По мере продвижения вперёд, записи становились взрослее, глубже. В шестнадцать Лесса влюбилась в молодого рыбака – с удивлением я узнала, что это был Марк, только начинавший тогда свой путь. Но отец посчитал его неподходящей партией и настоял, чтобы дочь прекратила с ним всякое общение.
«Отец говорит, что Марк не сможет обеспечить мне достойную жизнь, – писала Лесса. – Что он всего лишь рыбак, без образования и перспектив. Но разве это важно? Марк добрый, честный и так внимательно слушает, когда я читаю ему стихи…»
Через несколько страниц выяснилось, что Лесса подчинилась воле отца и прекратила встречи с Марком. А ещё через год в её жизни появился Тобиас Вейн – сын влиятельного купца, красивый, образованный, с утончёнными манерами.
«Тобиас такой галантный, – восторженно писала Лесса. – Сегодня он подарил мне томик стихов столичного поэта Лавриана. Сказал, что мой интерес к поэзии восхищает его. Отец очень доволен нашим знакомством, хотя старший Вейн, кажется, не столь воодушевлён».
Отношения с Тобиасом развивались быстро, и вскоре дневник пестрил записями о совместных прогулках, подарках, поцелуях украдкой и мечтах о свадьбе. Лесса была по уши влюблена, и, судя по её записям, Тобиас отвечал ей взаимностью. По крайней мере, на словах.
Но по мере продвижения к более свежим записям, тон дневника менялся. Лесса всё чаще упоминала о странностях в поведении Тобиаса: он мог исчезнуть на несколько дней без объяснений, избегал знакомить её со своими друзьями, уклонялся от разговоров о конкретных сроках помолвки.
«Иногда мне кажется, что Тобиас не совсем искренен со мной, – писала девушка год назад. – Вчера я случайно услышала, как он говорил с отцом. Они не знали, что я в соседней комнате. Отец сказал что-то о том, что 'Вейны не потерпят мезальянса', а Тобиас ответил, что 'уладит всё, когда придёт время'. О чём они говорили? Неужели его отец против нашего брака?»
Дальше – больше. Лесса начала замечать, как меняется поведение Тобиаса по мере ухудшения дел в лавке её отца. Он стал реже приходить, его подарки стали скромнее, а разговоры о будущем всё более уклончивыми.
«Отец серьёзно болен, а дела в лавке идут всё хуже, – писала Лесса за месяц до смерти Харлона. – Сегодня пришлось отказаться от нового платья, которое я хотела заказать к весеннему балу. Когда я сказала об этом Тобиасу, он странно посмотрел на меня и заметил, что, возможно, мне не стоит идти на бал вовсе. 'В твоём положении это было бы неуместно', – сказал он. В каком ещё положении? Неужели для него так важно моё материальное состояние?»
Последние записи были самыми горькими. После смерти отца и окончательного разорения лавки, Тобиас практически исчез из жизни Лессы. Не было ни писем, ни визитов соболезнования. А когда она сама пришла в дом Вейнов, дворецкий сообщил, что «молодой господин уехал по делам в столицу на неопределённый срок».
«Я всё поняла, – писала Лесса дрожащим почерком. – Он просто забавлялся мной, пока я была дочерью успешного торговца. А теперь, когда я никто – нищая сирота с долгами – я больше не интересую ни его, ни его семью. Всё кончено. Моя жизнь разрушена».
Это была последняя запись в дневнике. Сделана она была за три дня до того, как Лесса бросилась со скалы.
Я закрыла дневник, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Боль настоящей Лессы ощущалась так остро, словно была моей собственной. Бедная девочка, доверчивая, романтичная, неготовая к жестокости жизни.
А ещё я испытывала гнев на Тобиаса – холодного, расчётливого эгоиста, разбившего сердце влюблённой девушки. И теперь он пытался вернуться, делая вид, что всегда любил её! Лицемер.
Но была в дневнике и другая, не менее важная информация. Оказывается, Лесса и Марк были знакомы гораздо дольше, чем я думала. И между ними была симпатия, подавленная волей отца. Интересно, помнил ли Марк об этом юношеском увлечении? Или для него это было давно забытой историей?
Продолжая перебирать бумаги, я наткнулась на ещё одну интересную находку – письмо, адресованное Харлону от какого-то Джеремайи Фолсома, датированное прошлым летом. Развернув его, я начала читать:
«Дорогой Харлон, должен сообщить тебе, что мои подозрения подтвердились. Морган действительно сотрудничает с контрабандистами из Южных островов. Товары поступают через порт Дримхейвен, затем перегружаются на малые суда и доставляются в укромную бухту в трёх милях к югу от Мареля. Там их встречают люди Моргана, среди которых, я почти уверен, есть и молодой Вейн.
Я собрал достаточно доказательств, чтобы представить дело королевским таможенникам, но нам нужно действовать осторожно. Морган имеет связи при дворе, и если он узнает о нашем расследовании раньше времени, мы оба можем серьёзно пострадать.
Встретимся, как договаривались, через неделю в таверне «Морской конёк» в Дримхейвене. Никому не говори о нашей переписке, особенно своей дочери. Чем меньше она знает, тем безопаснее для неё.
Твой друг, Джеремайя».
