овым пластинам.
Эта защита сковывала подвижность тела шипомордника, позволяя ему изгибаться только в одном направлении, превращаясь в покрытый бронированной чешуёй шар. Именно это и проделала сейчас чернолесская тварь — правда лишь частично, поскольку мешал вцепившийся в хвост баюн. Кошак, заподозрив неладное, попытался помешать противнику, упёршись тому в бок задними лапами, но это не помогло — шипомордник подогнул к к груди длинное, защищённое мелкой иссиня-чёрной чешуёй рыло, замер на миг — и вдруг развернулся, подобно туго сжатой пружине. Баюн извернулся, пытаясь уклониться от новой угрозы — и не успел. Два длинных, слегка изогнутых шипа на морде гадины глубоко вонзились в покрытое ярко-жёлтой шерстью брюха саблезубой кошки. Баюн яростно взвыл, изогнулся — и покатился по песку арены, орошая её струями крови. Шипомордник замер на секунду, потом потрусил к поверженному врагу, явно собираясь полакомиться его мясом. Но служители лишили его тварь законной добычи — просунув сквозь решётку длинные пики, они тварь загнали обратно в ящик, откуда та и принялась возмущённо щёлкать и верещать. Ещё один служитель ловким ударом пики прикончил издыхающего баюна, зацепил крюком и поволок прочь.
Франа заозиралась. Зрители вокруг гудели, обсуждали перипетии боя, из рук в руки переходили горсти желудей и мятые купюры — местные жучки-букмекеры старались вовсю. А служители тем временем, приведя в порядок арену, подкатывали к ней новые ящики на телегах.
Ритуал повторился. Недолгая возня с заслонками, и из ящиков выбралась очередная пара бойцов. Крупный, отливающий зелёно-чёрным хитином ракопаук, тут же занявший защитную стойку — на задних парах ног-ходуль, со вскинутыми над собой передними, вооружёнными грозными остроконечными клешнями. Из другого ящика беззвучно вытекло на песок длинное, жирно лоснящееся угольной чернотой трёхметровое тело. Сверкнули страшные клыки в узкой пасти.
— Чернолесская выдра. — прокомментировал Умар. — Видел я таких — опасные твари, кикимор в лохмотья рвут, по три штуки зараз. Ракопауку придётся несладко.
Он помолчал и добавил:
— Знаешь, если ты не против — пойдём отсюда, а? Мне, не доставляет удовольствие этот балаган…
Гримаса, которую сильван и не пытался скрыть, ясно выдавала его отвращение по поводу происходящего, так что Франа (которой, честно признаться, было любопытно, чем закончится новая схватка) спорить с ним не стала — послушно последовала следом, выбираясь из взбудораженной толпы.
— Глядите, охотники! — завопил один из перевозбуждённых болельщиков. — Побольше, побольше им заплатите, пусть новых волокут!
Судя по сжатым в кулаке купюрам, ему только что повезло в тотализаторе. Франа посмотрела туда, куда указывал крикун — и обнаружила там устроителя, передающего высокому мускулистому парню в кожаных штанах и кожаном же шнурованном жилете небольшой замшевый мешочек — в таких лесовики обычно хранили главное местное платёжное средство, жёлуди. По трёхзубому копью-рунке, на которую парень небрежно опирался, Франа опознала обитателя Сетуньского Стана, убежища охотников на чудовищ, обосновавшихся в старом парке приключений у слияния Москвы-реки и речки Сетуни. Ей доводилось уже встречать в ГЗ этих отчаянных парней, и даже планировала познакомиться с одним из них поближе, желательно — в интимной обстановке.
Впрочем, это было ещё до Умара…
— Сетунец. — подтвердил её догадку сильван. — Они ловят ракопаучью молодь и выращивают для ритуальных поединков.
— Ритуальных? — брови итальянки удивлённо взлетели.
— Да, посвящение новичков. Они после обучения проходят серию боёв с разными тварями, причём финальный, самый главный — именно с ракопауками. Кто останется живым — становится полноправным сетуньцем.
А что, случается погибать?
— Да, и очень часто. — кивнул сильван. — Ракопаук — тварь шустрая, свалить её непросто. А раны от его клешней и жвал обычно воспаляются, и вылечить их крайне трудно. Хорошо, если один из трёх кандидатов выходит из боя невредимым.
— А зачем они продали ракопаука этим?… — она указала на устроителя игр.
Умар пожал плечами.
— Ну… может, сбыли на сторону негодную особь? Жёлуди — они всем нужны, а сетуньцам в особенности. Они же разные эликсиры варят — боевые, чтобы улучшить реакцию, снизить чувствительность к боли.
Сетунец встряхнул мешочек, засунул его за пояс, повернулся и пошёл прочь — Фране стали видны висящие у него за спиной, на манер персонажей древних компьютерных игр, ножны с изогнутым мечом. Устроитель игр проводил его взглядом, сплюнул, и повернулся ко второму.
— Этого я знаю! — шепнул Умар. — Это Мамонт, охотник. Промышляет добычей слонопотамов и всяких других доисторических тварей — в малой Чересполосице и на Крылатских холмах. Клык на холодец, как говорит дядя Сергей, это он баюна приволок! Говорят, скользкий тип — его подозревали в одной тёмной истории, да только доказательств не нашлось…
Тот, кого сильван назвал «Мамонтом», был средних лет мужчина в широкополой, на ковбойский манер, кожаной шляпе, кожаной же, куртке и высоких мягких сапогах, перетянутых под коленями ремешками. За спиной у охотника висел потёртый станковый рюкзак с притороченным к нему чехлом ружья.
