Наложница с наслаждением выгнула спину, как прихорашивающаяся дикая кошка. Ее тяжелые груди покачивались в воде.
– Поговори со мной, – сказала она, поглаживая край ванны, как будто это была обнаженная мужская грудь. – Возьми себе стул и съешь хурму, если ты ее любишь.
Сифэн повиновалась, но не притронулась к еде: жаренному в остром соусе тофу, зеленым овощам в кипящем бульоне и ароматной хурме в хрустальной вазе. Она догадывалась, что наложницы едят не то, что она, однако Сифэн удивило огромное количество еды.
– Я была не одна, – растягивая слова, проговорила госпожа Сунь, угадав ход ее мыслей. – Со мною был Император. Благодаря мне по утрам у него бывает хороший аппетит. Однако я не должна говорить о таких вещах в присутствии невинной девицы. Ведь ты девица, не так ли? У тебя ведь не осталось какого-нибудь влюбленного крестьянина в этой жуткой деревне или откуда ты там на нас свалилась?
– Нет, госпожа.
Женщина сверлила ее прищуренными хищными глазами.
– Я заметила, что вы с Каном стали друзьями. Интересно, что, пока ты не появилась, он ни с кем близко не сходился, а тут вдруг не может без тебя обойтись. До чего же мужчины не могут устоять перед хорошеньким личиком, даже если уже ни на что не способны.
Она засмеялась гортанным смехом.
– Мой тебе совет, милая. Не доверяй никому из евнухов, а особенно – Кану. Никто не знает, откуда он здесь появился, и, видишь ли, не зная начала, ты не угадаешь, каков будет конец. Не правда ли?
Сифэн понимала, что с помощью туманных намеков госпожа Сунь пытается ее запутать и запугать, что все это часть ее хитрой игры.
– Я понимаю, что мне следует быть осмотрительной в дружеских отношениях.
– Вот как? – томным голосом госпожа Сунь выразила высшую степень восторга, как будто перед ней была обезьяна, только что совершившая какой-то немыслимый трюк. – Очень разумно с твоей стороны. Как бы то ни было, все евнухи одинаковы. Как мужчины они неопасны, но они по-прежнему хотят, чтобы женщины были у них в услужении. Мне бы не хотелось, чтобы ты оказалась в такой роли.
Она положила голову на шелковую подушку и прикрыла глаза.
Сифэн смотрела на нее со смешанным чувством презрения и зависти, понимая, что сама она гораздо красивее. Тем не менее именно госпожа Сунь сумела укротить самого Императора. Она командовала им так же, как он командовал своими войсками; используя свой чарующий взгляд и гибкое тело, она могла заставить его склониться к своим ногам.
Гума учила Сифэн, что подобные женщины таят в себе мощную энергию, что они заряжены неистовой жизненной силой. При этом она рассуждала о них как о кроликах, которых вполне допустимо поймать и убить, и тогда их драгоценная живительная влага превратится в теле того, кто ее выпьет, в источник могучей силы. Эти речи всегда внушали Сифэн ужас, однако сейчас она поймала себя на том, что рисует в своем воображении роскошное, пылающее сердце госпожи Сунь, бьющееся под ее пышной, жемчужно-белой грудью. На нее накатил острый приступ голода.
– Вы защитница женщин, госпожа, – быстро сказала она, чтобы отвлечь себя от этих мыслей.
Госпожа Сунь открыла глаза.
– Естественно. Ты, возможно, заметила, что я сама женщина. Уверяю тебя, твое благополучие для меня значит не меньше, чем мое собственное. Но мои разговоры, наверное, тебе наскучили. Давай я покажу тебе, как ты можешь мне помочь.
Не дожидаясь, пока Сифэн принесет для нее халат, она вылезла из ванны и встала перед ней мокрая, с капающей с нее на пол водой, не имея на теле ничего, кроме прилипших к коже розовых лепестков. В отличие от Императрицы Лихуа с ее тонкой и хрупкой фигурой, наложница обладала здоровым, полным телом.
– Пойдем со мной.
Оставляя за собой мокрые следы, она устремилась к дверям.
Сифэн заметила, что на лицах стоящих на страже евнухов застыло каменное выражение, взгляд их упирался в стену, что, несомненно, было результатом длительной тренировки. По-видимому, при посещениях Императора, когда он вместе с госпожой Сунь резвился в ванне, они оставались столь же неподвижными.
Госпожа Сунь проследовала по коридорам, не обращая внимания на суетящихся служанок, прерывающих свои дела, чтобы поклониться ей. Часть их направлялась в сторону ванной, возможно, чтобы убрать там месиво из розовых лепестков.
– Вот кого я хотела тебе представить. Подойди поближе.
Сифэн последовала за ней через завешенную тяжелыми шторами дверь в комнату, освещенную нарядными светильниками. Здесь не было окон; вместо этого по стенам была развешана сотня бронзовых зеркал, в которых тускло отражались покрывающие пол роскошные шелковые ковры, темная мебель из розового дерева и стоящая в центре комнаты великолепная резная дубовая кровать.
Женщина наклонилась, чтобы поднять что-то с пола, одновременно любуясь отражением своей пышной, упитанной фигуры в зеркале. Она повернулась, и Сифэн увидела прижатую к ее влажной груди дрожащую массу сероватых волос: тощую и противную маленькую собачонку. На шее у нее был повязан лоскут пунцового шелка.
