К счастью, старший из вandidos, прежде, чем сбить Пако с ног ударом дубинки, поинтересовался, откуда тот родом. Выручила латиноамериканская внешность — ни негру, ни азиату, ни, тем более, белому, такая любезность не была бы оказана. Юноша торопливо ответил, что само он из Аргентины, в Штаты перебрался вместе с родителями, десять лет назад. Узнав, что пленник — их земляк, громилы отказались от своих намерений — наоборот, изобразили на физиономиях приветливые улыбки, вернули отобранный мешок с нехитрым тюремным скарбом и вежливо препроводили Пако в штаб-квартиру — где тот и предстал перед одним из помощников вожака банды, отвечавшим за «кадровый резерв». Последовал новый допрос, во время которого выяснилось, что к Манхэттену новичка приговорили после разгрома небольшой уличной банды во Флориде, к которой имел неосторожность примкнуть по молодости лет. В подобном приговоре не было ничего необычного: в последнее время суды по всей территории Штатов предпочитали приговаривать к Манхэттену даже за сравнительно пустяковые провинности. Сроки ссылки при этом особого значения не имели — неважно, к трём годам тебя присудили, или к пяти пожизненным срокам, отсюда тебе уже не выбраться. Даже если ухитришься дотянуть до «звонка» — девяносто девять шансов из ста, что к тому времени у тебя разовьётся Зов Леса — и при любой, даже законной, попытке выбраться из Манхэттена, тебя ждут мучительные головные боли, приступы депрессии, приканчивающие человека в считанные дни. Если совсем уж повезёт — сможешь с грехом пополам существовать, не удаляясь от своей прежней тюрьмы дальше, чем на десяток миль, а все деньги, которые при этом сумеешь раздобыть, придётся тратить на порошки и снадобья, изготовленные опять же, на Манхэттене и настрого запрещённые за его пределами. И тогда судьба твоя будет совсем уж незавидной: либо покончишь с собой во время особенно глубокого приступа Зова Леса, либо попадёшься с контрабандными снадобьями и пройдёшь через дверь КПП моста Куинсборо — на этот раз уже с пожизненным приговором. Так стоит ли, скажите на милость, питать иллюзии и надеяться на возвращение во внешний мир, или лучше смириться и строить жизнь заново, уже здесь?
Если, конечно, это можно назвать жизнью.
— Ну что, хомбре, всё сделали?
Хефе, невысокий, смуглый, очень плотный мужчина в блестящей шёлковой рубашке и с руками, сплошь покрытыми вязью татуировок, сидел, развалившись в большом плюшевом кресле. Ноги в высоких сапогах, украшенных бутафорскими серебряными шпорами, он взгромоздил на низкий журнальный столик, явно подражая героям гангстерских сериалов бразильского или аргентинского производства — Пако очень любил их смотреть в детстве, до отъезда в Северную Америку. Из этих же сериалов был и длинноствольный бразильский револьвер «Таурус» в чёрной, кожаной, украшенной серебряными заклёпками и пряжками портупее, небрежно брошенный на столик рядом с бутылкой «Джек Дэниэльса».
Истинный че[54], хоть в кино снимай! У Пако аж в носу защипало от удовольствия.
— Всё, хефе. исполнили, как и было велено!
Отвечал на правах старшего Хорхе; Пако же почтительно молчал, стоя за спиной напарника. Не заслужил он ещё права говориить в присутствии такого важного человека. Вот если бы хефе сам к нему обратился — тогда дело другое, тогда можно и раскрыть рот. Разумеется, тщательно взвешивая каждое слово — если не хочешь отправиться вниз, на рабские этажи. Хефе известен среди «Гаучос» склонностью к радикальным решениям.
— Весь груз пустили? — мужчина оторвал взгляд от стакана с бурбоном и поглядел на Хорхе — в упор, пронзительно, так, что Пако испытал желание выскочить за дверь. — А сигнала дождался, ничего не напутал, бабосо[55]?
— Как можно, хефе! — Хорхе торопливо замотал головой, аж шейные позвонки захрустели. — Все четыре баллона. Катер с гринго болтался непдалёку — они, как и было условлено, трижды махнули нам зелёной тряпкой, и я только тогда пустил контейнеры по течению. Я приказы помню!
В четырёх жестяных, запаянных и густо обмазанных смолой цилиндрических контейнерах содержалось около ста фунтов наркоты и медицинских снадобий, изготовленных умельцами здесь, на Манхэттене из здешнего сырья. Во внешнем мире этот товар ценился чрезвычайно высоко и, конечно, находилось немало желающих поспособствовать его переправке — в том числе и среди тех, кому по долгу службы полагалось это пресекать.
— Продажные куло, ихо дэ миль путас[56]… - проворчал хефе. — Гринго — они все такие, запомните это накрепко, парни. Если предложить хороший навар — они мать родную продадут и не задумаются…
О том, что сам он поступил бы точно так же, разумеется упомянуто не было.
— Ладно, ступай… — хефе помедлил. Хорхе не двинулся с места, только склонился ещё ниже — небрежного взмаха рукой, означающего окончание аудиенции не последовало, надо было дожидаться. К внешним проявлениям почтения здесь относились крайне трепетно.
— Кстати, как себя показал этот чико[57]? — мужчина в два глотка долакал бурбон и ткнул пустым стаканом в сторону Пако. Тот немедленно приободрился — наконец-то о нём вспомнили!