Но сам охотник особого интереса итальянки не вызвал — в отличие от тощего, пёстро одетого парня, дожидавшегося окончания переговоров в сторонке. Она сощурилась, присматриваясь, вздрогнула — и осторожно потянула спутника за рукав.
— Слушай, ты когда-нибудь видел парня, которого мы тут ищем? Сам, своими глазами?
— Нет, ни разу. — отозвался недоумённо сильван. — Я же тут впервые, как и ты. Бич… дядя Сергей даже толком его не описал. Говорил: «как увидишь — сразу узнаешь, не ошибёшься».
— Ну, тогда смотри. — она ткнула пальцем в тощего. — Это он самый и есть. Я его на Манхэттене встречала. Имени, правда, не помню, но это точно он. Клык на холодец — так, ты, кажется, говорил?
Парень словно услышал её. Он поднял голову, встретился с итальянкой глазами — и расплылся в широченной улыбке.
— Буон джорно, синьорина Франа! Коза кэ ди нуово?[32]
Он что, знает итальянский? — спросил сильван, оглядываясь. — Вроде, не похож на вашего соотечественника. По физиономии — так чистой воды англосакс. А если по одежде судить, так и вовсе.
— Testa di turco[33], так? Усмехнулась девушка. «Городской сумасшедший», как говорят в России?
— В России, может, и говорят… — буркнул Умар, — а вот у нас, в Лесу нет. И вообще — какая разница, как он одет? Ну, нравится человеку всё пёстрое…
Сильван кривил душой — внешность нового знакомого откровенно его раздражала. Правда, относилось это, по большей части, к его наряду, поскольку сам облик Пиндоса — тощий, сутулый с костистой узкой физиономией и соломенными волосами до плеч и неизменной детской улыбкой- мог вызвать, в худшем случае, снисходительную усмешку. А вот наряд его ярко выделялся на фоне челноков, охотников, торгашей и всякого пришлого люда, заполонившего Центральную Аллею. Американец носил пёструю ковбойку навыпуск, всю в ярких значках. Егор пригляделся — среди них то и дело попадались листья канабиса и пасифики. Образ из шестидесятых, отметила Франа, словно позаимствованный у хиппи, естественным образом дополняли круглые, в проволочной оправе, а-ля Джон Леннон, очки, продранные на коленях джинсы с неопрятной бахромой понизу, многочисленные бисерные висюльки и браслеты из цветных ниток. Под мышкой Пиндос таскал маленькую четырёхструнную гитару-укулеле, с которой, похоже, не расставался ни на минуту.
— Нет, итальянского он не знает… — ответила Франа. — Просто когда живёшь на Манхеттене, волей-неволей нахватаешься фразочек и на нём, и на испанском, конечно. он же, как и я, и прочие белые волонтёры, состояли под покровительством группировок, в которых заправляют латиносы.
— А что, есть и другие?
— Куда ж без них? Негры, объединённые в банды вокруг бокоров вуду, выходцев с Гаити. Вот к этим лучше не попадаться живыми. Такое рассказывают…
Она невольно поёжилась, что-то вспомнив.
— Ладно, это всё далеко, хвала мадонне. Патрик — на самом деле его зовут Патрик Лерой, он ирландец, — собирался побеседовать с этим охотником… как ты его назвал, Слон?
Мамонт. — отозвался Умар. — это прозвище, а имя — Саня, Александр. Фамилии не знаю.
— Вот-вот, с Мамонтом. Мы договорились встретиться в «Армении» часа через полтора, там обо всём подробно и поговорим. Ты сейчас иди туда, отдохни, ужин закажи — мясо у них отменное… А я пока загляну тут в одно любопытное местечко, заметила по дороге.
— Одна? — Умар недовольно насупился. — Может, лучше не стоит? Мало ли что…
— Стоит — стоит! Ты это оценишь… потом. Ночью.
Франа многообещающе улыбнулась и как бы невзначай провела кончиком языка по губам. Щёки сильвана стремительно приобрели лиловатый оттенок — итальянка уже выяснила, что так Умар краснеет.
«…погоди, дорогой, то ли ещё тебя ждёт…»
— Да не волнуйся, ничего со мной не случится! — добавила она после секундной паузы. — Я буду… тenere gli occhi aperti… осторожнее — так, кажется, по-русски?
V
2054 год, осень.
Район
Соколиной Горы.
Дистанция была всего ничего, какие-то полсотни метров. С такого расстояния, да из собственноручно пристрелянного карабина, Ева не промахнулась бы и стреляя навскидку с открытого прицела. Тем не менее, она поудобнее упёрлась локтями в ржавый капот равно сгнившей легковушки, поймала голову вожака в перекрестье четырёхкратника и, задержав дыхание, легонько потянула спуск.
Т-дах!
Карабин лягнул в плечо — несильно, отдачу смягчал слоёный, с фасонными амортизирующими прорезями, затыльник на прикладе. Голова крысолицего ещё разлеталась кровавыми брызгами, а ладонь Евы уже легла на рукоятку затвора.