— Что я с ней сделаю? Отойди в сторону, стань и смотри, и тогда потом ты сможешь рассказывать об этом. Ибо тебя я отпускаю.
Уолтер сказал:
— Но за что ты хочешь отомстить ей? Что она тебе сделала?
— Что сделала! Что тебе от нее нужно! — взревел карлик. — Разве я не сказал тебе, что она — Зло? И ты продолжаешь спрашивать, что она сделала! Что! Безумный, она убийца! Она убила госпожу, нашу госпожу, вот что она сделала; госпожу, которую мы все любили, которую мы обожали и которой поклонялись! О, дерзкий безумец!
Он выхватил еще одну стрелу, и она поразила бы Уолтера прямо в лицо, если бы тот не уклонился в самый последний момент; Уолтер вскричал и бросился вверх по склону, и достиг карлика прежде, чем тот смог извлечь из ножен свой меч; подскочив к нему, он нанес удар ему по голове с такой силой, что тяжелый меч рассек ее надвое, и карлик тотчас свалился мертвым.
Некоторое время Уолтер стоял над ним, пока не убедился, что тот не подает признаков жизни, после чего медленно спустился к реке, где ничком, дрожа всем телом, прикрыв лицо руками, лежала девушка. Он взял ее за руки и произнес:
— Вставай, милая, поднимайся! И расскажи мне, о каком убийстве говорил карлик.
Она отстранилась, взглянула на него дикими глазами и сказала:
— Что, что ты сделал с ним? Он ушел?
— Он мертв, — отвечал Уолтер, — я убил его; он лежит на верху с раскроенным черепом; надеюсь, он не исчезнет, как исчез лев, которого я недавно умертвил? Или, может быть, он снова вернется к жизни? Скажи мне правду! Я хочу услышать правду о том, что случилось с госпожой.
Она поднялась и, дрожащая, стояла перед ним.
— Ты злишься на меня, я не могу вынести твоего гнева! Что я наделала? Ты убил одного, а я, быть может, другую; нам ни за что не удалось бы спастись, если бы они были живы. Ах, ты не знаешь! Ты ничего не знаешь! О, горе мне, что я должна сделать, чтобы утишить твой гнев?
Он взглянул на нее, и сердце его оборвалось, при мысли, что он может ее потерять. И пока он смотрел, вид ее несчастного милого личика изгнал гнев из его сердца; он бросил свой меч, обнял ее за плечи и принялся целовать это личико, снова и снова, и привлек ее к себе, так что почувствовал биение ее сердца. Он принял ее на руки, словно ребенка, усадил на зеленую траву, спустился к реке, наполнил водой свою шляпу и вернулся к ней; он напоил ее, омыл лицо и руки, так что краска стала возвращаться на них; она улыбнулась ему, поцеловала его руки, и сказала:
— Ты один, кто добр ко мне!
— Увы, — отвечал он, — это правда, что если ты совершила убийство, то я сделал то же самое; и если ты лгала, то и я делал то же самое; если ты изменила мне, хотя я думаю, что этого не было, я то, хоть мне и горько в этом признаться, сделал это. Так что не тебе, а мне следует просить твоего прощения, и когда ты окончательно придешь в себя, поведай мне свою историю без утайки, и не бойся никаких упреков с моей стороны, ибо я люблю тебя.
Сказав так, он опустился на колени перед ней и стал целовать ее ноги. Но она сказала:
— Да-да, я сделаю все, что ты пожелаешь. Но сначала скажи мне одну вещь. Ты не предал земле это ужасное существо?
Он подумал, что слова ее продиктованы страхом, и она едва сознает, что произошло. И отвечал:
— Мой милый, любимый, нежный друг; я не сделал этого до сих пор, но сейчас я пойду и сделаю этого, если тебе этого хочется.
— Да, — отвечала она, — но сначала тебе следует отрубить ему голову, и положить ее к его ягодицам, когда ты будешь зарывать его; иначе зло снова вернется на землю. Это не просто погребение, прошу тебя, верь мне.
