И ветер, холодно-тревожный, качнул верхушки елок этим мыслям в такт.
После была ярмарка. Та самая, на которую Яра пообещала свозить Саньку лично.
Слово ведьма сдержала.
Прослышав про ярмарку, Альбинка очень обрадовалась, но тут же расстроилась, узнав, что ее с собой не берут.
— Первый раз я поеду одна. Все узнаю, разведаю, проверю, — объявила ей Санька не терпящим возражений тоном. — Мне так будет спокойнее.
— Ладно, — смирилась девочка. — Только привези мне с ярмарки что-нибудь классное.
— Привезу.
Санька очень нервничала. Это было первое ее крупное погружение в так называемый «людской» мир. Прежде они с Альбинкой жили в лесу и лесом. И друг дружкой. Из местных с ними общалась сперва только Яра. Позже — Биргер. В общем-то — все.
И тут…
— Это просто ярмарка в небольшой деревне, — успокаивала лешую ведьма. — Там народу не так уж много. Да и не обратит на тебя никто внимания. У тебя же плащ. Все будут сквозь смотреть, не замечать — радуйся, если ноги не оттопчут…
Ведьма сидела на кожаном диванчике добытой где-то нарядной двуколки. Верная Головешка рысью катила повозку по витой дорожке-проселке.
Чем дальше они отъезжали от дома, тем больше попадалось в лесу сухостоя. Санька смотрела на него и думала, что надо бы тут все почистить, проредить.
Яра предупредила, что дальше будет торфяник с такой сушью, что в знойное лето может возгореться от одной только жары, а потом долго пылает, как гномий горн, под землей и даже дождями не гасится.
Санька думала — надо будет вырыть тут противопожарную траншею. Глубокую. Дойти до негорючего песчаного слоя, и лишь тогда выдохнуть спокойно…
За торфяниками тянулось длинное бурое озеро с торфяной же водой. Цвет у него был, как у крепкого кофе, насыщенный и непроглядный. Почти без глянца.
В воду низвергались водопады ив, и гладкие камни, поблескивая, отражали солнце внезапными гранями. Кувшинки, кремовые и розовые, стелились звездным небом по центру озера. Меж них, как белые лайнеры, плыли, можно рассекая воду, два лебедя.
Чуть поодаль от лебедей теснилась стайка уток. Мать привела свой выводок поплавать. К концу лета птенцы выросли, и теперь их от взрослой утки было почти не отличить. За лето набрали вес и встали на крыло. Интересно, они здесь еще перелетные?
Санька вспомнила своих, городских уток, приноровившихся зимовать в сквере неподалеку от булочной, где все проходящие их непременно кормили и фотографировали…
У берега, там где двуколка лихо наклонилась набок, проходя крутой поворот, серой статуей застыла цапля.
Дорога пошла вверх на скалу, перевалила через каменный хребет и плавно стекла в долину. Там, как веселые и яркие грибные шляпки, рассыпались среди садов маленькие домики.
Двуколка запрыгала по неровной дороге, разбитой сотнями колес.
Домки вблизи оказались по большей части деревянными. Крыши на них были крыты железом и ярко крашены. Заборы стояли невысокие, с редким штакетником — скорее от скота, чем от воров.
Вся окружающая пастораль выглядела мирно и празднично.
Ярмарка.
Для подобных мест это целое событие: приедут люди, привезут товары, себя, как говорится, покажут да на местных посмотрят.
Ряды располагались в центре деревеньки, на круглой площади. Чуть дальше, уже на поле, за окраиной, стояли пестрые дорожные шатры и паслись распряженные лошади.
Пахло мясной похлебкой, выпечкой и дымом.
Народа на ярмарке было приличное количество.
Яра первая нырнула в толчею, позвала Саньку:
— Не отставай.
— Стараюсь.
Еще перед выездом ведьма выплатила лешей всю сумму за первый отработанный месяц. После посещения родного мира и обмена золотых на рубли, Санька поняла, что жалование у нее теперь очень даже достойное. На такое жить и жить.
Выдав положенное, ведьма добавила еще золотой, объяснив это тем, что лешая не должна была тратить собственные финансы на закупку саженцев для леса. Это отдельная статья расходов.
Санька стала отпираться:
— Не нужно…
— Нужно! — настояла ведьма.
Пришлось взять.
Ярмарка поглотила их, затянула в свой шумно-балаганный водоворот. Вокруг торгуются, любуются, проносятся мимо, спорят, смеются, шумят.
Яра поясняет негромко:
— Вон полукровки. Ты вроде посмотреть на них хотела? Те, зеленокожие, потомки гоблинов, приехали из Эратты. А вот те, с волосами как шелк и глазами как миндаль — бывшие эльфы…
— Здесь и эльфы есть? — восхитилась Санька.
— Были. В Эратте и Керре, — пояснила ведьма. — Это, пожалуй, самая странная земля из граничащих с Либрией. — И позвала: — О! Пойдем-ка туда…
Сквозь толчею они протиснулись к торговому ряду, составленному из трех кибиток-вардо, густо расписанных золотом и серебром по сочной зелени. По бортам висели ковры и украшения из раковин, самоцветов и жемчуга. Смуглые женщины в пышных юбках спускали с кибиток раскладные столы, к которым уже выстраивалась очередь.
— Кто они такие? — тихо спросила Санька.
