Мы практически бежали по длинному коридору. Слева и справа за стеклянными стенами бесконечными аквариумами нас провожали лаборатории. Множество незнакомого оборудования, назначения которого я себе даже не мог представить. В некоторых на лабораторных столах в специальных изолированных кюветах лежали маленькие обезьянки – в основном бездыханные, редко живые. Они провожали нас молящими кровоточащими глазами. Хотелось остановиться и прекратить их мучения, но что-то гнало нас вперед. Я всем нутром чувствовал, что надо бежать, и им же понимал, что мы опаздываем… на секунды, на доли секунд и, в то же время, – на всю вечность. Потому что нельзя опоздать на чуть-чуть, так же как и немножко умереть.
Одиночный выстрел из пистолета прозвучал впереди, как гром. И прежде, чем мы успели как-то среагировать на него, за дверью в новый сектор зашлась длинной очередью «эмка». Двустворчатая дверь слетела с петель, когда Лоб, как испуганный носорог, ворвался в широкую комнату. В центре помещения сидела Птичка, облаченная в блестящий желтый пластиковый скафандр, и прижимала к себе маленькую чернокожую девочку. Рядом лежала автоматическая винтовка. Жидкость из разбитой колбы капала на горячий ствол, вызывая характерное шипение. Девушка совершенно не обращала на это внимания, что было удивительно, помня, как она относилась к оружию в течение всего похода. А тут… Сидит на корточках и баюкает кудрявую девчушку. Лоб обошел проводницу и заглянул за стол. Он замер, лицо его, скрытое маской респиратора, было не видно, но он что-то увидел. Что-то нехорошее.
– Чисто, – он сказал это по-русски, но почему-то это совершенно не резало слух. Это его «чисто» прозвучало с ноткой такой брезгливости, как будто на самом деле там было очень грязно даже для видавшего виды спецназовца.
Я обошел широкий лабораторный стол: на полу в неестественных позах, в которых могли лежать только мертвые, валялись три человека в таких же, как и у Птички, желтых изолирующих костюмах, порванных во множестве мест пулевыми пробоинами, из которых еще сочилась густая кровь.
Комок присел на корточки рядом с Птичкой.
– Где Айболит?
Она непонимающе посмотрела на офицера и еще крепче прижала к себе девочку.
– Где наш боец, с которым ты ушла? – повторил командир.
Девушка всмотрелась в его лицо сквозь стекло маски, с трудом узнавая, и неопределенно махнула куда-то вправо, за мою спину.
Я, как ошпаренный, резко развернулся. Из-под соседнего стола торчали ноги в знакомых «берцах». Опрокинув стол на пол, я освободил Айболита. Он был еще жив. Пуля попала в горло. Маску он сорвал, наверное, когда хотел дотянуться до раны, все руки были в крови, но движения становились все более вялыми. Ученый силился что-то сказать, но вместо звука на ране только пузырилась кровь. Последним усилием он поднял руку и указал на шприц-пистолет в руках у одного из ученых. Это было последнее, что он смог сделать. Голова откинулась, и по телу прошла агония. Глаза оставались открытыми, и невидящим взглядом уставились на меня с такой надеждой, что я его понял.
Я понял. Расстегнул сумку на поясе, которую Айболит всю дорогу прижимал к себе, как величайшее сокровище. Внутри действительно лежал какой-то прибор, перчатки, пластиковые пакеты с герметичной вакуумной застежкой. Натянув перчатки и взяв пакет побольше, я с трудом разжал пальцы расстрелянного ученого и положил шприц-пистолет, заряженный ампулой ядовито-желтой жидкости, в герметичный контейнер.
Надо уходить. Нечего тут делать. Без Айболита мы не знаем, какие документы брать, какие образцы… Не тащить же с собой зараженную обезьяну. По сути, задание провалено, а в том, что специалист погиб, виноват только я и больше никто. Я недосмотрел. Моя задача была его нянчить. Не увлекся бы выкуриванием того морпеха – не упустил бы этих неразумных героев, или пошел бы с ними, и все сложилось бы по-другому. Все были бы живы.
Птичка прижимала свою девочку и бормотала вполголоса:
– Нелюди! Слишком цивилизованные, чтобы иметь право жить… слишком, чтобы называться людьми.
Комок поднялся и посмотрел на меня и Лба.
– Забираем Айболита и этих, – он кивнул на пигмеек. – Нам еще долго до дома топать.
Я огляделся. Кругом валялось побитое оборудование, несколько мертвых тел ученых и их подопытных обезьян. Смерть объединила всех. Да, пора домой. Разворошили мы тут осиное гнездо, и еще неизвестно, чем это аукнется для человечества. Всего человечества – достаточно цивилизованного или нет…
– Леший, ты идешь? – Гришка грубо вырвал его из воспоминаний, и старый воин не сразу осознал, куда именно он должен пойти.
– А? Да, иду, конечно, – Леший тяжело поднялся из протертого кресла. – Что там у нас?
– Аэростат поднялся, ветер, вроде, несильный, взлетел даже выше, чем в прошлый раз. Ждем только тебя.