— Я верю тебе, — отвечал он, — то зло, которым он был пропитан, трудно уничтожить.
Он поднял меч и уже собирался было идти, но она остановила его:
— Я пойду с тобою; ужас, наполняющий мою душу, настолько силен, что я не смею оставаться здесь одна.
Они вместе вернулись к тому месту, где лежал поверженный карлик. Девушка не смела смотреть на него, а Уолтер заметил, что на поясе карлика имелся большой кривой нож; он извлек его из ножен, и отсек голову карлику его же оружием. Затем они вместе выкопали большую яму, она — мечом Уолтера, а он — кривым ножом, достаточно широкую и глубокую, положили туда врага, и его оружие, и так зарыли.
Глава XXIII: Спокойное окончание бурного дня
Когда они закончили, Уолтер сказал девушке:
— Теперь, любимая, ты можешь поведать мне свою историю.
— Нет, любимый, — отвечала она, — не здесь. Это место осквернено, я испытываю ужас при мысли о мерзком существе, ибо никакими словами нельзя передать всей его подлости. Давай уйдем отсюда. Видишь, я уже почти пришла в себя.
— Но ведь он ранил тебя своей стрелой, — возразил Уолтер.
Она рассмеялась и сказала:
— Рана доставляет мне не больше боли, чем воспоминание о его словах; если же она так беспокоит тебя, то мы быстро ее излечим.
Она осмотрелась, нашла какие-то травы, пошептала над ними что-то, и велела Уолтеру положить их себе на рану, что он и сделал; затем он разорвал рубашку, и прикрыл травы повязкой; после чего девушка сказала, что готова продолжать путь.
Он снова возразил:
— Твои ноги не прикрыты; из твоих слов следует, что путешествие наше будет нелегким, а потому мне следует изготовить для тебя хоть какую-нибудь обувь.
Она отвечала:
— Я привыкла ходить босиком; в любом случае, прошу тебя, давай не будем медлить и удалимся отсюда, хотя бы на милю.
И она так жалобно взглянула на него, что он не смог воспротивиться ее словам.
Они пересекли реку, и пошли вперед, и шли, пока солнце не оказалось в зените. Они отошли от того места, где был похоронен карлик, на расстояние около мили, и присели на пригорке, в тени большого колючего дерева, с видом на скалы. Уолтер сказал:
— Я изготовлю для тебя обувь из своей кожаной куртки, я хорошо знаком с такой работой; а ты тем временем можешь поведать мне свою историю.
— Ты такой заботливый, — сказала она, — но прошу тебя, не настаивай, чтобы я начала свой рассказ, пока мы еще в опасности. Нам лучше не оставаться долго в этом месте, ибо хотя ты и убил Короля карликов, здесь осталось множество его подданных, не менее уродливых, живущих в норах, подобно кроликам. Это правда, что они не очень сообразительны, может быть, даже менее чем бессловесные животные; и если они до сих пор не напали на наш след, то пока не имеют ни малейшего понятия, где нас искать; но мы не можем исключить нелепого случая, который выведет их на нас. А кроме того, любимый, — промолвила она, покраснев, — я прошу тебя о небольшой отсрочке, ибо, хотя я больше и не страшусь твоего гнева, ведь ты так добр ко мне, мне стыдно за то, что я должна тебе рассказать. А потому, давай воспользуемся прекрасным днем, и, как только ты изготовишь для меня обувь, снова двинемся в путь.
Он поцеловал ее и ответил согласием на ее просьбу; через некоторое время он протянул ей свою работу, она надела вновь изготовленные башмаки на ноги, улыбнулась и сказала:
— Я набралась сил, а моя рана не беспокоит меня; все в порядке, благодаря твоей заботе, и ты сам сможешь убедиться, как скоро мы покинем эту страну, со всей ее ненавистью и ложью, здесь нет места детям Адама.
