Я знал, что призрак несет с собой зло. Знал, что он способен на ложь. Знал, что хранимая нами тайна смертельно опасна. А еще я страшился неведомых ученых из Амстердама. Короткий разговор в церкви, состоявшийся у меня с одним из них, не раз приходил мне на память.
Как-то раз я получил письмо от старого профессора из Эдинбурга. В нем сообщалось, что агенты ордена Таламаска постоянно докучают ему, желая узнать содержание нашей переписки. Я немедленно написал ответное письмо, в котором потребовал тщательно скрывать от них все добытые нами сведения. Стремясь обеспечить молчание своего ученого корреспондента, я удвоил его денежное содержание. Профессор заверил, что непременно выполнит мои указания. У меня не было оснований питать какие-либо сомнения на этот счет.
Вы сами видите, Майкл, что образ действий этих странных ученых не имел никакого смысла. И поведение духа по отношению к ним тоже казалось нелепым. Почему тот человек в церкви произвел на меня столь зловещее впечатление? И с какой целью дух устроил представление, демонстрируя свою силу? Я чувствовал, все это неспроста. Возможно, конечно, духу просто нравилось дразнить этих людей. И все же подозревать его в подобном ребячестве было по меньшей мере странно.
На склоне своих дней я превратился в затворника и почти не покидал свою комнату в мансарде. Досуг мой немало скрашивало одно из самых выдающихся современных изобретений — переносная виктрола. Не могу описать словами, сколько наслаждения дарила мне возможность слушать музыку, когда и где заблагорассудится. Как приятно было выйти на лужайку вместе с виктролой и пластинками и, сидя в плетеном кресле, упиваться любимыми оперными ариями.
Да, это было восхитительно. И, разумеется, пока звучала музыка, Лэшер не мог проникнуть в мое сознание. Впрочем, он и так все реже и реже предпринимал такие попытки.
Теперь гораздо больше удовольствия он находил в компании Мэри-Бет и Стеллы. Он был очень привязан к ним и не отдавал заметного предпочтения ни матери, ни дочери, черпая силу как у одной, так и у другой. Думаю, особое счастье он испытывал в те моменты, когда был близок одновременно с обеими.
Что до меня, то я нимало не нуждался в обществе Лэшера. У меня и так не оставалось времени для скуки. Все события своей долгой жизни я вносил в толстые конторские книги — их под кроватью скопилась целая стопка. К тому же у меня был любовник, Ричард Ллуэллин, чрезвычайно приятный молодой человек, готовый целовать следы моих ног. В лице Ричарда я имел неизменно внимательного и понимающего собеседника, которому, однако же, не доверил даже малой толики своих тайн — во имя его собственной безопасности.
Во всех прочих отношениях жизнь моя также была весьма насыщенной. В одном доме с нами жил мой племянник Клэй и Милли, дочь Реми. Собственные мои сыновья превратились в здоровых, крепких и умных мужчин. Они прикладывали все усилия на благо и процветание фирмы «Мэйфейр и Мэйфейр» и проявили немало сметки и благоразумия в управлении нашими семейными предприятиями.
Когда Карлотте исполнилось двенадцать, я предпринял попытку слегка поднять перед ней завесу тайны. Я поведал ей нашу семейную историю, показал некоторые книги — одним словом, сделал все, чтобы ее предостеречь. Я сообщил Карлотте, что ее младшая сестра унаследует магический изумруд и что именно Стелле предстоит стать любимицей призрака. Рассказал и о том, как хитер и ловок Лэшер, и о том, что он обладал плотью прежде, а ныне главное его желание — прийти в этот мир вновь.
Никогда не забуду, как отреагировала Карлотта на мой рассказ. Стоило мне умолкнуть, она обрушила на мою голову целый поток проклятий и бранных слов.
— Дьявол, колдун, грязный ведьмак, — вопила она. — Я всегда знала, что в этом проклятом доме скрывается зло. А теперь ты сам в этом признался.
Потом разъяренная девица заявила, что обратится к помощи католической церкви и уничтожит призрака «с благословения Христа, Пресвятой Девы и всех святых».
Между нами вспыхнул беспощадный словесный поединок.
— Ты что, не понимаешь, что все ухищрения твоей обожаемой церкви всего лишь иная форма колдовства? — вопил я.
— Что ты несешь, злобный, выживший из ума старик?! — вне себя от возмущения кричала она в ответ. — По-твоему, я должна якшаться с дьяволом? По-твоему, для того чтобы одержать над ним победу, я должна искупаться в грязи? Ну уж нет! Я уничтожу твоего мерзкого демона, так и знай. И весь ваш ведьмовской род я уничтожу тоже. Подожди, ты еще увидишь! Ваше проклятое наследство останется без наследника. Я положу конец этому мракобесию.
Слова Карлотты привели меня в полное отчаяние. Напрасно я умолял ее успокоиться и выслушать меня, не упорствовать в своих убеждениях и пойти на разумный компромисс, ибо победить Лэшера не в ее силах. Напрасно напоминал ей об интересах нашей огромной семьи. Все тайны, которые были ей открыты, она в своей католической надменности попирала ногами, уповая лишь на молитвы и мессу.
Когда я поделился своими тревогами с Мэри-Бет, она посоветовала мне не придавать особого значения угрозам Карлотты.