Я перечитала письмо дважды, не веря своим глазам. Олдермен Морган – контрабандист? И Тобиас Вейн каким-то образом замешан в этом? Это объясняло бы многое – почему Харлон так настойчиво предостерегал дочь от связи с Тобиасом, почему между ним и олдерменом возник конфликт, почему дела лавки так резко пошли под откос после ссоры с Морганом.
Но что случилось с этим Джеремайей и его доказательствами? Удалось ли Харлону встретиться с ним перед смертью? И если доказательства существуют, где они сейчас?
Внезапно я осознала, что держу в руках взрывоопасную информацию. Если Морган узнает, что мне известно о его тёмных делах, он не остановится ни перед чем, чтобы заставить меня молчать. А если замешан ещё и Тобиас…
Я аккуратно сложила письмо и спрятала его вместе с дневником Лессы в потайной карман моего платья. Нужно было тщательно всё обдумать, прежде чем решать, что делать с этой информацией.
Глава 12
Весна в Мареле всегда была переменчивой – солнечные дни внезапно сменялись проливными дождями, а тёплые ветры уступали место холодным порывам с моря. Но в этом году капризы природы превзошли себя. В последнюю неделю апреля на город обрушился шторм невиданной силы.
Я проснулась от оглушительного грохота. Ставни на окнах дребезжали, пытаясь сорваться с петель, а крыша стонала под напором ветра и ливня. Наскоро одевшись, я выглянула в окно и ахнула от открывшегося зрелища. Улицы превратились в стремительные потоки воды, унося мусор, обломки досок и черепицу, сорванную с крыш. Небо заволокли тяжёлые свинцовые тучи, придавая миру зловещий сумрачный оттенок даже в утренние часы.
Спустившись вниз, я обнаружила, что вода просачивается под дверь лавки, образуя лужу у порога.
– Эмма! – позвала я. – Неси тряпки и ведра! Нас заливает!
– Святые небеса, госпожа! – Старушка появилась с перепуганным лицом, держа в руках стопку тряпок. – Такого шторма не было уже лет двадцать!
Мы принялись лихорадочно заталкивать тряпки в щели под дверью и окнами, вычерпывая воду вёдрами. Но едва справившись с одной проблемой, обнаружили новую – крыша протекала в нескольких местах, и вода капала прямо на прилавок с товаром.
– Нужно спасать рыбу и лёд, – решила я. – Перенесём всё в погреб, там пока сухо и прохладно.
Следующий час мы с Эммой поднимали тяжёлые ящики с рыбой и льдом, спуская их по крутой лестнице в подвал. Мирта, пришедшая несмотря на непогоду, помогала расставлять посуду под протечками и менять наполнившиеся ёмкости.
– А что с рыбаками? – спросила я, когда основное имущество было спасено. – Они же должны были выйти в море ещё затемно.
– Не знаю, госпожа, – покачала головой Эмма. – Надеюсь, успели вернуться, когда увидели грозовые тучи. Хотя если они ушли далеко в море…
Она недоговорила, но я поняла невысказанное. Рыбацкие лодки были лёгкими и маневренными, но в сильный шторм даже самое крепкое судно могло не выстоять против ярости моря.
– Марк, – прошептала я, чувствуя, как внутри всё холодеет от страха. – Он говорил вчера, что собирается проверить новые места лова… Это далеко от берега?
– Не знаю точно, госпожа, – Эмма явно старалась меня успокоить. – Но Марк опытный моряк. И никто в Мареле не знает море лучше него. Если кто и сможет пережить такой шторм, то только он.
Её слова не принесли облегчения. Я знала о коварстве моря – и как Валентина, выросшая в приморском городке, и как Лесса, прожившая всю жизнь в Мареле. Никакое мастерство не гарантировало спасения от по-настоящему сильного шторма.
Около полудня дверь лавки распахнулась, впуская порыв ветра и дождя вместе с высокой фигурой в промокшем плаще. Сердце моё подскочило, но это был не Марк – в лавку ввалился Гидеон, один из наших рыбаков.
– Госпожа Хенли, – выпалил он, срывая мокрый капюшон. – Беда! Четыре лодки не вернулись с утреннего лова. Среди них и Марка.
– Может, они просто укрылись где-то, пережидают бурю? – с надеждой спросила я, чувствуя, как у меня подкосились ноги, и я была вынуждена схватиться за прилавок, чтобы не упасть.
– Возможно, – кивнул Гидеон, но в его глазах читалось сомнение. – Вдоль побережья есть несколько бухт, где можно перетащить лодки на берег. Но сейчас море так разбушевалось, что даже в бухтах опасно. К тому же – он замялся, – Марк уходил в Акулью впадину. Это открытое море, там негде укрыться.
Я ощутила, как земля уходит из-под ног. Марк в открытом море, во время сильнейшего шторма за последние двадцать лет! Да ещё и в месте под названием «Акулья впадина», которое звучало зловеще даже в хорошую погоду.
– Что мы можем сделать? – спросила я, стараясь говорить твердо.
– Немногое, – честно ответил Гидеон. – Сейчас выйти в море – самоубийство. Даже спасательная лодка гавани не рискует. Остаётся только ждать и молиться, чтобы шторм утих до ночи.
– А если не утихнет? – мой голос дрогнул.
– Тогда… на рассвете организуем поисковые группы. – Не сразу ответил Гидеон, отведя взгляд. – Пройдём вдоль всего побережья. Если лодки выбросило на берег, мы их найдём.