Заблудни позвали настойчивее. Заскулили громче.
— Сейчас иду…
Повисшую в домике тишину нарушил тихий скрип половицы, на который отозвалась сонным голоском Альбинка.
— Ма-а-ам, чего там? — Она зевнула и села на постели, не открывая глаз. — Уже утро?
— Да, Аль, утро.
— Вставать надо?
— Ага, — ответила Санька, решая, что делать дальше.
Заблудни явно хотели показать ей что-то важное. За недолгое время общения с ними, Санька поняла, что эти волки гораздо сообразительнее самых умных земных собак, и коммуникативные навыки по отношению к человеку развиты у них совсем неплохо.
Вот только как быть дальше?
От мысли, что Альбинку придется оставить одну, в желудке собрался неприятный комок. Мозгом-то Санька понимала, что нельзя постоянно, двадцать четыре часа в сутки, находиться рядом с дочкой, но мысли о визитерах, навещающих их дом практически каждый день, заставляли материнское сердце болезненно сжиматься. Какая еще страшная собака решит заявиться к ним? Или магическая зверюга? Или исполинская птица? Как поведет себя с ними Альбинка? Вряд ли испугается. Решит познакомиться, чего доброго — это еще хуже…
А кроме Альбинки теперь еще один дополнительный ребенок в кресле вон лежит…
И браконьеры эти!
Яра, конечно, зачаровала домик и территории вокруг, но кто знает, вдруг там тоже сильные маги найдутся? Проберутся, чего доброго, в их уютный лесной уголок. Что в таком случае делать?
Не-е-ет! Санька еще не научилась доверять этому миру. Еще не почувствовала себя в нем полноправно, уверено, полностью свободно.
Неутешительные мысли лезли в голову одна за другой…
— Мам, ты куда-то пойдешь? — громко спросила Алька, заявляя: — Я с тобой. Только кофточку одену…
— Надену, Аль, — на автомате поправила Санька. — «Одеваем Надежду, надеваем одежду». Помнишь, что тебе Елена Станиславовна на подготовишке объясняла?
— Угу, мам… — промычала в ответ Альбинка. — Так куда мы идем-то?
— За заблуднями, — придумала альтернативу зачастившему в речи «не знаю» Санька. — Они что-то нашли и хотят показать.
— Они умные, — заулыбалась Альбика, одеваясь торопливо. — Думаю, они что-то полезное отыскали. Вдруг клад, мам?
— Хорошо бы, — честно ответила Санька.
— А если клад, то можно немного золота и рубинов себе в копилку отложу, чтобы лошадку на них купить?
— Можно.
Санька нашла на полке с вещами длинный вязаный шарф, соорудила из него подобие слинга и положила туда подкидыша. Оставить младенца она тоже не решилась. Вдруг чары внезапно спадут, и ребенок заплачет или упадет?
В общем, собрались.
Вышли.
Волки повели в чащу, где, спустя пять минут, под ногами возникла незнакомая извилистая тропка. Она то вспархивала на крутины, поросшие мхом и молодой еловой порослью, то падала вниз, в овражки с рыхлым дном, влажным и скользким от сочащихся из-под земли ключей.
В этом направлении они с Альбинкой еще не ходили, оказывается.
Санька поймала себя на мысли, что, будучи лешей, лес свой она еще не знает от слова «совсем». Наверное, и одной десятой всех угодий пока не обошла.
Даже сотой.
Надо будет исправить. Только как все успеть? Она пока что с оранжереей и огородом-то едва справляется.
А тут целый лес.
Тропинка истончилась, стала почти невидимой. Жесткая травка чередовалась с мшистым ковром в черничных россыпях.
Волки бежали друг за дружкой нос в хвост.
Лес сгустился, стал сырым — у Саньки промокли ноги. У Альбинки, скорее всего, тоже, но она не жаловалась, наоборот, смотрела вокруг с любопытством и восторгом.
— Мам, тут как у бабы Ани.
Анна Матвеевна, Санькина свекровь, жила в Карелии, чуть севернее Петрозаводска. Андреев отец был лесником в охотничье-рыболовном хозяйстве. Жили мужнины родители в деревне на берегу озера и предыдущим летом забирали Альбинку к себе на две недели — Санька тогда взяла несколько подработок и неплохо заработала. Денег хватило на скрипку для музыкальной школы, оплату школьной подготовишки и дополнительные занятия с учительницей музыки…
— Да, природа тут необычная, — согласилась Санька. — Где-то ближе к нашему северу, где-то к средней полосе.
Едва заметная тропа вильнула круто.
Белыми столбами замельтешил перед глазами березняк. За ним круглыми кочками с ситником обозначилась болотина.
Тропа вновь проступила четко, теперь совершенно мокрая. Серая пахучая грязь залепила обувь. Поднялись по сторонам завораживающе прекрасные столбики дикой северной орхидеи — ятрышника. Лилово-розовые, в темных леопардовых пятнах цветы были непривычно большими, почти как у тропической родни.
— Мама, смотри, какой цветочек прекрасный! — громко восхитилась Альбинка. — Мы рвать его не будем.
— Правильно, доченька. Все северные орхидеи в основном краснокнижные.
— Тут тоже краснокнижные?
— Не знаю. Хотя какая разница, Аль? Не краснокнижные тоже бездумно рвать не нужно. Растут — и пусть растут.
