Два года, за которые она превратилась в собственную тень, ведя жизнь затворницы за плотно закрытыми дверями своей спальни. Она допускала к себе только свою дочь, няньку и Бохая, которому так и не удалось разгадать, каким образом она была отравлена. Он, однако, полагал, что металл, из которого была сделана ее чашка, нейтрализовал большую часть подсыпанного ей яда. Это обстоятельство даровало ей два драгоценных года с Нефрит, в течение которых младенец превратился в здоровую веселую девочку, обожающую свою мать и очень смышленую. Каждый вечер, приходя к Императрице, она слушала историю о принцессе и ее возлюбленном, который развесил в лесу тысячу фонариков, чтобы она могла найти к нему дорогу.
Сифэн было не до них, она была слишком занята. Все дни она проводила с Императором Цзюнем, посещая дворцовые церемонии в качестве его неофициальной супруги. Младший принц умер от своей болезни, а о Наследном принце уже больше года не было никаких вестей. С каждым днем Сифэн все сильнее ощущала, что ей необходимо родить нового наследника престола, однако Император не торопился со свадьбой. Он мог быть бесчувственным негодяем, когда ему это было удобно, но при этом он настаивал на почитании Лихуа в качестве Императрицы, сколь бы долго она ни прожила, и не желал брать новую жену, пока она жива. Возможно, он опасался возмездия со стороны Владык-Драконов.
Сифэн убеждала себя быть терпеливой, зная, что такое положение дел не может продолжаться долго. Императрица более не была для нее угрозой, а Цзюнь не слишком интересовался своей дочерью. Сифэн была бы только счастлива, если бы они обе сгнили в этой своей смертной обители. Лихуа давно исторгла ее из своего сердца, и она не видела смысла в том, чтобы испытывать к Лихуа какие-либо добрые чувства.
Весной, когда Нефрит пошел третий год, Императрица тихо покинула этот мир, чтобы воссоединиться со своими предками в небесном дворце Царя Драконов; со дня рождения принцессы и до смерти Императрицы между нею и Сифэн не было сказано ни единого слова. Сифэн была на торжественном обеде, и поэтому не могла с ней проститься, о чем почти жалела. Было что-то незавершенное в невозможности сказать прощальные слова, как будто осталась открытой дверь, ведущая в ледяную ночь.
Тем вечером она долго не ложилась в постель, будучи не в состоянии уснуть. На каждом шагу ей попадались хризантемы, фонарики и развевающиеся жемчужно-белые драпировки, вывешенные в знак траура по усопшей Лихуа. Возле каждой двери были помещены зажженные ароматические палочки, источавшие ароматы аниса, гвоздики и ванили, чтобы помочь ее духу проститься с этим миром на пути в свой небесный чертог. Воздух был наполнен запахом белого жасмина – любимого цветка Лихуа. Из-за этого аромата Сифэн казалось, что, обернувшись, она может увидеть Императрицу, такую, какой она была когда-то: нежную и изящную. Подлинную царицу.
– Нет, – поправила она себя, теперь существовала только одна подлинная царица.
В часовне она зажгла в честь Лихуа свечу и, поместив ее на алтарь, склонила голову.
– Прости меня, – шептала она, – ведь когда-то я была для тебя почти как дочь.
Она представила, как дух Императрицы слушает ее и смотрит на нее во время своего восхождения на небеса.
На пути обратно она остановилась у садовой решетки. Теперь днем можно было часто видеть Аму, старую няньку, ковыляющую вслед за маленькой девочкой, чьи глаза сияли как звезды. Не имеющей матери, как Сифэн, и ставшей теперь единственным живым отпрыском Императора при дворе.
– Это не всегда будет так, – пообещала себе Сифэн.
Девочку вместе с нянькой отошлют при первой возможности. Куда-нибудь в бедную деревушку, чтобы приучить ее к покорности, или, может быть, в монастырь. Это не столь важно, лишь бы Сифэн и Цзюнь забыли о ее существовании. Император согласится на любое решение Сифэн, как поступить с девочкой. Нефрит принадлежит прошлому, и память о ней испарится, как только Сифэн родит Цзюню законных сыновей. Принцы царской крови, крепкие и здоровые мальчики, в тысячу раз ценнее одной никчемной принцессы.
Через год, когда закончится траур, во дворце пройдет церемония возведения на трон.
Через год Сифэн коронуют Императрицей Фэн Лу.
Войдя в залу, Сифэн увидела, что Император уже одет и ждет ее. Он выглядел величественно в золотисто-пурпурном одеянии, его гордую голову венчал императорский головной убор. Слуги почтительно отступили на десять шагов назад, чтобы не слышать их с Сифэн беседу.
Для сегодняшнего вечера она одевалась тщательнее обыкновенного, что означало, что уже с раннего утра она начала готовиться к торжественному пиршеству. Сегодня начинался Праздник Летней Луны, первое торжество, на котором она будет присутствовать не как придворная дама, а как будущая Императрица. Она выбрала для этого события шелковое платье из огненно-красного шелка с изысканным золотым шитьем на стоячем воротнике, подоле и рукавах.
Он, любуясь, глядел на ее лицо.
– Ты выглядишь как подлинная царица.