Леший поежился и накинул на плечи куртку. Мысль, что он устал, и устал не физически, а морально, заполнила собой все его существо. Хотелось обратно туда, где он был молод и силен. Туда – к своим друзьям. Они его уже давно ждут. Навещают в воспоминаниях и снах: молодые, веселые, счастливые. Торопят. «Нет, ребята, рано еще – есть недоделанные дела в этом мире, больше похожем на ад».
– Пошли.
Глава 3Только не навсегда
Этот участок никогда не обследовался. Да и что тут искать? За огромным «тэцовским» озером, берега которого густо поросли лесом, находилась «Терра Инкогнита». И это не потому, что в этих местах водились какие-нибудь неведомые твари, или существовали неизведанные объекты. Как раз наоборот – не было там ничего. До удара тут были дачи скромных тружеников – честно заработанные шесть соток для мазохистской трудотерапии. Маленькие домики с мизерными садовыми участками. За двадцать лет от всего этого остались только следы былого пребывания человека. Дачные поселки превратились в непролазный бурелом, из которого торчали поваленные стены и перекошенные крыши – то, что раньше было мечтой каждого порядочного смоленского самаритянина и называлось любовно нерусским словом «фазенда».
Улица дачного поселка превратилась в узкую тропинку, петляющую между взметнувшимися ввысь деревьями. Слева и справа, густые и практически непролазные дебри. Два человека в прорезиненных сталкерских комбинезонах медленно шли по тропинке, внимательно всматриваясь в руины дач. Многие щитовые постройки сложились, как карточные домики, и на их месте остались лишь холмики, поросшие мхом – могилки счастливой жизни. Более прочные строения еще сопротивлялись – безуспешно, безысходно, проигрывая времени ежесекундно память о человечестве. А лес заботливо прикрывал листвой и ветками следы этой битвы.
– Дядь Данила, вот ты уже столько лет по городу ходишь, а чего сюда не заходили? – Молодой боязливо оглянулся. Сильный порыв ветра налетел на верхушки высоких тополей. Громко хрустнув, сломалась сухая ветка и, шелестя листвой, упала на тропинку. Данила укоризненно посмотрел на напарника сверху вниз.
– Ты это, племянничек, теперь от каждого шороха будешь шарахаться?
– Новое место. Неуютно тут.
Данила-мастер остановился, внимательно всматриваясь в листву впереди.
– Согласен, неуютно, но это не повод для панического страха, – он указал на темное пятно, выступающее на фоне массивных стволов. – Осторожнее надо быть, внимательнее, а не бежать, сломя голову. Бегаешь по лесу – помрешь уставшим. Видишь, что впереди?
Молодой посмотрел туда, где за деревом копошилось бесформенное пятно. Это был куст с широкими листьями, покрытый гроздьями крупных черных ягод. Но приглядевшись, сталкер понял, что это не ягоды, а крупные жуки. Он шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть их, и тут же ладонь Данилы грубо, словно тисками, сдавила плечо парня, так что онемела вся рука.
– Ты что с ума сошел? Хочешь обеспечить их жилплощадью?
– Так не видно, что там.
– А я тебе расскажу. Это рой термитов облюбовал себе новое место для дома. Подросшая королева увела часть семьи у своей матери, вот они и скитаются. Ждут, когда какой-нибудь любопытный болван, вроде тебя, на них наткнется. Они вначале обглодают его до блеска, а потом королева заберется в его череп и устроит там свою резиденцию, и уж только потом рабочие отстроят вокруг свой термитник. Как тебе перспектива, нравится? Долго ты протянешь против них на своем любопытстве? Сходи, посмотри… – Данила отпустил Молодого и сделал разрешающий жест, мол, вперед, дерзай.
Парень отрицательно помотал головой, глаза его расширились от ужаса. Никакой хищник не может противостоять рою термитов. Он рефлекторно попятился на несколько шагов, стараясь отодвинуться от смертельной угрозы как можно дальше.
– Да не кипишуй ты так, – глаза Данилы смеялись над маской респиратора, – тут еще безопасно. Вот ближе идти не стоит.
– Откуда ты это все знаешь?
– Давно живу, много видел. – Данила шумно выдохнул в респиратор, что можно было трактовать и как тяжелый вздох, и как смешок одновременно.
«Как объяснить пацану свои знания? Это ведь скорее ощущение, что это происходит именно так и никак иначе». Природу Данила любил давно – с самого детства, но понимать ее начал только после одного случая. Несчастного, скорее всего. Хотя, как посмотреть…
Он легко шел по мягкому мху, приятно пружинящему под ногами. Казалось, что можно оттолкнуться от этого зеленого ковра и медленно парить над ним, изредка касаясь кончиками пальцев толстых стволов вековых деревьев. А воздух! Боже, как же легко дышится без противогаза! Кругом снуют по своим делам какие-то мелкие насекомые, но им нет до него дела. Им он неинтересен. Вот, басовито и сердито жужжа, его облетел какой-то мохнатый шарик, на несколько секунд завис над голубым цветком, словно оценивая его на предмет вкусности, и, мгновенно спикировав, плюхнулся прямо в центр соцветия. Человек аккуратно обошел питающееся нечто. Густой лес нравился ему. Раньше он тут уже бывал, когда-то давным-давно… в детстве… в своих снах. И, хотя он никогда его не видел, был почему-то уверен, что лес выглядит именно так…