— Моя дочь всего лишь угрюмый и одинокий ребенок, — сказала она. — И, увы, я не в состоянии любить ее. Как я ни старалась, ничего не вышло. Вся моя любовь досталась Стелле. И Карлотта это знает. Знает, что изумруд перейдет не к ней. Она знала это всегда. И поэтому душа ее полна ревности и ненависти.
— Но тебе не кажется, что эта девочка, несмотря на свой юный возраст, чрезвычайно хитра? В отличие от Стеллы. Я тоже люблю Стеллу всей душой. Но должен признать, Карлотта намного умнее.
— Если это и так, исправить тут ничего нельзя, — пожала плечами Мэри-Бет. — Душа Карлотты закрыта для меня. И для Лэшера тоже. Он вообще не стал бы терпеть ее присутствие в доме, если бы того не требовали интересы семьи. Только ради блага всего семейства он позволит ей и дальше оставаться в особняке, да и то при условии, что она будет вести себя тихо и держаться в тени.
— Ты так полагаешь? Но мне трудно представить, каким образом Карлотта может быть полезной семейству. Может, те ученые из Амстердама тоже служат нашим интересам? Здесь слишком много противоречий, которые я должен распутать. Уверен, обладай дух силой, достаточной для того, чтобы уничтожить этот орден, он не стал бы мириться с происками его агентов.
— Напрасно ты загружаешь свою старую голову тревожными думами, милый мой Джулиен, — снисходительно улыбнулась Мэри-Бет. — Лучше бы ты побольше спал. К чему нам опасаться каких-то ученых из Амстердама? К чему страшиться соседских сплетен? Пусть все вокруг твердят, что наша семья — это гнездо ведьм. Мы в самом деле ведьмы, и в этом наша сила. Ты пытаешься объяснить все происходящее с позиций здравого смысла. Увы, это невозможно.
— Ты ошибаешься, — покачал я головой. — Боюсь, все твои расчеты неверны.
Всякий раз, когда мне случалось заглянуть в невинные глаза Стеллы, я сознавал, что никогда не решусь взвалить на ее хрупкие плечи тот груз тайных знаний, который вынужден был нести сам. А наблюдая, как она играет с магическим изумрудом, я невольно содрогался.
Я показал Стелле книги с моими записками, сложенные под кроватью, и сообщил, что когда-нибудь ей придется все это прочитать. Рассказал я и о Таламаске, загадочном ордене ученых из Амстердама, и предупредил, что этим людям известно о существовании духа и они могут представлять для нас серьезную опасность. С ними лучше не шутить, заметил я. Еще я научил Стеллу, каким способом можно отвлечь внимание духа и сбить его с толку. Описал его тщеславный и самолюбивый нрав. Короче говоря, я открыл ей то, что считал возможным. Но далеко не все.
В этом и состоял весь ужас сложившегося положения. Помимо меня историю духа знала лишь Мэри-Бет. А в последнее время Мэри-Бет заметно изменилась. Она стала настоящей женщиной двадцатого столетия. Разумеется, онаучила Стеллу тому, чему считала нужным. Она даже разрешала ей играть с куклами, изображавшими ведьм нашего семейства, и подарила ей те, что были сделаны из кожи и костей моей матери и из останков Кэтрин.
Как-то раз, зайдя в комнату Стеллы, я увидел, что девочка сидит на кровати, скрестив розовые ножки, а на коленях у нее лежат обе эти куклы. Малышка увлеченно изображала разговор между ними.
— Это что еще за идиотские забавы! — возопил я, но подоспевшая Мэри-Бет схватила меня за руку и увела прочь.
— Пойдем, Джулиен. Не надо ей мешать. Это вполне подходящая игра для ведьмы. Пусть приобщится к древней традиции.
— Все это ерунда. Твои куклы не более чем кусочки кости.
Однако Мэри-Бет не желала прислушиваться к моим словам. Сила и власть теперь принадлежали ей. И она не считала нужным следовать советам старика, доживавшего свои последние дни на этом свете.
Ночью, лежа в постели, я напрасно пытался прогнать прочь образ маленькой девочки с этими бесполезными куклами в руках. Мысли о том, как отделить реальное от нереального и предостеречь Стеллу от возможных ошибок, не давали мне покоя. Легкомыслие Стеллы тревожило меня не меньше, чем несгибаемая суровость Карлотты. Как бы то ни было, Карлотта предупредила сестру о грядущей опасности. И я сделал то же самое. Однако Стелла не вняла ни одному из предостережений.
В конце концов, совершенно измученный, я провалился в глубокий, тяжелый сон и вновь увидел Доннелейт и собор.
Утром меня ожидало весьма неприятное открытие. Однако сделал я его не сразу.
Стряхнув с себя остатки сна, я выпил чашку шоколада и потом немного почитал в постели. Если мне не изменяет память, в то утро в руках у меня оказался Шекспир. Да, именно Шекспир, ибо один из моих сыновей незадолго до этого упрекнул меня в том, что я за всю жизнь не удосужился прочесть «Бурю», одну из самых замечательных пьес великого драматурга. С наслаждением прочитав несколько страниц, я нашел, что это произведение столь же глубоко, как и трагедии великого автора, хотя обладает иным ритмом и правилами построения действия. Затем настало время браться за пер