о ней, а не о каком-то избалованном молокососе, об отродье, даже еще не родившемся.
Императрица медленно кивнула, глядя на Сифэн так, как будто видела перед собой незнакомку. Она отпила из узорчатой чашки, держа ее обеими руками.
– Я терпеть не могу вкус нового снадобья, но Бохай не должен об этом знать. Это все равно что ругать кушанье в присутствии повара.
Наблюдая за отхлебнувшей еще один глоток Императрицей, Сифэн ощущала леденящую пустоту. Как будто ее величество оставила огромную брешь в ее сердце, которую ничем уже невозможно заполнить.
– У всех наших поступков бывают последствия, – сказала ей Гума. Даже – и, может быть, особенно, – если это расплата за то, как смотрел Император на Сифэн в вечер празднования дня рождения его супруги.
Судя по дрожи поставивших чашку на стол рук Императрицы, ее мысли текли в похожем направлении.
– Его величество увлекся тобой, – прямо сказала она. – Исчезновение госпожи Сунь, к моему удивлению, не слишком его огорчило, и он не единожды хвалил тебя в моем присутствии.
– То, что он помнит обо мне, свидетельствует лишь о его доброте и милосердии.
– Ты запоминающаяся женщина. Достойная внимания мужчин и даже Императора. И тебе уже девятнадцать, ты достаточно взрослая. Хочешь ли ты выйти замуж?
По ее глазам Сифэн видела, что она знала или, по крайней мере, подозревала, что Сифэн имеет какое-то отношение к исчезновению госпожи Сунь. Она определенно считала, что Сифэн займет место этой женщины; возможно, она даже надеялась на это, полагая, что сможет держать ее подле себя и приглядывать за ней, как ей годами удавалось это с госпожой Сунь.
– Я бы хотела выйти замуж, если меня посватает подходящий мужчина. Но я хочу быть женой, как вы. У госпожи Сунь были богатство и комфорт, но не брак, который подразумевает товарищеские отношения, союз равных.
Сифэн вспомнила и о госпоже Ман, оказавшейся в западне, принадлежащей одному мужчине и при этом тоскующей о другом.
– И ты считаешь, что этого заслуживаешь?
– Да.
Впервые с момента, когда Сифэн вошла в комнату, Императрица по-настоящему посмотрела на нее, не сосредоточиваясь на собственных размышлениях или на ребенке.
– Брак царицы не столь надежен, как ты думаешь. Супруг может отодвинуть ее в сторону в любое время, если он даже слегка недоволен ею. А за дверью всегда уже ждет подходящего момента кто-нибудь готовый к прыжку, – Императрица опустила глаза на свой живот. – Тэнгару годами предупреждали меня о враге, ждущем у моего порога. О замаскированной узурпаторше. Эта женщина, говорили они, постарается прервать мою династию с помощью тьмы и огня. Она выступит орудием древней вражды.
У Сифэн побелели костяшки на крепко сжатых руках. Гумины карты предостерегали против Шута, а тэнгару, похоже, предостерегали Императрицу против Сифэн. Таким образом, нет никакого сомнения, что Императрица Лихуа и есть Шут.
Шут. Она припомнила пронзительный свист чудовищной косы, разрубившей человека пополам, Сиро, вонзающего меч в ногу убийцы, чтобы спасти жизнь Вэя, и, по-видимому, также и ее жизнь. Не исключено, что ее величество серьезно отнеслась к предостережениям тэнгару. Возможно, она хотела руками убийц в масках уничтожить врага еще на подступах к ней. У Сифэн перехватило дыхание при мысли о том, как она когда-то мечтала быть дочерью этой женщины. Женщины, которая, может быть, хотела прикончить ее еще до того, как они встретились.
– Ты побледнела, – резко сказала Императрица Лихуа.
– Со мной все хорошо, ваше величество.
Сифэн старалась казаться спокойной, пока Императрица разглядывала ее как будто в поисках чего-то неподобающего в ее одежде или манерах. По-видимому, даже ее величество оказалась подвержена ревности и отчаянию, вроде тех, что преследовали госпожу Сунь. Она тоже была частью игры, в которой для женщин единственной надеждой удержаться на плаву было умение отодвинуть соперницу.
– Давай вернемся к нашей теме. Ты можешь остаться служить у меня, если решишь не выходить замуж, – Императрица сделала паузу. – У меня не было выбора. Я была единственным ребенком у своих родителей. Дочери могут править самостоятельно, если родители считают их подходящими для этого, но мои родители думали, что я слишком нежна и способна лишь на то, чтобы стать супругой Императора. Возможно, они были правы.
Слаба, иными словами. Сифэн было приятно чувствовать презрение к Императрице. Так легче было справиться с разочарованием, с тем, что у нее не оставалось надежды на любовь этой женщины.
– Но даже если бы у меня был выбор, я бы выбрала замужество. Есть что-то священное в объединении двух жизней, в любви, которую пара, создавшая союз, приносит в мир.
Сифэн отогнала от себя возникший перед глазами образ Вэя.
– Любовь и брак не одно и то же, ваше величество. Замужество может сделать женщину сильнее, но любовь ослабляет ее. У нее становится больше того, что можно потерять.