Они продолжали свой путь, и шли так быстро, как были способны, и нигде не останавливались до трех часов пополудни; потом немного передохнули на поляне, где росло много клубники; они немного утолили голод ягодами, а Уолтеру удалось подстрелить дикого голубя, присевшего на ветви большого дуба, сначала одного, потом второго; он повесил их на свой пояс, чтобы вечером приготовить ужин, после чего они снова двинулись вперед, и никаких препятствий не встретилось им по дороге, пока не приблизился закат и они не достигли берегов другой реки, не очень широкой, но все же большей, чем предыдущая. Здесь девушка опустилась на траву и произнесла:
— Любимый, я переоценила свои силы, и вот говорю тебе, что не могу двигаться дальше. Давай приготовим ужин, и я наконец поведаю тебе свою историю, потому что не могу долее откладывать; затем мы ляжем спать, и я надеюсь, что сон наш будет сладок, и ничто не нарушит нашего спокойствия.
Ее голос звучал весело, в нем не было ни тени страха, и Уолтер радовался ее голосу и ее словам; он набрал дров, развел костер, разделал птиц и запек их в земле, как делают это охотники. Они утолили голод, радуясь окружавшему их спокойствию, и смотрели друг на друга, и их любовь придавала особый смысл всему происходящему. Когда ужин подошел к концу, Уолтер подкинул в костер поленьев, чтобы отогнать диких зверей и не бояться полночного и предутреннего холода. Наступила ночь, взошла луна. Тогда девушка пододвинулась к огню, повернулась к Уолтеру и начала свой рассказ.
Глава XXIV: Служанка рассказывает о своей жизни
Теперь, любимый, возле огня, при свете полной луны, я расскажу тебе все, что только смогу припомнить. Так слушай же. Происхожу ли я из рода Адама, я не знаю; не могу сказать тебе также, сколько мне лет. Есть отдельные периоды моей жизни, о которых у меня остались довольно смутные воспоминания, а многие вещи, вне всякого сомнения, стерлись из моей памяти. Я хорошо помню, что была счастлива, когда была ребенком, что меня окружали люди, которые любили меня и которых любила я. Это происходило не здесь, а в другой стране; и в той стране все было прекрасно; прекрасно в начале года, в середине года, когда год шел на убыль и в конце года, и снова в начале года. Дни шли за днями, похожие друг на друга, и я ничего не могу вспомнить и рассказать кроме того, что уже сказала. Я вспоминаю себя совсем юной девушкой, я кое-что знаю, и стремлюсь узнать как можно больше. Период счастливого детства миновал; живу среди людей, которые говорят мне: иди, и я иду, которые говорят мне: сделай это, и я делаю; нет таких, кто любит меня, нет таких, кто бы меня истязал; но сердце мое терзает печаль, и я не могу понять, почему. Я не знаю, в какой я стране, но я не люблю ее; и дом, большой и величественный, я тоже не люблю. Потом я снова ничего не могу вспомнить, и не знаю, сколько времени прошло; и вновь воспоминания — злое время, когда я стала старше и женственней. Вокруг меня много людей, они отвратительные, жадные, грубые; у меня горячее сердце, но слабое тело; они требуют от меня того, что я не могу сделать, ведь я знаю больше их; и оскорбляют меня, потому что я достойнее их; и я терплю бедность, и лишения, и страдания. Но среди всех этих безрадостных картин, встающих перед мною, среди общего отвержения, есть один человек, который жалеет меня; это старая женщина, которая рассказывает мне добрые сказки о другой жизни, где все возвышенно и величественно, или, по крайней мере, где есть добрые и отважные люди, и она своими рассказами вселяет в мое сердце надежду, и учит меня, и передает мне знания, которые сделали меня мудрой, а мудрость могла бы привести к власти, если бы я только захотела. Но все это было не в этой стране, а, как мне помнится, в каком-то большом, прекрасном городе.