— Как это не у кого? — оживилась дочка. — Анчутки могли этого зверя видеть, и говорить они умеют немножечко. Спросим?
Глава 7. Дитя не спит…
Анчуток приманила Альбинка. В ход пошли новые поделки и угощения.
Завтракали блинчиками с вареньем, их же в обмен на сведения и предложили.
Самобранка напекла им изумительных блинов. Были эти блины пышны и в меру сладки. Чуть кисловаты, но без ожидаемой от лосиного молока горечи…
Анчутки поэтому не таились. Пришли и с интересом рассмотрели след, красноречиво при этом принюхиваясь (не к следу, к еде).
Рассмотрев, закачали плешивыми головками, защелкали клювиками:
— Ай-ай-ай. Тц-тц-тц…
— Чей это след? — потребовала объяснений Санька. — Кто его оставил?
— Это — мать, — крякнул самый большой анчутка.
— Лесная… — подхватил тот, поменьше, что стоял с ним рядом.
И все остальные, а собралось их около двадцати, загалдели на разные голоса:
— Мать. Мать! Ма-а-а-ать…
— Какая еще мать? — с трудом перекрикнула шумную мелюзгу Санька. — Что значит — «мать»?
— Лесная мать! Лесная… Самая что ни на есть!
— Почему ее все боятся? Она страшная? — вклинилась в разговор Альбинка.
— Нестрашная! Нестрашная! — затараторили анчутки наперебой. — Мы не боимся. Совсем не боимся. Что она нам? — Захрабрились. — А ничего она нам!
Прозвучало это убедительно и довольно уверенно.
Санька задумалась. Маленькие анчутки не боятся ту, от одной поступи которой большие клыкастые волки трясутся, словно напуганные щенки. Как такое возможно?
Она решила немедленно это выяснить:
— А заблудни ее почему боятся?
— Потому что мать их не любит, — донеслось в ответ. — Заблудни путников в лесу с дороги сбивают, в чащу заводят. Пойдут дети в лес по грибы, по ягоды, а иные заблудни нехорошие их с тропинки сведут. Бывает! — Анчутки осуждающе защелкали языками, покосились на Стрелка и Белку. — Мать этого не любит. Мать сердится. У матери когти. Мать как прыгнет! Как схватит! Если кого из заблудней поймает — задерет.
— И вы так делаете? — Санька строго взглянула на волков. — Детей в лесу обижаете?
Оба зверя, стоя поблизости и внимательно слушая, ловили каждое слово. На вопрос о своем возможном негодном поведении замотали что есть сил головами — не делаем, мол. Что ты! Не такие мы.
— Эти так не делают, — поручилась за Белку и Стрелка Санька.
— Делают, не делают — матери все равно, — сообщили анчутки. — Для матери все заблудни на дно лицо. На одну морду. Поэтому если поймает, разбираться не будет — и задерет!
— Ох-х, дела! — вздохнула Санька. Ситуация немного прояснилась, но проще не стала. — Как хоть зовут ее? Мать эту вашу?
Анчутки развели перепончатыми лапками, переглянулись друг с дружкой, в надежде, что хоть кто-то из них сумеет ответить на поставленный лешей вопрос.
— Мать давно в лесу живет. И никто ее по имени не зовет… — выдали наконец нестройным хором.
— Зовут… Зовут… — прокаркал вдруг кто-то сиплым старческим голосом.
Из-за гудящей толпы вышел весьма пожилой, весь седенький анчутка. На ногах он стоял неровно, кособочился и подрагивал. Опирался на палочку сучковатую.
Санька подступила к нему, присела напротив, чтобы не смотреть на старичка сверху вниз. Невежливо как-то…
Анчутка поманил ее белой лапкой. Склонись, мол, чтоб другие не подслушивали. Пролопотал на самое ухо:
— Арысь-поле…
— Кто? — переспросила Санька.
Она не слышала похожих названий… или имен. Если сирины и алконосты с единорогами всякими встречались на картинах и в сказках, то про эту… «рысь-поле» ей ничего прежде не попадалось.
Неожиданно из чащи донесся собачий лай, увлеченный и отчетливый. Басовитый, с густым эхом — вряд ли снова сойка дразнится. Анчутки как по команде прыснули в стороны и моментально попрятались, кто под домом, кто в кустах, в дырах, сквозящих под корнями деревьев.
Точно так же будто по отданному кем-то приказу, встали перед лешей оба волка, загородили ее своими спинами от невидимой в зарослях угрозы.
Тревога витала вокруг.
Мгновенно уловив повисшее в воздухе напряжение, Санька шикнула на ничего не понимающую Альбинку:
— А ну, живо в дом! Бегом! И дверь закрой!
Сама подхватила посох, вперилась немигающим взглядом в гущу колышущейся зелени.
Застыла в нервном ожидании.
Монстр вылетел на поляну неожиданно, оборвав цепочку нестройных Санькиных мыслей в единый миг. Похожий на легавую, черный как деготь, с углями глаз, адски-алых, тлеющих, словно остатки пламени в затухающей печи. Гигантская «собака Баскервилей», жуткая даже в дневном свете, размером крупнее любой знакомой Саньке большой породы. С телка не в переносном, а в прямом смысле слова.
Волки вздыбили шерсть еще сильнее, задрали палками хвосты.
Не боятся.
И злы.
Очень злы!
