— Да, — поспешно отвечал Уолтер, — но, единственная моя, любимая…
— Ни слова больше, — сказала она, — надейся на лучшее…
И, повернувшись, она быстро убежала, но не тем же самым путем, каким пришла, но другим, словно бы собираясь войти в дом с другой его стороны.
А Уолтер медленно направился к дому, думая про себя, что вот сейчас, в настоящий момент, он ничего не может сделать, а если бы и мог, то ему следовало воздерживаться от этого, и находил, что не много мужества в поведении, подобном пешке на шахматной доске, повинующейся рукам игрока.
И, пока он шел, перед ним стояло лицо девушки, его выражение, когда она подбегала к нему, и во все то недолгое время, пока она находилась перед ним; и все невысказаннное им ей, и боль, испытываемая от любви к ней, и страдания души, все это разом терзало его.
Он поднялся на взгорок, откуда мог видеть видеть более, чем со своего прежнего места, и вот Золотой Дом, сиял и переливался красными оттенками в лучах заходящего солнца. И еще, кто-то шел по направлению к нему, на фоне блеска золота, стали и серебра; о, чудо! это был сын короля. Они приблизились друг к другу, сын короля развернулся и пошел рядом с ним, и весело сказал:
— Я рад встрече даже с тобой, оруженосец моей госпожи! Я говорю тебе это из вежливости, и это должно означать для тебя, что я буду счастлив, и сегодня вечером, и завтра, и еще много-много дней; должно быть, ты удивлен, ведь я не особенно-то был с тобою вежлив?
Его лицо сияло радостью, его глаза светились счастьем. Он был красивым человеком, но Уолтеру показался как будто больным; он ненавидел его так сильно, что едва заставил себя отвечать ему, он постарался скрыть свои чувства и сказал:
— Благодарю тебя, королевич; это очень хорошо, что кто-то счастлив в этой земле.
— А ты, разве ты несчастлив, оруженосец моей госпожи? — спросил тот.
Уолтер и в мыслях не держал открывать этому человеку свое сердце, вовсе нет, даже на малую толику; ибо он считал его своим врагом. А потому, он улыбнулся несколько глуповатой улыбкой, как человек, счастливый в любви, и отвечал:
— Нет-нет, конечно же, я тоже счастлив. Разве может быть иначе?
— В таком случае, — сказал сын короля, — почему ты говоришь, что радуешься тому, что в этой земле есть кто-то счастливый? Кто, по-твоему, здесь несчастлив?
И он пристально взглянул на него.
Уолтер медленно отвечал:
— О ком я так сказал? Говоря так, я думал о тебе; в тот первый раз, когда я увидел тебя, да и после того, та казался чем-то угнетенным и обеспокоенным.
Лицо сына короля очистилось при этих словах, и он сказал:
— Да, так было; ты все увидел в правильном свете: я был несвободен, я не знал истинного желания моего сердца, и это было причиной того, что ты видел. Но теперь я узнал это желание, и это желание свободы, и сейчас оно сильно во мне как никогда прежде. И теперь, оруженосец, я изменил свое мнение о тебе, ты хороший человек, и, в некотором отношении, даже не глуп; а потому я больше не буду говорить с тобой загадками. Слушай же: служанка обещала, что все мои желания исполнятся, значит, они исполнятся; пройдет всего два-три дня, и я снова увижу мир, она поможет мне в этом.
Уолтер улыбнулся, искоса глядя на него.
— А хозяйка? Что она думает по этому поводу?
Сын короля покраснел, на губах у него появилась фальшивая улыбка, и он сказал:
— Сэр оруженосец, тебе известно достаточно, чтобы ты не спрашивал об этом. Должен ли я говорить тебе, что она больше достойна мизинца на твоей руке, чем всего моего тела? Теперь я могу сказать тебе совершенно открыто: мое освобождение от пут любви, мое освобождение от рабства это, в некотором смысле, твоя заслуга. Ты стал, в некотором роде, моим преемником, и теперь мое место возле тирана принадлежит тебе. Не бойся за меня! Она меня отпустит. Что же касается тебя, то поступай сам, как знаешь! Но я снова скажу тебе сейчас, потому что сердце мое преисполнено радости и света, радуйся за меня вместе со мною, ибо никто не может причинить мне зла. А если ты спросишь: что случится, если госпожа узнает о моих словах от тебя? Я отвечу тебе, что ты ничего не скажешь ей. Я знаю, что сердце твое в некоторым смысле подобно драгоценному камню, что я ношу на своей руке; а кроме того, тебе хорошо известно, на чью голову падет гнев хозяйки, и эта голова не будет ни твоею, ни моею.
— Твои слова истинны, — отвечал Уолтер, — предательство не в моем обычае.
Они некоторое время шли молча, потом Уолтер произнес:
— Но что случится, если служанка обманет тебя; что ты будешь делать тогда?
— Силы небесные! — яростно воскликнул сын короля, — тогда она жестоко поплатится за свой обман; тогда я…
Он осекся, и тихо произнес голосом, в котором еще чувствовались нотки гневной вспышки:
— Зачем говорить о том, что возможно, а что нет? Она согласилась, и ее согласие было добровольным.
Уолтер знал, что этот человек лжет, говоря о ее добровольном согласии; он не подал вида и спросил:
— Когда ты будешь свободен, ты снова вернешься в свою землю?