— Отлично, просто отлично, хефе! — угодливо зачастил Хорхе. — Приказы выполнял беспрекословно, старался, и не боялся нисколько! Правда, чуть не попался жгучей жабе, но успел вовремя кулониться от её языка. Везунчик!
— Везунчик — это хорошо. — глубокомысленно заметил хефе. — Везунчики нам нужны. — Ежели парень, и правда, хорош — ступайте сейчас в оружейку и подбери ему ствол. Хватит уже с одной ланцей ходить, пора почувствовать себя мужчиной! Но смотри, головой отвечаешь…
Пока напарник распинался в своей преданности и верности «Гаучос» вообще и самому хефе в частности, Пако едва сдерживался, чтобы не заорать от восторга. У него будет собственный огнестрел— револьвер или пистолет, а может, даже обрез-хаудах, как у Хорхе! А значит, его теперь будут брать не только в опасные и нудные прогулки по канализационным коллекторам, в которых не заработаешь настоящего авторитета, но и на крупные, реально серьёзные дела— например, в готовящийся рейд против крупной негритянской банды, с некоторых пор предъявляющих права на северо-восточные кварталы Ист-Ривер. Слухи об этой вылазке муссировались среди «Гаучос» не меньше недели, но принять в нём участие без ствола — напрасно было и мечтать.
Ничего, теперь всё изменится!
II
Московский Лес.
Селение Медицинский Сад.
— Может, подньимемся до нас? — предложил Яцек. — Там тише, спокойнейше…
— Тише у них, как же! — фыркнул Бич. — пока до вашего Офиса грёбаного доберёшься — полдюжины волосанов пристрелить придётся, никак не меньше. А оно нам надо? Да и лезть на верхотуру вашу…
Яцек пожал плечами и не стал настаивать. Егерь, как ни крути, прав — подъём на шестидесятые этажи Башни Федерации, где располагалась база «партизан», всякий раз превращался в физкультурный подвиг — в особенности, если визитёры с ног до головы увешаны оружием. Они и сами старались лишний раз не мотаться туда-сюда, предпочитая двух-трёхдневные дежурства на мосту, во главе очередной группы рекрутов.
Ноги-то — они не казённые.
— К тому же, надо дождаться ещё кое-кого. — добавил Бич. — Яська утром доставила письмо от Евы: она забрала Виктора от лешаков и к вечеру будет здесь. Если с дрезиной повезёт, конечно. Прежде чем что-то решать, надо уяснить, что там за гембель — а для этого надо бы расспросить её вдумчиво и со вкусом…
Поляк кивнул. Он, как и другие, срочно вызванные Бичом в Медицинский Сад по неназванному, но неотложному делу, гадал, чем всё это может обернуться для Леса и его обитателей. Выходило что-то несусветное и малоприятное.
Для экстренного «совещания» был целиком арендован трактир — разумеется, с согласия местного старосты. Обитателям селения настрого было запрещено приближаться к зданию — те, впрочем, особо и не протестовали. Бичу здесь верили, знали — если уж егерь затевает какой-то кипиш, то к тому имеются веские причины. Неспроста же он вместе с Чекистом и старостой озаботился выставлением по границе посёлка смешанных постов из местных охотников и «партизан», объявив, что в течение ближайших трёх дней ни один из чужаков в Медицинский сад не войдёт, а жителям, наоборот, не рекомендуется шляться лишний раз по окрестностям. Во избежание, как многозначительно пояснил командир «партизан», положив руку на кобуру с потёртым стареньким ТТ.
«Особый комендантский режим» (выражение того же Чекиста) тянулся уже двое суток и грозил захватить ещё столько же. Гостей набралось около дюжины: трое егерей, два представителя Сетуньского Стана, один из которых Глеб, едва-едва успевший оправиться от отравы, Татьяна с Егором, явившиеся сразу, как только получили вызов. Здесь же был Лёха-Кочегар, как полномочный представитель путейцев — его знаменитый паровоз отстаивался на импровизированном разъезде, устроенном прямо на мосту, чтобы не освободить внешний рельсовый путь для проходящих дрезин. Здесь же было и высшее командование «партизан» в лице Чекиста и Яцека, а так же две девушки: Майка, на чьём присутствии настоял сам Бич и Франа, категорически не пожелавшая вернуться после кровавых событий в «Армении» в безопасное Главное Здание МГУ.
Бич беседовал с каждым из прибывших по-отдельности, что, впрочем, мало прибавляло ясности. Все уже знали — из первых рук, от Франы и Глеба — о похищении сильвана с Пиндосом на ВДНХ, были знакомы с подозрениями касательно роли в этой истории обитателей Древобашни. И уж конечно, внимательнейшим образом ознакомились с сообщением Евы, пересланном с Соколиной Горы. Но вот что именно затеял Бич — оставалось только гадать.
Все присутствующие были более-менее знакомы друг с другом, некоторые даже довольно близко — и тем более странно было видеть в этом «избранном кругу» никому не известного человека. Незнакомец был одет, как самый обыкновенный барахольщик, однако множество мелких нюансов, недоступных глазу чужаков, но очевидных опытным лесовикам, выдавали в нем… нет, не ряженого, скорее уж, человека, который играет некую роль. Старательно выученную, отработанную в деталях, и к тому же, далеко не в первый раз — и всё же, роль. На осторожные вопросы о незнакомце Бич отвечал, что это его добрый знакомый, чьё присутствие на этой встрече решительно необходимо. Спорить с егерем никто не стал, ему виднее, но зарубку сделали все. Лес — он такой, приучает внимательно всматриваться в людей…