– Ваше величество, – склонилась перед ним Сифэн, зная, что шелка на ней, отражая падающие от светильников лучи, создают впечатление языков пламени, пляшущих вокруг ее фигуры. Ее дамы соглашались с ней, что наряд был потрясающе эффектен, особенно, в сочетании с символом Императрицы, вышитым золотыми нитями на спине: феникс, взмывающий в небеса, с хвостом, оставляющим огненный след на шлейфе ее платья.
Цзюнь прикоснулся к заколке из золота и слоновой кости у нее в волосах.
– Я помню эту вещицу. Это был один из первых моих подарков тебе. Она тебе идет, хотя такая красавица, как ты, может позволить себе носить что угодно.
Она лучезарно взглянула на него. Она знала, насколько неотразимо она выглядит, с белоснежными цветами в волосах, своей безыскусностью подчеркивающими золотые блестки вокруг ее глаз и в середине кроваво-красных губ. У нее не было нужды изображать скромность, и Цзюню это было хорошо известно. Он тоже был воплощением молодости, красоты и жизненной силы – они были как две стороны одной монеты.
Император вздернул подбородок.
– Я горжусь, видя тебя рядом с собой.
– А я горжусь возможностью быть здесь, – ответила она, беря его руку в свои. – Я полностью предана вам. Ваша счастье – главная цель моей жизни.
– А твое – моей.
Он поглаживал ее пальцы, легонько, как будто касанием соловьиного крыла, и она почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Она до сих пор носила маску невинной девственницы, но у нее не было сомнений, что, когда придет время, он покажет себя опытным любовником. Внезапно его пальцы сомкнулись крепче вокруг ее руки, и лицо приобрело серьезное выражение.
– Перед тем, как мы выйдем отсюда, я хочу поговорить с тобой о моей дочери, – сказал он.
Сифэн растерянно моргнула. Прошел почти год с тех пор, как девочка вместе с нянькой оставили двор, и Цзюнь никогда прежде не упоминал о ней в присутствии Сифэн.
– Да, конечно. Что вы хотели обсудить?
Все еще держа ее руку в своей, он присел на край стола.
– Ама, нянька, прислала весточку, что принцесса довольна жизнью в монастыре и благополучно развивается, хотя и скучает по лесу. Она ведь все-таки дочь своей матери.
– Несомненно.
Он прочистил горло.
– Она дочь своей матери, и я должен сдержать свое обещание, данное мной Лихуа на ее смертном одре. Она пожелала, чтобы Нефрит была добавлена в очередь престолонаследия. Я не увидел причин для отказа.
У Сифэн появилось чувство, как будто какая-то железная рука зажала ее внутренности в крепкий кулак.
– В нашей истории уже были женщины-правительницы, – продолжал Цзюнь. – Мои министры рассказали, что дочери царя никогда не назначались наследницами престола до достижения двадцатилетнего возраста. Таким образом, у их родителей было достаточно времени, чтобы определить, насколько они годятся на эту роль. Так что это особый случай, ведь Нефрит нет еще трех лет.
Это было решительное, дерзкое требование, и Сифэн на мгновение лишилась дара речи, сраженная бесстрашием Лихуа.
– В слабости найдешь ты силу, – сказала ей однажды прежняя Императрица. Даже на смертном одре, медленно угасая из-за подсыпанного ей Каном яда, она нашла в себе силы, чтобы сохранить трон для своего горячо любимого ребенка – последнего в роду прямых потомков Царей Драконов.
– Я знаю, любимая, что тебя это огорчает, но хочу напомнить тебе и обещать, что собственные дети будут предварять ее в линии престолонаследия. В конце концов, они будут сыновьями моей здравствующей Императрицы, – продолжал Цзюнь, тревожно заглядывая ей в лицо. – Мы молодые и здоровые, я не сомневаюсь, что ты подаришь мне множество наследников. Таким образом, желание Лихуа никак на нас не повлияет.
Он говорил так, как будто смерть Наследного принца была уже доказанным фактом. Сифэн, понимала, что со стороны это выглядит бессердечным, но она поднесла к губам его руку и поцеловала, тронутая его уверенностью. Он также был убежден, что она сделает все, чтобы немедленно закрепить свое положение, а она знала, что обожание в его глазах от этого только усилится.
В конце концов, Император Цзюнь ничем не отличался от прочих мужчин, он был настолько уверен в собственном превосходстве, что просто не понимал, с какой легкостью она будет руководить всеми его поступками. Она посадит своего сына на трон и воспользуется могуществом Змеиного Бога, чтобы навеки утвердить во власти над царством собственный род.
– Ну что же, хорошо, – сказала она, глядя на него сквозь ресницы. – Я с нетерпением буду ждать дня, когда смогу подарить вам наследника.
Высоко держа голову, рука об руку с Императором, она вошла в пиршественный зал. Придворные при виде их поднялись со своих мест и поклонились, как по команде. Юный евнух упал на колени, делая руками замысловатые жесты.
– Их Величества, Император и Императрица Фэн Лу! – провозгласил он.
Сифэн расслышала несколько судорожных вздохов и ропот, поскольку траур по Лихуа еще не закончился. Однако Цзюнь, по-видимому, не обрати