— Да, — отвечал сын короля, — она отведет меня туда.
— Ты хочешь, чтобы она стала твоей дамой и королевой, когда вернешься в земли отца? — спросил Уолтер.
Сын короля наморщил лоб и отвечал:
— Когда я окажусь на родине, то могу сделать с ней все, что захочу; Но сейчас я должен быть осмотрителен и делать все так, как она скажет, чтобы она была довольна мною.
Разговор между ними прекратился, королевич отправился в чащу, радостный, что-то напевающий; Уолтер же отправился прямо к дому. Конечно, он не был сильно встревожен, поскольку знал, что сын короля говорит неправду, но он подозревал, что в этом двойном свидании заложено нечто, не доступное в настоящий момент его разуму. Тем не менее, нетерпение и смутная тревога терзали его, мучили его сердце, а его душа разрывалась одновременно страхом и надеждой.
Глава XX: Уолтеру назначается еще одно свидание
Он пришел в зал с колоннадой, и нашел здесь госпожу, которая прохаживалась возле своего высокого трона; и когда он приблизился, она повернулась к нему, и спросила голосом, в котором скорее чувствовалось нетерпение, нежели злость:
— Чем ты занят, оруженосец? Почему ты не являешься ко мне?
Он в смущении поклонился и отвечал:
— О милостивая госпожа, ты дала мне поручение, и я был занят его исполнением.
Она сказала:
— Что ж, тогда расскажи мне, удалось ли тебе с ним справиться?
— Госпожа, — отвечал он, — когда я пришел в чащу, где ты упала в обморок, то не обнаружил там ни мертвого льва, ни признаков того, что его кто-либо забирал оттуда.
Некоторое время она внимательно смотрела ему в лицо, затем отправилась к своему трону и присела на него, помолчала, затем продолжала мягким, ласковым голосом:
— Разве я не говорила тебе, что неведомое Зло преследует меня? И вот теперь, даже если ты в этом сомневался, ты получил ясные тому доказательства.
Она снова замолчала, сдвинула брови и сжала губы, а потом произнесла, жестко и непреклонно:
— Но я одолею его, несмотря на все его старания; время его еще не пришло, все должно случиться позднее; мне известны самые сокровенные тайны, прячущиеся в сердцах, я знаю, кто мне друг, а кто враг, и никто не избежит той участи, которой достоин!
Глаза ее вспыхнули, лицо ее стало мрачным от охватившего ее гнева; но она овладела собой, взглянула Уолтеру в глаза, и черты лица ее смягчились; она произнесла:
— Впрочем, к тебе это не имеет никакого отношения; слушай же, что я скажу тебе: скоро настанет ночь. Иди в свою комнату, облачись в достойные одежды, какие именно — выбери сам; сделав так, приведи в порядок свою внешность, а затем возвращайся сюда, есть и пить со мною; потом ты отправишься, куда захочешь, пока не приблизится полночь; тогда ты придешь в мою комнату, она расположена в верхней галерее за дверью из слоновой кости; там я расскажу тебе кое-что, во благо для нас обоих, но к печали и горю моего Врага.
Сказав так, она протянула ему руку, и он поцеловал ее; затем вышел и отправился к себе в комнату, где нашел много одежд, украшенных сверх меры; он размышлял, нет ли здесь какой-нибудь новой ловушки: но даже если она и существовала, у него не было возможности избежать ее; а потому он переоделся и стал выглядеть как самый славный из царей, своей красотой превосходящий всех земных владык.
Переоблачившись, он вернулся в зал с колоннами, поскольку наступала ночь; луна еще не взошла, и все деревья вокруг дома казались странными изваяниями. Но зал был освещен множеством свечей, фонтан переливался в их свете; огоньки играли в бегущих струйках воды, серебром сверкали мосты, и все это окружали сияющие колонны.
А сразу за ним на возвышении стоял стол, украшенный по-царски, и хозяйка восседала возле него, в самом пышном своем наряде, а возле нее смиренно стояла служанка, и одежда ее была украшена золотыми нитями; но платье ее не прикрывало ног полностью, и он мог видеть железное кольцо на ее лодыжке.
Уолтер приблизился к возвышению, госпожа поднялась и приветствовала его, взяла за руки, поцеловала в обе щеки, и усадила рядом с собой. Они угощались прекрасными яствами, а девушка прислуживала им, но хозяйка обращала на нее не более внимания, чем на колонны в зале; ее внимание было поглощено Уолтером, она говорила ему приветливые слова, она дарила его ласковыми прикосновениями, она пила с ним из одной чаши и собственноручно подносился яства к его губам. Что касается него, он казался застенчивым, и очень робким; он принимал ласки хозяйки со всем изяществом, на какое был способен, и не смел поднять глаз на служанку. Время текло медленно, и чем дольше продолжался ужин, тем сильнее уставал он от собственного притворства, вынужденный быть милым с врагом и неласковым с другом; когда же ужин закончился, они еще некоторое время сидели, и хозяйка расспрашивала Уолтера обо всем на свете, и он рассказывал ей обо всем, что знал, одновременно теряя голову в поисках выхода из создавшейся ситуации, как ему поступить с назначенными ему свиданиями.