— И пусть растут, — радостно согласилась дочка. — А мы, лешие, охранять их будем.
Они шли вперед сквозь растительное буйное колыхание, и все кругом полнилось жизнью.
Приболотный мир наряжался в розовато-лиловые тона: цвел фиолетово дербенник, развешивался кремово-сиреневыми сережками горец, топорщила вверх пирамидки из сизых пушистых шариков блошиная мята…
Альбинка нашла зреющую морошку и потянула в рот, приговаривая с восторгом:
— Мам, а морошка с малиной похожи.
— Так родня они, — отозвалась Санька, подтягивая узел шарфа-слинга. — Одного рода и семейства.
— Тут точно как у бабы Ани, — проглотив все добытое, сообщила дочка. — И красота такая же.
Но Саньке было не до красот. Она только на секунду склонилась к кочке, обвязанной шартрезовыми лохматыми жгутиками созревшей шикши, чтобы сорвать и засунуть в рот ягодку-бусинку со вкусом крепкого сладкого черного чая, прохладную и горьковатую.
Сверкнули впереди искры очеретника, растопырившего длинные лепестки-лучики, зеленые на концах и серебристые у основания. Сабельник разбавил их нежную бледность багровыми хищными звездами с игольчатыми шариками по центру. Белые раковины белокрыльника с золотистыми «колосками» внутри выглянули из темной воды.
Вода…
Она подступила к самой тропе, шоколадно-черная, как крепкий кофе.
— Иди-ка сюда, Аль. Дай руку, — позвала Санька.
Впереди начиналось болото.
Настоящее, опасное, непредсказуемое. Знакомые растения, пряча в своем сочетании особый предупредительный код, красноречиво сообщали: впереди трясины, будь осторожна и внимательна, как никогда, ибо в болоте повсюду обман.
Под нежными ли кроличьими хвостиками пушицы, в аировых ли зарослях, еще ли где-то…
Ступишь неудачно — и все.
И только водья — черное око глядящей в небо бездны — будет с тобой честна. Откроется тебе во всей своей жуткой красе. Поманит в глубину, приглашая присоединиться ко всем предыдущим…
…канувшим.
— Мам, смотри, какая поляночка красивая, — восхитилась Альбинка и попыталась рвануть к светлому прогалу, окольцованному хороводом чахлых «мангровых» берез.
А в прогале — лужок, зеленый, чистенький, будто только постригли его газонокосилкой. Весь в незабудочках, там и тут желтые фонарики купавок понатыканы, так и ждут, что кто-то разляжется меж ними отдохнуть.
— Стой! — Санька рявкнула так громко, что оба заблудня поджали от неожиданности хвосты и обернулись с тревогой.
— Ты чего ругаешься, мам? Я ж не безобразничаю? — обиделась на резкий тон Альбинка.
— Я не ругаюсь. Прости, Аль. — Санька крепче сжала дочкину руку. Указала пальцем на лужок, произнося: — Помнишь, что баба Аня перед отъездом, когда чай пили, нам рассказывала? Как люди тонут?
— Ой, помню… — нахмурилась Альбинка и опасливо поежилась. — Там провалишься, да?
— Да.
Санька пристально оглядела безупречное пространство лужка.
Вот он — главный обман болот, самый нежданный и смертоносный.
Чаруса, что прячет под травянистой зеленой шкуркой вечно голодную бездну, как охотник звероловную яму. Сверху полянка в цветах, а ступи на нее — полетишь в жадную пасть болота, на самое дно, в неохватный его «желудок», хранящий в своих глубинах сотни, тысячи таких же беспечных жертв.
Чаруса, как прожорливое болотное божество, проглотит всех и не подавится…
— Стрелок, Белка! — разволновалась за волков Альбинка. — Будьте осторожнее. На травку не ходите.
Заблудни и сами прекрасно знали, куда можно идти, а куда нельзя. Обогнули коварную топь по большой дуге, проследили, чтобы мать и дочь прошагали за ними на проступивший впереди бревенчатый настил.
Обустроенная дорога через болото — гать — тянулась вдаль, насколько хватало глаз, надежная на вид. Сложили ее из распиленных на несколько частей стволов, пригнанных друг к другу прочно и ладно, отороченных по краю березовыми и сосновыми бревнами.
Санька с Альбинкой прошли по ней с километр, после чего свернули с основного пути на тонкий отрост, заложенный в две доски. Эта новая худосочная тропка увела в густые заросли рогоза, высокого, в полтора Санькиных роста.
Теперь мать с дочерью шли, будто в лабиринте. Лихие повороты тропы, а по обеим сторонам тростниковая стена — ничего за ней не видно.
После очередного крутого витка пути, настил вытянулся в прямую линию и вскоре уперся в каменистый берег поросшего разноцветным ягелем острова. В центре его росли худощавые сосны, малохвойные, все седые от разросшегося по ветвям лишайника. За соснами кустились крушины в черных ягодках и серебристые округлые ивы.
Заблудни встали в стойку перед самым густым кустом: как охотничьи псы подогнули переднюю лапу, вытянули шеи и хвосты параллельно земле.
Белка поставила торчком уши и тихо зарычала, предупреждая о чем-то.
Санька приблизилась к заблудням, отследила их напряженные взгляды и вздрогнула от неожиданности. Из-под серебристого ивового шатра выглядывал наружу мысок испачканного грязью кожаного сапога.