Этот монолог, слово в слово воспроизводимый каждый раз в ответ на вопрос о том, зачем понадобилось открывать заведение в такой глухомани, Егор слышал, по меньшей мере, трижды, и всякий раз получал неподдельное удовольствие от этого номера разговорного жанра. Шмуль вообще был нерядовым собеседником, чем-то напоминая Мартина. Правда, шинкаря никто и никогда не видел пьяным — но в остальном у него с главным университетским пропойцей было немало общего. Мартин даже красовался на групповой фотографии, висящей на стене шинка — вместе с самим владельцем и компанией жизнерадостных личностей не первой молодости. По словам шинкаря это были писатели-фантасты, его коллеги, собравшиеся на каком-то конвенте в последнем пред-приливном 2023-м году, а Мартин находился в этой компании на правах редактора одного из издательств, публиковавших фантастику.
Дверь скрипнула, на пороге возник Чекист. В руках он держал листок бумаги. «Партизаны», устроившиеся в дальнем углу, разом повернулись к командиру, но тот отмахнулся — «сидите, бойцы, отдыхайте, закусывайте, без вас порешаю…»
Егор пригляделся — листок был из тонкой рисовой бумаги. На таких, экономя вес, писали послания для беличьей почты.
Впрочем, Чекист и сам подтвердил эту догадку.
— Уважаемый… — обратился он к Шмулю, дождавшись, когда тот закончит обращённую к Егору филиппику. — Тут до вас дело имеется… собственно, не до вас, а до вашей супруги. Посмотрите?
И помахал листком перед крючковатым носом хозяина заведения.
С тяжким вздохом, в котором, казалось, уместилась вся вековая тоска еврейского народа, Шмуль принял бумажку. Прочёл, пошевелил губами — вывороченными, красными, — перечитал ещё раз. На лице его отразилось лёгкое недоумение.
— Розочка, душа моя! — позвал он. На зов из дверей позади стойки выглянула супруга шинкаря — как и он сам, она имела мало общего с описанными Шолом-Алейхемом портретами обитателей местечек. — Тут хороший человек помочь просит. Ева, докторша из егерей, ты должна её помнить…
Мадам Шмуль мелко закивала, вытерла руки о передник и взяла письмо. Прочла и зашарила глазами по залу. Чекист, похоже, этого и ожидал — он метнулся в угол и выволок оттуда две большие плетёные корзины. От корзин отчётливо тянуло сыростью и прелью.
— Грибы, значит?.. — протянул шинкарь. — Даже спрашивать боюсь, зачем они ей понадобились, но уж точно не для потушить в сметане. Сделаешь, дорогая? А молодые люди тебе помогут.
Чекист сделал указующий жест. Один из бойцов, чернявый, цыганистого вида, с перстнями, наколотыми на пальцах, подхватил корзины и потащил на кухню вслед за Розочкой. Вскоре оттуда раздались сдавленные проклятия на фене, перемежаемые громкими еврейскими причитаниями.
— То-то… — ухмыльнулся Шмуль. — Розочка ему быстро вложит в голову, как делать разных полезных вещей, а не только по Лесу шляться. Да и дел-то там — почистить эти ваши грибы да замочить в солёной воде с уксусом, пока сама мадам Ева за ними не придёт.
Он вздохнул (Егор уже стал прикидывать, не начать ли считать вздохи?) и вернулся за стойку.
— Это таки всё, молодые люди, или будете уже кушать ваш обед?
— Обязательно пообедаем. — заверил он шинкаря. — Только посылочку вам вручим, от Кубика-Рубика. Давайте, парни, её сюда!
Чекист кивнул и скрылся за дверью. Шмуль проводил его заинтересованным взглядом.
Через несколько минут командир «партизан» объявился опять. На этот раз он ввалился в шинок задом наперёд, отдуваясь под тяжестью длинного, размером с поставленный на бок холодильник, ящика. С противоположного конца нелёгкую эту ношу поддерживал Яцек.
— Вот вам здрасьте через окно! — Егор сделал приглашающий жест. — Прикажете распаковать?
Фанера и тонкие рейки недолго сопротивлялись австрийскому штык-ножу в руках барахольщика. Отлетели с треском боковые стенки, испещрённые наклейками транспортно-логистических фирм (иные, ламинированные прозрачной плёнкой, уже расползлись нечитаемыми кляксами), вывалилась на пол груда упаковочной стружки, которой неизвестный грузоотправитель предусмотрительно заменил пенопластовые шарики, и перед глазами присутствующих предстала она. Массивная, из клёпаной меди, подставка тёмного дерева, старомодные шкалы со стрелками. Всюду блестящие трубочки, краники, решётки, стекла водомерных трубок и емкостей для молока и сливок…
— Крутяк! — восхищённо выдохнул Чекист. — Чиста стимпанк! Это что, кофеварка?
Шмуль посмотрел на него с нескрываемым сожалением.
— Это, чтоб вам было хорошо понятно, юноша, не пошлая кофеварка, а кофемашина с паровым приводом. Не какой-нибудь ширпотреб, а натуральный индпошив — таких в мире всего десятка три, ручная работа для подлинных ценителей. Вот, видите, цилиндр с решётчатой дверцей? Это топка — можно жечь хоть щепки, хоть угольные брикеты, хоть биотопливо, там есть особая горелка. А уж стоит — мне больно об этом вспомнить!
