Ветерок вновь рассеял туман, и она отшатнулась от смертельно поблескивающего кинжала.
– У крови есть цена. Она не стоит моей души, – она повторила слова королевы тэнгару, вложив в них всю доступную ей убедительность.
Клубы багрово-черного дыма поднялись и вновь окутали ее легкой тканью. Они напомнили ей серебристые одежды Императрицы. Уничтожив госпожу Сунь, она не только отомстит за себя и Кана, но и окажет услугу, докажет свою верность Императрице Лихуа, которая, возможно, полюбит ее материнской любовью.
Сифэн испугалась. Если Гума и в самом деле здесь, она могла услышать эту мысль. Но в гуле, наполнявшем ее уши, не было слышно упрека в предательстве. На ее глазах дым превратился в тысячи раздвоенных язычков, выползающих из клыкастых пастей.
– Ты знаешь, что делать. Ты просто должна сделать выбор. Это ее смерть… или твоя.
– Но должен быть другой выход, – закричала она в темноту. – Я найду другой выход.
– Есть лишь один выбор.
– Нет!
Падая, плача, вскрикивая, она прорвалась сквозь языки дыма и споткнулась о курения. Она швырнула горящие палочки в поток и в ужасе бегом вернулась к себе в постель, в безопасность высоко над городом женщин. Но когда наконец, измученная, она погрузилась в сон без сновидений, где-то на кромке ее сознания все еще присутствовал голос…
– Есть лишь один выбор.
И даже после пробуждения его эхо звучало, спрятанное в глубинах ее памяти.
25
Мытарства первого месяца во дворце остались в прошлом, и Сифэн смогла вздохнуть, оказавшись среди придворных дам Императрицы Лихуа. Эти женщины, чьи имена были ей неизвестны – они настаивали, чтобы она называла их «мадам», – были уже немолоды, и по этой причине не испытывали к ней неприязни. Они обучали ее всему, чем занимались сами: искусству составления букетов, наблюдению за ведением хозяйства во владениях Императрицы и пришиванию эмблем на церемониальные одежды ее величества. Последнему занятию они отдавали большую часть своего времени, так как до Праздника Летней Луны оставалось всего несколько дней.
– Ваша вышивка прелестна, – похвалила ее одна из дам, с которой они сидели за работой на балконе. – Кролик изображен настолько правдоподобно, что, кажется, может спрыгнуть с ткани.
Сифэн подняла голову от работы, стараясь не показывать щеку. Благодаря данной Бохаем мази рана на щеке зажила, но Сифэн была убеждена, что все к ней относятся с жалостью и сплетничают о ней в ее отсутствие.
– У меня есть в этом опыт, – сказала она, разглаживая небесно-голубую праздничную юбку, на которой она серебряной нитью вышивала радостно скачущих кроликов. – Моя тетка была довольно придирчивой. Сама-то она была великолепной вышивальщицей.
– В этом невозможно усомниться, глядя на вашу вышивку, – сказала женщина, и Сифэн улыбнулась ей в ответ.
– Для каждого дня недели у Императрицы будет другое платье, – обратилась к Сифэн розовощекая дама. – Три для молитвенных дней, одно для любования луной и три для карнавала – это мои любимые дни. Это традиция, дарованная городу Императором Цзюнем. Везде разворачиваются рынки, люди приходят продавать свой товар или делать покупки, едят и пьют. И даже Императорская армия устраивает парад.
Сифэн прервала работу.
– Императорская армия? И все солдаты будут участвовать?
– Конечно. Его величество хочет устроить запоминающееся зрелище. И музыка будет, и показательные выступления, а потом Император и Императрица будут награждать призами лучших.
Дамы продолжили обсуждение карнавала, но Сифэн их не слышала. Она теребила запутавшуюся нить, сердце ее ликовало при мысли о Вэе. Они не виделись почти два месяца, и она со стыдом подумала, что ей приходиться напрягаться, чтобы вспомнить его привычки: то, как он переплетал ее пальцы со своими, его поддразнивающий смех и медлительная теплая улыбка, которой он улыбался ей одной.
– Мы будем сопровождать Императрицу к воротам главного дворца, – сказала женщина с седыми волосами. – И будем там ждать, пока не покажут танец драконов.
– Вряд ли мы могли бы там остаться надолго, если бы это зависело от мадам Хун, – проворчала розовощекая дама. Видя, как остальные зашикали на нее и захихикали наподобие школьниц, Сифэн с удивлением поняла, что даже эти престарелые дамы ненавидят мадам Хун.
– Мне не терпится посмотреть, что будет надето на госпоже Сунь. Не исключено, что она привяжет на спину своего сынка как часть костюма, чтобы напомнить о нем Императору.
– И будет визжать, как поросенок, что ей положено занять покои Императрицы, – добавила с ухмылкой другая женщина. – Можно подумать, что у этой шлюхи когда-нибудь будет возможность украсить собой эти стены.
Сифэн уколола палец иголкой и поморщилась.
