— Wormhole — это червоточина, межпространственный тоннель. — перевела Франа. — Термин, который придумали фантасты и пожхватили физики. Ходили слухи, что в Московском Лесу недавно нашли нечто в этом роде.
— Да, в Щукинской Чересполосице. — подтвердил сильван. — Бич… дядя Сергей со Студентом там побывали, много рассказывали. Только ведь они все ведут в параллельные миры, а никак не в Америку!
— Я не зналль… — грустно отозвался американец. Слышалль, что wormhole ведёт в самый большой московский skyscraper.
— В высотку, что ли? — Франа вздрогнула, представив, как толпы чёрных зомби, неважно, под гул барабанов вуду или под песнопения ЦВЛ, неудержимо растекаются по коридорам ГЗ.
— Я не зналль точно. — повторил Пиндос. — Но могу сказайт, как они хотеть. Я…
— Погоди… — Франа подняла руки ладонями перед собой. — Дай хоть немного прийти в себя. Я сейчас отлучусь ненадолго, а вы допивайте вино. Вернусь — продолжим…
И, не дожидаясь ответа, встала из-за стола.
Франа услышала шум в зале, когда мыла руки. Поначалу не обратила внимания: кабачок, питейное заведение, всякое может случиться, местные вышибалы, надо полагать, не зря получают жалованье и призовут буянов к ответу. Но безобразие не прекращалось: к возмущённым и испуганным крикам добавился треск ломающейся мебели, чей-то вопль полный ужаса и мучительной боли, и тут из общей какофонии её слух явственно вычленил тонкий, перепуганный голос Пиндоса.
Это были уже не шутки — итальянка ни на миг не сомневалась, что её спутники нипочём не стали бы ввязываться в банальную кабацкую потасовку. Она опрометью метнулась к двери, распахнула, и едва не споткнулась о распростёртое в двух шагах от порога тело. Она узнала одного из охранников «Армении» — бедняга валялся лицом вниз в быстро увеличивающейся ярко-красной луже. Дальше, у кадки с фикусом, где раньше стоял их столик, два типа в длинных, до пят, плащах с капюшонами, которые крутили руки Пиндосу — американец тоненько верещал, и извивался, пытаясь вырваться. Сам столик превратился в обломки, и среди них копошился ещё один тип, весь облепленный зеленью, подливой и кусками жареного мяса — аппетитный аромат тёк по залу, смешиваясь с запахом крови и тонким земляничным букетом «Усахелаури».
— Бегите, синьора! Они пришли за нами!
Она метнулась в сторону, за колонну, ища глазами сильвана. И — успела увидеть, как Умар, согнувшись, водит перед собой длинным ножом, держа на дистанции ещё двух типов в капюшонах, а третий, подобравшись сзади, заносит для удара — тяжёлый, добротно сделанный из тёмной древесины дуба, как и вся мебель в заведении дяди Саркиса…
— Берегись! — запоздало крикнула она, но табурет уже раскололся с громким треском о голову сильвана. Или это трещал его череп?
Двое противников Умара повернулись на её крик — в ладонях у них блеснули длинные волнистые лезвия. Нож сам собой прыгнул ей в ладонь из кармана джинсов, звонко щёлкнуло вылетевшее из ручки лезвие. Краем глаза она увидела серое лицо дяди Саркиса — армянин, глядя перед собой, пятился в подсобку. Один из типов что-то хрипло каркнул, указывая клинком на неё, и все трое пошли на Франу, намереваясь прижать её к стойке буфета, и…
Что это будет за «и..» — Франа выяснять не стала. Она подхватила со стойки литровую бутыль рома «Баккарди» и швырнула в голову правому противнику. Тот отпрянул, уклоняясь, бутылка с фонтаном брызг и осколков разлетелась о колонну за его спиной, и это подарило итальянке спасительные полсекунды. Она прыгнула в открывшийся между двумя врагами промежуток, на бегу перескочила через ещё одно тело — этот лежал лицом вверх, и кровь фонтанировала из перехваченного от уха до уха горла, пулей вылетела в распахнутые настежь двери павильона, и только тогда позволила себе обернуться.
Лучше бы она этого не делала! Трое преследователей никуда не делись — оскальзываясь в лужах разлитого вина, они торопились за ней, размахивая странными своими клинками, а справа подбегали ещё несколько таких же — они, надо полагать, ждали подельников на улице.
Да это целый налёт, подумала Франа. Что там успел крикнуть сильван: «Они пришли за нами?..»
— А ну, в сторону! Бережись!
Крепкая, вся в татуированных рунах, рука бесцеремонно отстранила девушку, так, что она едва не покатилась по ступенькам. Глеб уже стоял между ней и преследователями, и в руках у него тускло поблёскивал очень широкий, кривой, на китайский манер, меч с большим кольцом на конце рукояти. Свою трёхзубую рунку он, надо полагать, оставил в пивном ларьке, откуда выскочил, услыхав шум снаружи. И, надо сказать, вовремя — чужаки в капюшонах — теперь их было уже шестеро, — растянулись дугой, охватывая сетуньца с трёх сторон и, после недолгого колебания двинулись в атаку. Сетунец в ответ издал гортанный вопль и кинулся им навстречу.
Ничего подобного Франа в жизни не видела, разве что, в телесериалах-боевиках. Пируэт, широкий клинок описывает дугу, волоча за собой кисею крошечных красных капель. Снова пируэт, прыжок — ещё одно тело в плаще мягко оседает на ступени, а в сторону откатывается что-то круглое, размером к дыню или кочан капусты.
