XI
Московский Лес,
Ходынская улица,
Нора.
— А говорила, передохнут! — Виктор повозился на стуле, устраиваясь по удобнее, и едва не облизнулся — на столе шипела, исходя аппетитными ароматами, монументальная, на дюжину яиц, глазунья с грибами и золотистым обжаренным на сале луком. Ева водрузила её на стол прямо в чугунной сковородке, большой, как трамвайное колесо. Пёс, сидящий рядом с хозяйским стулом, шумно втянул воздух чёрным кожаным носом.
— Это ты Вернеру спасибо скажи! — Ева щедро сыпанула на сковороду мелко порезанной зеленью из плошки и вытерла руки о передник. — Он, как получил твоё послание, примчался со своего конезавода и проторчал в Норе всё время, пока мы на Манхэттене приключались! Вот и за курами твоими драгоценными ходил, словно нянька, зерно им сыпал, воду менял — делать ему больше нечего…
— Небось, не перетрудился. — сказал Виктор. Он взял вилку и подцепил кусок яичницы. — А ты, зверюга, шёл бы на улицу! Нечего тут мне клянчить, всё равно не обломится!
Пёс состроил умильную морду, прижал уши и заколотил по полу хвостом: «Ты чего, хозяин, и в мыслях не было…»
— И как же такую вкуснотищу без водки есть? Абсолютно не понимаю…[74] — сказал Хранитель норы, отправляя первую порцию в рот. Пёс, не отрываясь, следил за его манипуляциями — вдруг хозяин всё же смилостивится? Или, к примеру, уронит кусочек на пол, и тогда можно будет вылизать доски с полным на то правом?
Надежда, как известно, умирает последней.
— Тоже мне, капитан Мышлаевский… — Ева состроила строгую мину, однако извлекла из буфета хрустальный графинчик и нацедила супругу стопку. — Вот, только больше не выпрашивай!
— Не буду. — пообещал Виктор. — Я вообще трезвенник, если ты не заметила.
Он сгрёб стопку левой, «лешачиной» рукой выдохнул, опрокинул единым махом. Пёс проводил стопку взглядом, тяжко вздохнул и, опустив до самого пола хвост, поплёлся, озираясь через плечо, к двери.
На этот раз не повезло…
— Ух-х! — Виктор причмокнул, закусывая водку хлебной коркой, обмакнутой в полужидкий желток, смешанный с салом. — Анисовая?
— Она самая. Шмуль прислал. — сообщила супруга. — Утром ходила на Белорусскую, там и забрала. И вот что ещё…
Она, чуть помедлив, выложила на стол запечатанный конверт. Виктор отставил стопку в сторону и засаленным ножом с трескомраспорол плотную тёмно-коричневую бумагу.
— От Бича. — сообщил он, пробежав глазами текст. — Просит в течение суток прибыть в Останкино.
— Зачем? — женщина выпрямилась, на лице её появилось тревожное выражение.
— Не пишет. Сказано только, что Трен собирает всех участников американского рейда.
— Раз друиды зовут — значит, точно что-то неотложное. Будем собираться?
— Ну, не знаю, не знаю… — Виктор покачал головой. — Тут в конце приписка: «Если, конечно, у вас нет других, более важных дел». Значит, не так уж и неотложно, верно?
— А у нас есть дела… более важные? — Ева села на стул и, не мигая, смотрела на мужа. Виктор покачал головой.
— Дела, не дела… знаешь что, а давай не пойдём? Обойдутся как-нибудь без нас, а с меня уже хватит приключений. Год будем теперь безвылазно сидеть в Норе!
И он решительно отправил письмо в пасть огромного, на половину стены, камина. — да и что за Хранитель такой, если то и дело шляется, неизвестно где? Раз поставили на это место — изволь сидеть на попе ровно, хранить…
— А выдержишь, дорогой?
Виктор отложил вилку, сгрёб жену за руки и притянул к себе, усадив на её колени. Ева не сопротивлялась.
— Ещё как выдержу! А чтобы у тебя не было ненужных поползновений… скажи-ка, в Лесу любой младенец рождается сильваном?
Она игриво сощурилась.
— Что ты задумал, старый греховодник?
Это с какого перепугу греховодник? — возмутился Смотритель Норы. — Жена ты мне, или где? И меню право…. И вообще, Яська уже намекала, что давно пора сделать ей братика!
Да я разве против? Ева вскинула руки, обнимая мужа за шею. — Я и сама давно мечтала, боялась только тебе сказать. А вдруг не захочешь?
— Я что, похож на идиота? — промурлыкал Виктор? Ещё как захочу…
Во дворе Норы, словно приветствуя решение хозяев, радостно залаял Пёс.
Московский Лес.
Москва-Сити,
Башня Федерации «Восток».
— Май, ты с нами поедешь? — спросил Чекист. Они говорили в большом холле, откуда вели двери в бывший кабинет Генерального, ныне занимаемый командиром «партизан». В самом кабинете было чересчур шумно — закладывали пеноблоками временную стенку, разнесённую кувалдой Мехвода. За широченным, во всю стену, окном, много лет, как лишённым панорамных стёкол, громоздился титанический, метров пятнадцать в обхвате, стебель древолианы. На нём возилась со своими желобами и тросами бригада подростков-водопроводчиков, брата и сестры Скайуокеров. Люк сейчас состоял в учениках у знаменитого на весь Лес Кузнеца, обосновавшегося на Новоандреевском мосту МЦК; его сестра, Лея, поддавшись на уговоры Евы (травницей ты всегда успеешь стать, а образование не помешает!) заканчивала подготовительное отделение МГУ и намеревалась поступать в колледж при Биофаке.