Впрочем, заявившееся на полянку чудище тоже особо не смущалось. Раскрыв гигантскую пасть, оно громогласно гавкнуло и кинулось на заблудней. Те не заставили себя ждать — ринулись навстречу. Белка на полном скаку сшиблась с адской легавой грудь в грудь, будучи легче, отлетела в сторону, перекатилась, визжа, в пыли…
Стрелок подскочил вторым.
Оба зверя, волк и адская собака, вскинулись на дыбы, схлестнулись, упали сцепившись и покатились по двору бешено рычащим клубком. Спустя мгновение в драку снова вступила Белка…
Санька застыла на несколько секунд, огорошенная происходящим.
— Мама, сделай что-нибудь! Помоги им! — Альбинкин перепуганный голосок вывел из ступора.
Дочка так и не закрыла дверь и теперь наблюдала из-за нее за происходящим, округлив глаза…
Посох со свистом рассек воздух, готовясь опуститься на хребет жуткой псины, рвущей ухо несчастному Стрелку, но прикоснуться к черному хребту не успел — с кристалла в навершии сорвался пучок белых молний и прошил насквозь напавшего на заблудней монстра. На секунду его тело подсветилось изнутри, став полупрозрачным, как рентгеновский снимок, а потом ком из сражающихся животных резко распался. Волки отскочили в одну сторону, «собака Баскервилей» отпрыгнула в другую, закрутилась на месте, щелкая мощными челюстями и пуская изо рта дым, после чего, скуля и воя, бросилась прочь с места битвы.
Вдали — по Санькиным прикидкам прилично за озером — загробно и глухо пропел рог. Далеким эхом раскатился лай еще нескольких собак.
Где-то там шла охота.
Звуки постепенно удалились и растворились в шорохе леса.
Все дальше и дальше на северо-запад удалялся рог, пока звук его окончательно не стих…
Волки подошли, виляя хвостами, сели у ног. Из их ран, полученных в бою, текла не кровь, а что-то прозрачное, чуть желтоватое, клейкое и липкое похожее то ли на древесную смолу, то ли на березовый сок.
Санька с осторожностью направила посох на рваное ухо Стрелка. Перекушенное монстром, оно жалкой тряпочкой свешивалось набок. С навершия посоха сорвалась тонкая струйки зеленых магических искр, осыпалась на рану блестящей пудрой, и под ней тут же стало заживать…
Альбинка, осмелев, выбралась на ступени, помахала кулаком вслед сбежавшему псу-монстру.
— Ух, мы тебе! Только сунься сюда, мама тебе покажет! Мама тебя магическим посохом побьет!
— Не побьет, а заколдует… так, кстати, почему ты не ушла в дом, Аль? А если бы что-то пошло не так? — пожурила дочку Санька. — Впредь слушайся меня, пожалуйста, в подобных ситуациях…
Столкнувшись с новой напастью, Санька не стала больше тянуть и связалась с Ярой. Кристалл в навершии посоха, подкрепленный магией волшебного договора, и как передатчик сработал исправно. Связь с начальством настроилась быстро. Жаль, выяснилось, что для долгих разговоров этот способ не пригоден.
Яра обещала быть к вечеру, а там уж и поговорить.
Слово свое она сдержала.
До приезда ведьмы Санька вела себя крайне осторожно, прислушивалась к каждому звуку. Она постоянно поглядывала на заблудней — не беспокоятся ли? Иногда ей мерещился вдалеке за озером то вой рога, то песий лай…
То даже человеческая речь…
Один раз лай раздался отчетливо и близко, но, к счастью, это оказалась лишь озорная сойка.
Во время работы в оранжерее нашлась поспевшая золотистобокая тыква. Санька срезала ее, чтобы приготовить на обед. Вспомнился горячо любимый дочкой рецепт тыквенного крема со сливками и сахаром. Простое и вкусное лакомство: варишь очищенные дольки тыквы, а потом взбиваешь их в блендере со сливками и сахарным песком до консистенции густой пены.
Интересно, самобранка такое умеет?
Вот только сливок нет…
В итоге Санька и волшебная скатерть сошлись на прозаичных тыквенных оладьях.
Тоже вкусно.
Немного оставили Яре.
Ведьма явилась перед самыми сумерками, усталая и загруженная. Санька чуть ли не с порога рассказала ей о нападении жуткого пса и про охоту, звучавшую вдалеке.
— Что тут вообще происходит?
— Браконьеры, — мрачнея, ответила Яра. — Вот же проклятье! Их еще не хватало… Собака, говоришь, к самому дому подошла?
— Вот здесь стояла. Как ты сейчас передо мной стоишь. — Санька указала под ноги Яриной лошади, к поводу которой уже тянула руки Альбинка. — И собакой эту жуткую тварь я бы с большой натяжкой назвала…
— Дважды проклятье! — Ведьма зло закусила нижнюю губу. — Зачарована была твоя собака… А пес-монстр под сильными чарами может быть лишь у тиранийцев, это их отличительный знак. Все указывает на то, что браконьеры из соседней Тирании уже воткнули зубы в этот лес. Одного не пойму: почему ты услышала их рог на северо-западе…
— А где должна была? — поинтересовалась сбитая с толку Санька.
— Ближе к югу, — раздалось в ответ. — А на северо-западе отсюда лежат земли герцогства Корн. Там тиранийских браконьеров не любят, гоняют обычно.
— Понятно, — закивала Санька, хотя на самом деле было не так уж понятно. Поэтому она уточнила: — Как мне теперь быть с безопасностью дома, если на его территорию проникают все, кому не лень?