— Гипси, кочевой народ, что приходит из пустыни у южной границы Либрии. Кстати, их магия чем-то похожа на твою, — заметила ведьма.
— В каком смысле? — Санька невольно оглядела себя.
— В том, что у гипси она тоже спонтанная, природная… — Яра задумалась, подбирая слова для объяснения. — Я ни разу не видела их детей в магических учебных заведениях. Они не пользуются сложными заклинаниями, а часто и заклинаниями вообще. Ладно, пойдем отсюда. Товары, привезенные гипси, конечно, завораживают, но нам они вряд ли сейчас пригодятся. Все эти броши, пряжки, бусы, серьги, пояса привлекают в основном окрестных модниц и модников… — Яра попыталась взглянуть на проталкивающих себе путь в первые ряды людей свысока, но сама в тот же миг азартно засверкала глазами. — Какая узда, смотри! А нагрудник! А стремена… Ну как тут можно устоять.
Конская сбруя из алой лакированной кожи с бирюзой и серебром на заклепках притягивала взгляд.
— Эй, красавца, не проходи мимо! Бери-покупай, что понравилось. — Дородная женщина в кистястых платках на голове плечах и бедрах буквально прожгла взглядом. — Бери бусы, рыжая. Бусы из малахита. Пойдут тебе, как никакой другой.
— Э-э-э… Спасибо… Я подумаю… — затараторила Санька, отступая от напористой торговки. Когда они с Ярой оказались на приличном расстоянии от кибиток спросила в недоумении: — Почему она меня увидела? Я же в лешачьем плаще? Или он испортился?
— Не испортился. Гипси — маги со странной силой. Они особенные и могут видеть то, что скрыто от остальных людей, так что насчет плаща не волнуйся, он в порядке.
— Вот как…
Санька оглянулась, скользнула взглядом по пестрым тентам, по расставленным перед кибитками прилавкам, сколоченным наскоро из широких досок.
Женщины с малахитом на месте уже не было.
Она вдруг появилась рядом, в паре шагов — переместилась к Саньке с ведьмой одним неуловимым, невидимым движением.
— Не хочешь брать мой малахит? — спросила глубоким голосом, и во рту ее блеснул золотой зуб.
— Ваш малахит прекрасен, — честно сказала Санька, — но мне совершенно некуда носить его, поймите…
Она старалась быть вежливой. Напористая незнакомка немного пугала. Все в ней было чуждым и каким-то мистическим.
Не от мира сего.
Женщина просверлила Саньку глазами.
— И верно. Ни к чему тебе украшения. Хочешь, погадаю?
— Нет.
Санькина привычная робость постепенно сменилась решительностью. К гаданиям она всегда относилась с опаской, ожидая в них подвоха. Все же в земном мире это непаханое поле для мошенников разных мастей.
Тут давать слабину нельзя.
— Не хочешь знать будущее? — не сдавалась гипси.
— Не хочу, — подтвердила Санька жестким голосом. — Зачем мне его знать?
— Боишься, что все пойдет не так? — не унималась незнакомка.
— Может быть, и боюсь, — сказала ей Санька. — Как и большая часть других людей. Наверное.
— Ла-а-адно. — Гадалка улыбнулась золотозубым ртом и выдала новое предложение. — Возможно, ты права насчет будущего. Но как насчет прошлого? Не хочешь ли ты узнать о нем?
Санька уже приготовилась отказаться, но в голове сама собой зажглась мучительная мысль: «Есть! Есть у меня о чем спросить. Такое важное! Жизненно важное… Не упускать же шанс?»
— Хочу.
— Так спрашивай.
— Сколько мне это будет стоить?
— Один двадцатин…
Пока они с Ярой бродили по ярмарке, Санька уже успела немного вникнуть в местную денежную систему. В ходу тут было золото. По крайней мере, именно с ним получилось столкнуться в быту. Монеты делились на крупные, которые так и назывались «золотые», средние — «четвертаки» и мелкие — «двадцатины», «шестьдесятки». В одном золотом было четыре четвертака, двадцать двадцатинов или шестьдесят шестьдесяток соответственно.
Один золотой из зарплаты был разменян еще при заходе на ярмарку на десять двадцатинов и тридцать шестидесяток, пять из которых уже пошли на сладости для Альбинки.
— Хорошо.
Монетка перекочевала в обветренную загорелую ладонь гадалки. В воздухе растворилось сухое:
— Спрашивай.
И Санька спросила:
— Расскажи, если такое возможно, о судьбе моей мамы.
Мама.
Разговоры о ней всегда были в Санькиной семье табу. У отца спрашивать она зареклась — тот сразу сердился, мрачнел и ругался. Бросал грубое: «Не твоего ума дело». А мачеха не знала.
А откуда ей знать?
Тетя Лариса пришла в семью не сразу, а когда Саньке было уже почти три. До этого отец жил сам по себе и носил среди соседей гордое прозвище «бирюк». Когда они с тетей Ларисой познакомились, никто не верил, что сойдутся. Свадьба прошла тихо, без гостей, без шума, а потом родился Евсей. Сводные брат и сестра никогда не дружили. Говоря по правде, в долгий разлад внес свой вклад отец. Он всегда разводил их по разные стороны и никогда не пытался повести друг другу навстречу…
— Давай руку.
Гадалка сцапала Санькину ладонь и сжала своими, ледяными, как у мертвой, руками. Глаза женщины закатились, выперли из-под век налитые кровью белки.