— Значит, электричества она не требует? — уточнил Егор.
— Ни боже ж мой! — замахал руками шинкарь. — Всё исключительно на паровой тяге. Мельница для кофе, правда, ручная — видите, сбоку рукоятка изогнутая? Зато капучинатор самый настоящий, на пару, тут даже манометр прикручен… Теперь могу угощать вас хоть американо, хоть латте!
— Здорово! — снова восхитился командир партизан. — Значит, обновим аппарат? Сварганьете-ка нам кофейку. Мне эспрессо, двойной…
— Вы всегда торопитесь, как уже поздно? — осведомился у торопыги Шмуль. — Это не китайская поделка, которую только в сеть воткни, и она таки да, работает, совсем, как настоящая. А ещё через пять минут ломается. Нет, этот агрегат надо подготовить со вкусом, наладить, освоиться как тут и что… Вот тогда будет вам и эспрессо, и капучино, и даже мароччино с флэт вайтом! А пока — пейте уже своё пиво и не расчёсывайте мне нервы!
VII
2054 год, осень
Московский Лес,
ГЗ МГУ
— …и ещё пятнадцать малых учебных наборов химической посуды. — подытожил Яков Израилевич. — Со следующей декады пойдут лабораторки со вторыми курсами, предвижу большой расход.
— Зрозумило, побьють, ироди. — согласно помотал головой завскладом. — Ось заставитьб йих гроши платить — берегли б казенне добро…
И черкал карандашом в невероятно засаленной записной книжке.
Доцент Шапиро с иронией покосился на собеседника. Заведующий всем складским хозяйством факультета Михась Вогнянович Вислогуз, крупный краснолицый мужчина с внешностью и манерами хрестоматийного хохла-прапорщика, формально хоть и не подчинялся завлабу, но с некоторых пор ходил у него на коротком поводке. Причиной тому были некие вольности, которые упомянутый заведующий складом позволил себе в отношениях с весьма и весьма сомнительными персонажами. И в том числе — похищение и перепродажа лабораторных образцов, оставшихся после одной экспериментальной программы, прикрытой доцентом Шапиро по соображениям безопасности.
История эта имела продолжение и привела в итоге к авантюрному рейду по Северо-Западу Леса, предпринятому добрым приятелем Якова Израилевича, егерем по прозвищу «Бич». Михась же Вогнянович был разоблачён, взят за кадык, унижен, растоптан, а на закуску поставлен перед непростым выбором: либо он остаётся на прежнем месте, но ведёт себя тише воды, ниже травы, выполняя все указания разоблачителей, либо… а вот об альтернативе заведующему складом думать не хотелось, так что выбор он сделал вполне предсказуемый. Чем Яков Израилевич и пользовался самым бессовестным образом. Например, получал по первому своему запросу дефицитные комплекты лабораторной посуды, за которые между факультетскими лабораториями разгорались нешуточные баталии, приводящие порой к шумным скандалам в кабинете завкафедры ксеноботаники профессора Адашьяна, иногда докатываясь даже до самого деканата.
— Оборудование новое прийшов. — сообщил Михась Вогнянович, разделавшись, наконец, с записями в блокноте. — То, що ждали ще в серпни… в августе. Электронное, особливо для Лису, вчора по реке доставили. Так завкафедрою заборонив показувати кому-нибудь список — буде сам розподиляти… распределять по лабораториям.
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался Яков Израилевич. — Список есть?
— А як же! — засуетился завскладом. — Ось, туточки…
Некоторое время Шапиро изучал поданную ему бумажку.
— Как я понял, вы уже всё вскрыли и оприходовали?
— Вскрыл, ясное дело. А ось оприходовать… треба ще комиссию зибрати, оценить, як оборудование перенесло перевозку. Може, що ти списати доведеться…
— Комиссию, говорите? — Яков Израилевич сразу повеселел. — Сколько там нужно, два человека, три? Я, пожалуй, дам вам для этого дела двух своих лаборантов и техника. Возьмёте?
— Що ж не взяти? Нехай попрацють. — согласился Вислогуз.
Дело было обычное, и касалось оно остродефицитной ламповой аппаратуры, выпускаемой в Сколковском филиале МГУ специально для нужд «москвичей». Разумеется, ничего криминального в такой комбинации не было — часть полученных приборов актировались, как получившие повреждения в процессе транспортировки, и отправлялись в дальний угол склада. А оттуда — прямиком в лабораторию экспериментальной микологии, где, через некоторое время, приборы оформлялись, как прошедшие ремонт и введённые в эксплуатацию. Разумеется, в той же самой лаборатории. Материалы и запчасти для ремонта списывались по акту, и оседали затем в запасниках лаборатории.
К великому сожалению Михася Вогняновича, его новые «обязательства» не сводились к снабжению лаборатории экспериментальной микологии. Как говорится — «попала собака в колесо — пищи, но беги…»
— Тут, эта… людыны размовляють… Що до новой сотрудницы, як там её?..
— Вы о синьоре Монтанари? — Яков Израилевич поднял на завскладом глаза. — Что с ней не так?
— Да, вроде, всё так… — Вислогуз мялся, явно выбирая, что сказать. — Слышал, её покликали сьогодни в лабораторию профессора Симагина…
— Это где она в прошлый свой визит к нам была в аспирантках? — уточнил Шапиро, хотя и сам прекрасно знал ответ. — Ну, так это вполне нормально.