И вдруг всё кончилось. Сетунец стоял на залитой кровью верхней ступени, держа меч в опущенной правой руке, и у ног его корчились тела — Франа насчитала четыре.
«…а где ещё два? Их же было шестеро, она точно видела…»
Площадь перед павильоном тем временем наполнилась испуганными криками, кто-то торопился к месту схватки, кто-то бежал прочь. Не прошло и десяти секунд, как внизу у ступеней собралась толпа — люди вытягивали шеи, разглядывая место побоища. Франа поднялась на цыпочки, силясь разглядеть двоих сбежавших — нет, бесполезно… Тогда она повернулась к спасителю.
— Оу, Глеб, è stato fantastico… это было великолепно! Но постойте, вас, кажется, ранили?
Действительно, правое предплечье сетуньца было глубоко распахано ударом волнистого ножа, и кровь, сбегая по запястью и зажатому в руке клинку, смешивалась с кровью его жертв.
— Subito, presto[39], пойдёмте внутрь, вас надо скорее перевязать!
И, не слушая возражений, схватила его за здоровую руку и потянула к дверям павильона, где уже стоял дядя Саркис с помповым дробовиком в волосатых лапах. Выражение на лице армянина не судило уцелевшим налётчикам — если такие найдутся, — ничего хорошего.
VII
2054 год, осень.
Московский Лес,
Воробьёвы горы,
ГЗ МГУ
— Здесь? — спросил Егор, не оборачиваясь. Он сбился со счёта, отсчитывая лестничные пролёты — одинаковые, бетонные, со стенами, покрытыми лохмотьями облезшей масляной краски.
— Не, ещё один уровень ниже. — отозвался Мартин. Он шёл третьим, но слышно его всё равно было хорошо — акустика в узких лестничных пролётах была превосходная.
За спиной что-то неразборчиво пискнул Семибоярский — надо полагать, Мартин снова ткнул его в спину своим страшным Жезлом. Просто так, для профилактики, чтобы держать доцента в тонусе.
Егор подтянул лямку — тяжёлый станок с тремя баллонами огнесмеси прилично оттягивал плечи — поправил висящий на брезентовом ремне брандспойт и пошагал вниз по голым бетонным ступенькам. Над головой и по стенам плясал тускло-жёлтый электрический кружок света, едва видный в свете калильной лампы, которую он нёс в руках. Когда кружок исчезал, сзади, из самого хвоста процессии раздавалось прерывистое жужжание — этот Татьяна жала на скобу фонарика-жучка.
Планы переменились буквально в последний момент. Мартин честно выполнил поручение, помог Шапиро приготовить порцию огнесмеси. На то, чтобы заполнить ею баллоны и закрепить их на станке, ушло не больше получаса, после чего Яков Израилевич потребовал объяснений. А получив их — задумался, и предложил свой вариант, согласно которому Егор и спутники берут с собой на вылазку Семибоярского — неважно, по доброй воле, или под прицелом «маузера». Сам же Шапиро, выждав подходящее время, под каким-нибудь предлогом наносит визит в лабораторию Симагина — с таким расчётом, чтобы пробыть там до того момента, когда «каратели» явятся туда, предположительно, с трофеем в виде скрученного и приведённого к страху божию чужака.
Предложение было неожиданным, но Егор, прикинув расклады, с ним согласился. Семибоярский уже сломлен и не будет особо упираться — особенно, когда увидит Мартина с Жезлом. Ну, а если этого не хватит (во что Егор не верил совершенно) — последний штрих наложит Татьяна, точнее, её «маузер». Нет, не тот человек, доцент Семибоярский, чтобы устоять под таким давлением. Да и зачем ему, если подумать, сопротивляться? Своего патрона он уже сдал с потрохами, а сотрудничество в деле экстренного потрошения чужака, глядишь, и зачтётся.
Один пролёт, поворот, другой — и новая лестничная площадка, такая же узкая, голая, запылённая, как и предыдущие. Здесь тоже была стальная, рыжая от коррозии дверь со штурвалом-кремальерой в центре и рычагами запоров по углам, причём все четыре повёрнуты в положение «открыто», и дуги блестящего металла под ободранной ржавчиной ясно указывали на то, что поворачивали их совсем недавно. Егор подёргал туда-сюда кремальеру — та, похоже, приржавела намертво. Интересно, подумал он, а если задраить эту дверь — что будут делать симагинские гости? Вернутся назад, или тут имеется ещё один выход? Скорее всего, второй вариант — обследовать будущее поле боя заранее, до вылазки они не успели, а искать по архивам планы подземных уровней — дело заведомо безнадёжное. Егор даже не был уверен, что подобные планы вообще существуют в природе.
Дверь отворилась — как ни странно, без ожидаемого пронзительного скрипа. Он задержался, провёл пальцем по массивным стальным петлям, понюхал. Пахло машинным маслом.
— В прошлый раз тоже было смазано. — прошелестел сзади Мартин. — Предусмотрительный, гадский папа…
— Погодите секунду… сказал он и, прежде, чем шагнуть через низкий железный комингс (так, кажется, называются эти стальные порожки? — он перекинул на грудь брандспойт и взял его наизготовку. Семибоярский за его спиной невнятно пискнул.