– Но в слабости ты находишь силу. Требуется немало храбрости, чтобы открыться навстречу другому человеку, – ласково сказала Императрица. – В любимого человека ты вкладываешь частицу своей души. Разве в том, чтобы выстрадать это, не содержится великая сила?
– Я не знаю, – тихо ответила Сифэн. – Может быть, и не узнаю никогда.
В лице Императрицы Лихуа вновь проступили материнские черты, хотя на этот раз она не взяла Сифэн за руку, как делала прежде.
– Я привязалась к тебе с тех пор, как ты здесь появилась, потому что я чувствовала, что твоя забота обо мне была искренней. Ты нуждалась во мне так же, как я нуждалась в тебе, никто и никогда при дворе не вызывал во мне таких чувств. Им всем нужно что-то от меня, а не я сама. Мы с тобой были честны друг с другом, насколько это возможно.
В ее голосе было прощание, и расстояние, на котором стояла от нее Сифэн, подтверждало это. Теперь между ними была пропасть, которую невозможно преодолеть.
Императрица указала на красивый бронзовый ларец в углу комнаты.
– В нем находится кое-что принадлежащее тебе. Открой его.
Сифэн повиновалась, с любопытством взяв в руки сверток, перевязанный золотым шнуром. Она онемела при виде завернутых в него драгоценностей: заколки для волос из золота и слоновой кости в виде цветущего дерева; ожерелья из переплетающихся драгоценных камней, сверкающих как капли крови; брошей, инкрустированных перламутром; и свитка в императорских цветах с несломанной алой печатью Императора Цзюня.
– Это подарки от его величества. Для тебя, – Императрица смотрела в стену остановившимся взглядом. – Их месяцами постоянно доставляли сюда, но я приказала евнухам приносить их ко мне. Я надеюсь, что ты простишь меня, и также надеюсь, что ты поймешь причину. Но совесть не позволяет мне откладывать это и дальше.
Сама того не желая, Сифэн почувствовала, что от боли в голосе женщины у нее защипало в глазах. Она сморгнула слезу, перебирая вещицы в свертке, пальцы ее задержались на императорской печати. Девочка, какой она была когда-то, которая могла понять этот скользкий ревнивый страх, теперь осталась лишь в отдаленных воспоминаниях. Эта девочка теперь исчезла, и Императрица тоже об этом знала.
Вот почему она простилась с ней.
Императрица Лихуа вновь сосредоточила все внимание на своем животе, как будто он единственный мог утешить ее.
33
В свитке содержалась просьба о чести встретиться с ней наедине. Просьба, а не приказ. Сифэн приняла приглашение, довольная тем, что Император обратился к ней уважительно. Она собрала волосы в незатейливый пучок, украсив их одной лишь заколкой из золота и слоновой кости, его подарком, надела платье простого покроя из золотистого шелка и отороченную мехом накидку, так как зимние дни уже становились холоднее.
– Ты обратил внимание, как на нас смотрят дамы? – спросила она у Кана, сопровождавшего ее в главный дворец через туннель Императрицы.
– Тут нет ничего удивительного. Ты выглядишь как царица.
Евнух отвесил ироничный поклон женщинам, глазевшим на них из окон Императрицы. Дамы нахмурились и спрятались за непрозрачными ширмами.
Казалось странным и одновременно естественным использовать вход Императрицы Лихуа, видеть, как игнорировавшие ее прежде евнухи почтительно приветствуют ее. Странно и естественно проходить через позолоченные залы, одетой в шелка, с украшениями из слоновой кости, в сопровождении верного слуги, слыша за спиной шепот и восхищенные возгласы.
– Знатные семьи тебя уже знают, – шепнул ей Кан. – Они размышляют, как себя с тобой вести: отвергнуть с презрением или добиваться твоей благосклонности.
– Если они умны, они сделают правильный выбор, – высокомерно произнесла Сифэн, и он улыбнулся ей в ответ. – Я собираюсь попросить Императора об одолжении. С тех пор, как госпожа Сунь покинула двор, господин Юй впал в немилость. Он теперь недолго будет предводителем Пяти Тигров. Я попрошу, чтобы ты занял его место.
Кан посмотрел на нее с торжествующей гордостью и поклонился до земли, как если бы она уже была Императрицей. Он еще не разогнулся, а она уже входила в покои Императора.
Вход в главный зал был задрапирован тяжелыми парчовыми шторами. Стражники, пряча усмешку, поспешили раздвинуть их для нее. Они, несомненно, ожидали, что из-за драпировок вскоре раздадутся характерные звуки, полагая, что она ничем не отличается от остальных женщин. Легко доступных и с легкостью отодвигаемых. В этом была их ошибка, и, если Император думал так же, он тоже ошибался.
Она позаботилась донести это до него своей скромной одеждой, быстрыми живыми манерами и сдержанностью поклона. Ни трепещущих ресниц, ни кокетливо склоненной головки. Она как равная посмотрела прямо в глаза Императору Фэн Лу.
Его величество указал рукой на одно из нарядно изукрашенных кресел.
– Благодарю за то, что вы пришли, мадам Сифэн. Садитесь, пожалуйста.
Его официальный тон идеально сочетался с ее манерами.