– Это Шэньши, мой младший сын.
Госпожа Сунь, смеясь, целовала его неопрятную макушку, не спуская при этом глаз с зеркала и вертя бедрами, чтобы выбрать наиболее выгодный ракурс для отражающихся в нем ягодиц.
– Это подарок от Императора на мой день рожденья. Не правда ли, он милашка? Хочешь его подержать?
Сифэн этого точно не хотелось, но женщина уже сунула его ей в руки. Сифэн стояла, стараясь держать дрожащий комок как можно дальше от себя, наблюдая, как госпожа Сунь охорашивается перед зеркалом, поглаживая свой пухлый живот. От собаки несло так, как будто она извалялась в собственных испражнениях. Появившееся на рукаве у Сифэн склизкое коричневое пятно подтвердило ее подозрения.
– Я забыла тебе сказать, Сифэн, он немного нездоров.
Госпожа Сунь закуталась в полупрозрачный халат из оранжевого атласа и бросилась на кровать, болтая свесившимися с нее голыми ногами и наблюдая за Сифэн.
– Твое дело будет ухаживать за ним, пока я не найду для этого другую горничную. Та, что у меня была… не подходит. Ты такая прелесть, что помогаешь мне.
В появившейся у нее на лице коварной улыбке сквозило обещание, что забавы еще только начинаются.
Они обе знали, что Сифэн никому не сможет пожаловаться – ни мадам Хун или господину Юю, которые и послали ее сюда, ни, конечно же, Императрице.
Ничего, я справлюсь с этим сама.
Сифэн посмотрела на мерзкую собачонку.
– Сочту за честь, госпожа Сунь. Надеюсь, я смогу исполнять ваши поручения так, как вы этого заслуживаете.
Лицо наложницы приобрело ледяное выражение.
– Ты настоящее сокровище, – выдохнула она, и в ее устах эти слова прозвучали как угроза. – Ты можешь начать с уборки в этой комнате. Шэньши оставил здесь несколько кучек, и мы не можем позволить, чтобы Император наткнулся на них, когда придет сюда сегодня вечером. Когда закончишь, найдешь меня на балконе.
Она поднялась с кровати и скользнула прочь в распахнутом халате, беспечно демонстрируя нагое тело.
Сифэн отбросила от себя животное, которое потрусило вслед за своей хозяйкой, оставляя за собой вонючие следы на полу. «Несколько кучек», как назвала это госпожа Сунь, оказались жидким собачьим пометом и следами рвоты, покрывавшими весь пол. Интересно, чем она кормила это безмозглое существо?
– Ведро воды и тряпки – отрывисто приказала она евнуху за дверью. – Живо.
Хотела бы она, чтобы Гума посмотрела на то, как она отскребает полы – словно какая-то горничная. Что бы она ей посоветовала: защищаться или смириться? Она почти, почти уже созрела для того, чтобы возжечь курения и попытаться найти ответ на этот вопрос и чтобы почувствовать себя ближе к Гуме.
– Вот уж действительно блестящая судьба, – кипя от ярости, бормотала Сифэн.
Работая, она представляла себе целую череду всевозможных жестоких казней для госпожи Сунь: ее можно сварить заживо в золотой ванне, наполненной вместо воды кипящим маслом, или, того лучше, выпустить из нее кровь, всадив в ее безупречно белый живот острый осколок одного из этих зеркал. Тщеславная шлюха.
Сифэн увидела в зеркале собственное отражение. Вот что им всем угрожает – ее идеально прекрасное лицо – эти широко открытые яркие глаза и прелестные пухлые губки, но также и то, что скрывается за красивой внешностью: блеск клинка и его смертельно острое лезвие – два в одном. Вот что они ненавидели, именно это они хотели в ней подавить. Но как бы сильно госпожа Сунь ни желала ее унизить, она не поддастся, она не позволит им победить себя или запугать.
Она подошла ближе к зеркалу, бронзовые светильники отбрасывали на ее фигуру тени, своим узором напоминающие чешую. Над щекой, которую она залечила при помощи животворящей крови, зависла тень, как кровоподтек.
– Будь осторожна, играя с клинком, не поранься сама, – прошипела она.
В ответ ее отражение обнажило клыки в гротескной улыбке.
Госпожа Сунь во все так же широко распахнутом халате сидела на балконе, забросив ноги на перила. Рядом с ней сидела служанка, накладывавшая что-то на ее лицо. Мерзкое животное, Шэньши, лежал, свернувшись, у ее кресла и при появлении Сифэн оскалил на нее желтые зубы.
– Уже закончила?
Когда женщина повернулась к ней, Сифэн увидела, что служанка покрывает ее лицо грязью. Вид у нее был нелепый, как будто она только что выползла из болота. Несмотря на свой измазанный самой натуральной грязью лоб, она позволила себе с отвращением посмотреть на испачканную собачьим пометом одежду Сифэн.
– Мне придется найти для тебя какое-нибудь более ответственное задание.
Сифэн одарила ее нежной улыбкой, представляя себе, как она душит ее этой грязью, запихивая ей в глотку земляные комья, чтобы перекрыть воздух. Про себя она рассмеялась от удовольствия.
– Уйди, – сказала госпожа Сунь, обращаясь к служанке. – Почему бы тебе не закончить эту работу, Сифэн?
– С радостью.