна.
— Можешь подтянуться на руках?
Она качнулась из стороны в сторону, пытаясь подняться выше. Корень с хрустом просел на несколько сантиметров.
Мел взвизгнула.
Я кинулся вперед и схватил ее за запястья. Неправильное решение. Инстинктивное. Я упирался в землю нижней частью живота, остальное тело балансировало в воздухе. Теперь я не имел возможности ни вытащить Мел, ни отползти самому. Сквозь нагромождение поломанных веток, листвы и корней я видел внизу только густую черноту.
Насколько же тут глубоко?!
— Не отпускай меня, — прошептала Мел.
— Не отпущу.
Я услышал шаги наших друзей.
— Осторожней! — предупредил я.
— Ого, — протянул Нил.
— Ничего себе! — воскликнул Томо. — Лес, черт побери, съел Мелинду!
— Держите меня за ноги, а то мы оба сейчас провалимся!
Я почувствовал, как чьи-то руки схватили меня за лодыжки.
— Не отпускай!
— Не отпущу, чувак, — ответил Томо.
— Мел, смотри. — Я пытался изобразить железное спокойствие, хотя чувствовал себя, мягко говоря, некомфортно. — Сейчас тебе надо обхватить меня за шею, и я схвачу тебя.
— Я не могу отпустить корень.
— Можешь. В любом случае яма не очень глубокая. Не думай об этом.
— Ты же видел, какие они бывают.
— Эта маленькая. Давай. Ты сделаешь это.
В ее глазах застыл такой страх, что мне показалось, она сейчас завоет. Мел приподнялась на правом локте и схватила меня левой рукой за воротник. Я просунул свою руку под ее.
— Отлично. Теперь другой рукой.
Мелинда последовала моим указаниям, так что теперь ее руки сомкнулись у меня на загривке, а я подхватил ее под мышки.
Теперь мы были как сцепленные вместе обезьянки из детской игры[4]: Мел, я, Томо, Нил.
— Томо, ты меня держишь?
— Да, чувак!