Она не видела наложницу уже несколько недель, но ее все еще преследовал неутолимый голод. Сифэн заталкивала его вглубь своего сознания и старалась сосредоточиться на своей злости. Шут, Шут, Шут. Именно госпожа Сунь, и никто другой, – враг; она ни перед чем не остановится, чтобы уничтожить Сифэн. Если бы она привела в исполнение свой замысел засечь Сифэн до смерти, между ней и троном сейчас оставалось бы на одно препятствие меньше. Если игра состоит в том, чтобы убить или быть убитой, она нанесет новый удар, и Сифэн дорого обойдутся колебания.
Но, в отличие от наложницы, Сифэн постарается больше не проливать крови. Твари может сколько угодно нашептывать ей злые мысли, но она будет следовать словам, услышанным от королевы тэнгару. Жестокость – не единственное средство, с помощью которого можно справиться с госпожой Сунь.
– Манера, в которой она разговаривает с ее величеством, – проворчала одна из женщин, выдергивая иголку из ткани с такой силой, как будто она тащила наложницу за волосы, – на месте Императора, я бы не позволила ей так себя вести со своей женой. Но мужчины все одинаковы: они думают не головой, а…
– Следите за своими словами, – пожурила ее седовласая дама.
– Это правда. Только благодаря ему она может позволить себе говорить и делать все, что пожелает.
Опустив глаза, Сифэн внимательно прислушивалась к разговору. Пожалуй, Император Цзюнь готов простить любые поступки своей любовнице. Если она хочет опозорить госпожу Сунь, ей следует сделать это на публике… поставить ее в затруднительное положение. При дворе все презирали эту женщину, даже ее собственные шпионы. Сифэн представила, как они показывают на нее пальцем и перешептываются и Императора в бешенстве…
– Замолчите вы все, наконец, – зашипела розовощекая женщина. – Посмотрите, кто идет.
Сжимая в худых руках свое рукоделие, к ним подошла госпожа Ман.
– Я подумала, что мне можно к вам присоединиться, – неловко сказала она.
Сифэн заметила, что в речи молодой наложницы все еще слышался невнятный, с проглатыванием звуков, говор, характерный для деревенских обитателей; в свое время Гума яростно выбивала его из Сифэн. После нескольких месяцев, проведенных в окружении образованных, воспитанных придворных дам, эта манера говорить резала ей ухо. Она вновь почувствовала сострадание к девушке, которой когда-то завидовала, с которой прежде рада была бы поменяться местами.
С робким, застенчивым видом девушка присела с ними рядом. Она была моложе госпожи Сунь и приятнее лицом, но ее манера держаться сразу выдавала разницу в положении обеих наложниц при дворе. По-видимому, и здоровьем она была не такая крепкая, как госпожа Сунь: у девушки были хрупкое, болезненное телосложение и узкие, как у Императрицы, бедра и плечи. В то время как госпожа Сунь походила на изготовившуюся к прыжку тигрицу, госпожа Ман выглядела как голубка в окружении хищников.
– Мы рады, что вы к нам присоединились, госпожа Ман, – сказала розовощекая дама. – Я как раз собиралась рассказать легенду о лунном дереве. Сифэн не знает историю, из-за которой мы отмечаем Праздник Луны.
Наложница перевела глаза на Сифэн, и ее рассеянный взгляд стал острым.
– Ах да, – сказала она тягуче, как будто не умея сразу подобрать слова, – вы та самая служанка, которую порекомендовал Наследный принц.
– Я – одна из придворных дам ее величества, госпожа, – сказала Сифэн после паузы, спрашивая себя, не жалеет ли Император Цзюнь о том, что взял себе в наложницы хоть и красивую, но такую странную, нескладную девушку. Госпожа Ман продолжала пожирать Сифэн глазами, а розовощекая дама начала рассказывать легенду.
– Жил-был кролик, на которого однажды напала собака. Она сломала кролику лапку, и он умирал от ран. Но его нашел мальчик и принес домой к своей матери; вместе они выходили кролика и делили с ним свою еду, хотя и были очень бедны. Вскоре кролик выздоровел, и мальчик отнес его в поле, чтобы выпустить на свободу. Но, прежде чем убежать, кролик положил мальчику в руки девять семечек. Мальчик отдал их матери, чтобы она посадила их в саду, и в ту же ночь из них выросло прекрасное дерево, на ветвях которого висели девять белых плодов, сверкающих, как луна.
Сифэн оставила иголку и сосредоточилась на рассказе, заметив, что так же поступила и госпожа Ман.
– Мальчик и его мать очень обрадовались, думая, что плоды должны быть очень вкусными. Но, разломив их, они нашли внутри не сладкую мякоть, а золото, серебро и драгоценные камни, которых было достаточно, чтобы до конца жизни они ни в чем не нуждались. Их сосед, видя, как они разбогатели, решил поступить так же. Он отправился в поле и сломал лапку первому же попавшемуся кролику.
– Идиот, – сказала седовласая дама, и все рассмеялись.
– После того, как сосед выходил кролика, тот тоже дал ему девять семечек. Но выросшее для него дерево было намного выше, чем у мальчика, и на нем висел только один огромных размеров плод. Когда он его разрезал, оттуда выскочил старик и велел ему следовать за собой. Вдвоем они целый день карабкались по стволу дерева вверх, и, когда наконец наступила ночь, сосед увидел, что они со стариком оказались на луне. Здесь было еще одно дерево, на котором вместо плодов росли драгоценные каменья.