Девушка независимо пожала плечиком.
— Чего я там забыла? Сказано же, что ждут всех участников американской экспедиции, а вы меня не взяли, оставили здесь, пасти офисных обывателей…
— Ты отлично справилась! В голосе Чекиста угадывалась неприкрытая лесть. — Ты и Татьяна, разумеется. Сама подумай — а если бы червоточина оказалась не этой, как её… ана… ане…
— Анизотропной. — подсказала девушка. — Книжки надо читать.
— Во-во, анизотропной! Полезли бы оттуда ниггеры вперемешку с зомби — что бы тогда делали?
Так ведь не оказалась же?
— Кто ж знал…
Разговор зашёл в тупик — уже в третий раз с момента получения депеши от егеря. Чекист мялся, краснел, в общем, не находил себе места, и «научная руководительница» Офиса прекрасно это осознавала. И пользовалась, конечно — с утра она уже добилась от «начальства» выделения рабочей группы на обустройство лаборатории на семьдесят втором этаже, в чём раньше ей категорически отказывали.
— Ну, не хочешь — не надо. — сдался наконец Чекист. — Ежели что передать надо — говори, сделаю.
Майка задумалась.
— Пожалуй, что и надо. Егор, который Студент, ведь там будет?
Кудаж без него?
— Отдай ему список лабораторного оборудования. Шапиро обещал пдобрать, вторую неделю жду. Ладно, раньше не до того было — а сейчас что мешает?
Чекист кивнул. Бурная деятельность, развёрнутая Майкой в офисе и вообще здесь, на верхних этажах небоскрёбов Москва-Сити, была утверждена на учёном совете Биофака в качестве официальной исследовательской программы. Оно и неудивительно: впервые за много лет в Лесу обнаружилась территория, не подверженная действию привычных лесных напастей — эЛ-А и Зова Леса. Даже губительная Зелёная Проказа, поражающая жителей Замкадья, имевших неосторожность злоупотреблять лесными «порошочками», здесь довольно быстро отступала — на этот счёт у майки имелась целая исследовательская программа, затеянная при поддержки подруги Бича, Лиски. Девушка давно уже занималась устройством эмигрантов из-за МКАД, и по просьбе Майки помогла переправить в Офис несколько пациентов с особо тяжёлыми формами Зелёной Проказы. Учёные мужи, запертые в стенах ГЗ неумолимой Лесной Аллергией, нарадоваться не могли на её отчёты.
И вот ещё что… — Майка тряхнула головой. Чекист немедленно насторожился — обычно этот жест служил признаком принятого решения, расхлёбывать последствия какового события нередко доводилось ему самому.
— Уж не знаю, что вы там придумаете с «червоточиной» на Соколиной Горе, — заявила девушка, — а только так и знай: нашу я никому трогать не позволю. Стенку восстановили — ладно, а больше я ничего делать не позволю, пусть хоть с пулемётом приходят!
Чекист незаметно вздохнул — худшие опасения, похоже, сбывались. С пулемётом сюда, конечно, никто не придёт, но от этого не легче: если уж Майке попадала под хвост вожжа в виде очередной научной идеи — всё, сливай керосин…
— Да никто и не собирается…. — осторожно сказал он. — Она, «червоточина» в смысле, с той стороны ведь недоступна — а значит, и опасности никакой нет.
— Вот и пусть не суются тогда! — упрямо повторила Майка.
— А что ты задумала — объяснишь? Меня ведь спросят, если я такое заявлю.
— Так я вам и сказала!
И продемонстрировала командиру «партизан» кончик розового, остренького языка. Чекист безнадежно вздохнул.
«…ну что ты с ней будешь делать…»
Московский Лес.
Возле Главного Здания МГУ.
Прошло больше тридцати лет с тех пор, как волны Зелёного прилива, захлестнувшие Москву и другие мегаполисы по всему миру, докатились сюда — до монументального, Егор, Гоша, Мартин сидят в парке перед ГЗ. С ними Патрик-Пиндос. украшенного колоннадой и статуями парадного входа в ГЗ. Докатились — и замерли в какой-то сотне метров. Асфальт перед ступенями вспучился, потрескался, кое-где просел здоровенными промоинами. В трещинах пробивались тощие деревца — обыкновенные, не гротескно-гигантские представители мутировавшей флоры, — и даже восьмигранные бетонные вазоны для цветов стояли на своих местах, по периметру площадки. Сквер, в центре которого с пятидесятых годов прошлого века возвышался памятник архангелогородскому самородку, сохранил почти что первозданный вид — только вымахали вдвое против прежнего нарядные голубые ели, да буйно разрослись кусты сирени. Дорожки же, пересекающие сквер, остались практически нетронутыми — буйное разнотравье, прокормиться на котором могли бы стада слонопотамов с Крылатских холмов, пощадило старую брусчатку.
Егор постелил чистую тряпицу на камне, из которого был сложен бордют давным-давно пересохшего фонтана и скамейке, разложил на ней